- 64 -

Муж сестры - офицер-подводник, жили они в поселке Улис, расположенном на южном берегу бухты Золотой Рог, в районе Чуркина Мыса. Этот поселок принадлежал базе ВМФ, в нем проживали семьи офицеров. До центра Владивостока можно было добраться либо на катере или на лодке «юли-юли», либо на машине, обогнув бухту Золотой Рог с востока.

Мое прибытие и Улис не осталось незамеченным. Помню, в одну из прогулок со своей трехлетней племянницей к нам подошел старший лейтенант и сказал, обращаясь к ребёнку:

- Какая хорошая девочка! Как тебя зовут? Галочка! Какое красивое имя! А как зовут твою маму?

Ребёнок простодушно ответил:

- Это не мама, а тетя Оля!

- О, великолепно! Дай твою ручку, я тоже с вами погуляю.

Нечто похожее происходило и в последующие дни. Меня стали приглашать в город, в театр, на концерты.

В конце апреля получила письмо от Лиды, в котором она сообщала, что находится во Владивостоке, и хотела бы встретиться со мной. Она была впервые в этом городе, знакомых нет, и ей пришлось остановиться в гостинице «Челюскин», в которой проживала ее знакомая по Хабаровску, переводчица английского языка, Ирина. Обещала меня познакомить с ней. Знакомство состоялось. Это была та женщина, которую однажды я встретила в книжном магазине, и она вместе с продавщицей магазина расхваливала мне только что вышедшую книгу Каверина «Два капитана», советовали купить ее.

Узнав, что я начала изучать английский язык, Ирина обещала подобрать какие-нибудь журналы, на которых я могла бы практиковаться в чтении. Учебной литературы по английскому языку у нее в настоящее время не было, но она постарается найти. Лида сказала, что Ирина работает в Американском консульстве во Владивостоке, и ей несложно достать для меня необходимое пособие по изучению английского языка.

Лида прожила в гостинице около трех недель. Иногда я навещала ее, но большую часть времени она проводила с Ириной.

 

- 65 -

Ничего общего у меня с ними не было, про обещанное пособие по изучению английского языка, видимо, было забыто, и я перестала к ним заходить, да и погода не позволяла наведываться часто в город.

Однажды вечером к нам пожаловали два офицера, сослуживцы зятя, естественно, с поллитровкой в кармане, как тогда было принято. Мы с сестрой накрыли стол на скорую руку, завязался непринужденный разговор, шутки, смешные истории из жизни, о самих себе и о своих товарищах. Очень много и забавно рассказывали об их друге Романе, о его находчивости и остроумии, подшучивали над его произношением.

Во всех историях, рассказанных о нем. Роман был представлен как милый, простодушный и находчивый человек. Чувствовалось, что они его не только уважали, но и любили. В конце, словно опомнившись, заявили, что все это были шутки, а пришли они сюда по просьбе Романа в качестве сватов:

- Роман просит Вашей руки, Ольга. Финал был настолько неожиданным, что даже сами «сваты» смутились. После смеха и шуток я объяснила им, что замужество не входит в мои планы, так как я уезжаю для поступления в университет, а сюда заехала только с целью проведать сестру и ее семью.

Остаток вечера мы провели весело, оба «свата» оказались ленинградцами, один из них, Александр, пригласил меня на какой-то фильм, который шел в клубе бригады. Как-то так получалось, что мы с Александром стали встречаться чаще и все случайно. Если я приходила в кино, то он уже был там, если у него было дежурство по части, усаживал меня на удобное место, чтобы ему можно было отлучиться по службе.

В свободные дни ездили в город, гуляли по городу, не задерживаясь поздно вечерами, так как ни катера, ни лодки «юли-юли» не ходили от города ни на Чуркин Мыс, ни в Улис. Приходилось идти пешком, обогнув залив, а это весьма длинный путь с поджидавшими любителями легкой наживы, с которыми я однажды столкнулись в предыдущий приезд.

 

- 66 -

Случилось это до предела глупо. Сестра ждала второго ребенка и попросила меня купить кое-что в магазине. Форма мне порядком надоела, поэтому я надела недавно купленные плащ и туфли на высоком каблуке (дело шло к моей демобилизации), красивый шарфик, который закрывал мою офицерскую форму. Пистолет взяла с собой: получилась какая-то полумаскировка.

Увлеклась ходьбой по магазинам и не заметила, как стемнело. «Юли-юли» не ходили, катера тоже не было, и я решила идти пешком. Пошла не по безлюдному шоссе вокруг залива и сопки, а по железнодорожному пути, которой пролегал между сопками. Прошла часть дороги и вышла на открытую местность. Пистолет у меня лежал в кармане, и рука находилась на нем. В левой руке, под мышкой, держала сверток с покупками. Неожиданно впереди меня возник человек, двигавшийся мне навстречу.

Поравнявшись со мной, он резко схватил меня за руку и стал тащить под откос. Я упиралась, стараясь высвободить свою правую руку. Мысль о том, что если он узнает о моем оружии, заставляла меня сопротивляться с удвоенной силой: я помнила наказ, что если я потеряю оружие, то мне грозит трибунал. Стрелять тоже опасно: как я докажу, что стреляла в момент защиты в мирное время. Поэтому освободиться от хулигана на путях, которые были освещены, было непременной моей задачей.

Вдруг он бросил меня и кинулся под откос в кромешную тьму. Меня это озадачило. Повернулась назад и увидела несколько матросов, бегущих ко мне. Оказалось, они были в патруле, освободились и возвращались к себе в часть. На освещенном пути заметили нашу борьбу и бросились ко мне на выручку. Обшарили всю местность и не нашли хулигана. Пожурили меня, что так поздно я возвращаюсь одна по такой дороге, довели до самого подъезда и распрощались. Мне было стыдно признаться, что я офицер и вооружена. Просто сказала, что приехала в гости к своей сестре и не знала о расписании катеров и т. п. Этот случай научил меня многому.

В хорошую погоду, нагулявшись вдоволь по окрестностям,

 

- 68 -

мы с Александром садились на ступеньки импровизированной лесенки около дома, по которой никто не ходил, поэтому чистой, и о чем-то болтали. Он рассказывал о себе и о своем детстве. Когда становилось свежо, снимал с себя китель, набрасывал на наши плечи, и мы, прижавшись друг к другу, о чем-то говорили долго-долго. Он мне нравился все больше и больше. Его скромность и порядочность подкупали меня.

Встречи наши участились. Во время празднования Дня Победы в клубе бригады был устроен вечер с ужином для офицеров и их жен. Александр мимоходом спросил, не соглашусь ли я пойти вместе с ним. Я не возражала. Назначили время встречи, но Александр пришел за мной с опозданием, извинившись, что в городе его задержали какие-то дела.

Погода была отвратительная, дул холодный ветер, я всю дорогу молчала, кутаясь в черно-бурую лисицу, которая была наброшена на мои плечи, согласно той моде. Меня огорчило его опоздание. Он старался шутить, говоря, что сегодня вечером я стану его мадам, имея в виду, что пригласительный билет выписан на двух человек, но на его фамилию как на супруга. Кто-то шел навстречу, кто-то обгонял, но в такую шквальную погоду друг друга не замечали.

Вечер прошел интересно, стол был накрыт богато, пели песни, танцевали. Один офицер, видимо, с Кавказа, стал танцевать лезгинку. Я не удержалась и вышла к нему, исполняя женскую партию. Танцевала легко, свободно, подыгрывая партнеру. После танца офицер стал на колено, целуя мне руку. Буря восторга, аплодисменты. Попросили станцевать еще, я согласилась, но на цыганочку, если мой кавалер поможет мне. Он с удовольствием согласился. Я давно не танцевала, с тех пор как рассталась с цыганочкой Машей, но ее школа не пропала даром. Нужно было видеть, что творилось в зале с гостями: мой танец буквально их потряс. Подняли меня на руки, усадили на стул, предлагая различные напитки.

С тех пор обо мне все вокруг заговорили как о невесте Александра, хотя ни с его стороны, ни с моей не было об этом

 

- 69 -

разговора.

И когда в один из вечеров, перед фильмом (Александр был дежурным по части), он сделал мне предложение, я растерялась. Сказал мне, что не требует от меня немедленного ответа, но попросил подумать хотя бы неделю и дать ему ответ.

Замужество не входило в мои планы, я ничего не знала об Александре, да и различные сплетни, очерняющие его как ловеласа, доходили до меня. Обо всем я рассказала сестре и зятю. На что зять заявил, что Александр порядочный офицер, храбрый и независимый, а о его личной жизни он ничего не знает. Мало ли чего и наговорят на человека! Сестра просто рассудила: в бригаде многие женщины хотели бы выдать своих дочерей или сестер за такого человека, как он, - отсюда и разгорелась такая баталия за Александра, чтобы помешать нашему браку. Решать только мне: или выходить за него замуж, если он мне нравится, да и возраст у меня такой, что дальше откладывать нет смысла (исполнилось 22 года), или ехать неизвестно куда, чтобы учиться. Учиться можно и во Владивостоке: вузов много.

Да, во Владивостоке было много вузов. Но как решить вопрос с жильем? Сестра с мужем и двумя малолетними детьми проживали в крохотной комнате на территории подплава, поэтому оставаться у них я не могла. Во Владивостоке остро стоял жилищный вопрос: за годы войны не велось никакого строительства. Попыталась найти работу. Но и это оказалось не менее сложным: у меня не было никакой специальности. Приняла окончательное решение: ехать с рекомендательным письмом в Ригу. Там в воинской части мне помогут решить все эти проблемы.

При следующей встрече сказала Александру, что у меня впереди есть только один месяц, чтобы решить свое будущее. Не позже чем через месяц кончается срок действия моих проездных документов, и я могу опоздать к поступлению в университет. Со мной мое личное офицерское дело, мне уже пора явиться в какой-нибудь военкомат и встать на учет. Я могу принять его предложение, но при одном условии: если в течение месяца он ни разу не выпьет, и будет вести себя достойно, как до сих пор, то я

 

- 70 -

остаюсь и выхожу за него замуж. Он обрадовался, повеселел и согласился с моими доводами.

Все дальнейшие наши встречи были безукоризненны. Когда ему не нужно было идти в море, мы гуляли до утра. Он никогда не делал попытки поцеловать меня в губы, так как видел, что я дикая и нецелованая, как он выразился позже. Дальше объятий или поцелуя в голову или плечо, не позволял себе.

Страсти, разговоры, сплетни, очерняющие Александра, угнетали меня. Оставалось дней десять до конца «испытательного срока». Александр и зять поехали на охоту на Птичий остров. Оттуда вернулись поздно вечером на следующий день с двумя птицами. Мы с сестрой пошли на кухню разделывать птиц, а мужчины остались в комнате с их приготовленной водкой. Утки были готовы, сели за стол, поужинали, зять быстро захмелел, я вышла на крыльцо проводить Александра. Он обнял меня, стал безумно целовать, говоря, что не может дождаться того дня, когда мы будем вместе. Сопротивляясь, я ему сказала, что не хочу его больше видеть и уезжаю отсюда совсем. Рассвирепев, он схватил меня за руку, стал тащить к соседнему дому, в котором жил, требуя, чтобы спокойно дома мы смогли поговорить. На его дерзость я твердо заявила:

- Отпусти мою руку! Я сама пойду в твою комнату, и там поговорим!

Вошли в комнату, где, кроме стола, стула и кровати, ничего не было. Говорила я, говорила долго, говорила обо всех сплетнях, которые идут вокруг него, о пьянках, о женщинах и еще шут знает о чем. Он молча выслушал, привел убедительные доводы, в чем-то оправдываясь, что-то отрицая. Говорили долго, оба устали, а когда посмотрели в окно, то увидели, что уже утро, и офицеры цепочкой подались на службу. Пора и ему идти. Мне было стыдно и оставаться, и выходить из дома. В итоге, он проводил меня, под взглядами некоторых любопытных, до порога квартиры сестры, открыл дверь и сказал:

- Дуся, после службы я приду за Ольгой! Пусть собирается!

Так и не состоялась свадьба! Поженились без романтики,

 

- 71 -

хотя свадьба была запланирована, и ужин расписан.

Вскоре он пошел в море, а я стала приводить нашу комнату в порядок: побелила, помыла, развесила занавеси, портьеры, кое-что приобрела из посуды.

Семейная жизнь начала налаживаться и входить в свою обычную колею. Подружилась с некоторыми женщинами, женами офицеров. Муж не пил, как и обещал, но от компаний невозможно было отгородиться. Выпив, Александр становился совершенно другим наедине со мной. Все высказывания его сводились к недовольству действиями руководства бригады. Из всего этого я поняла следующее.

Война начинается на Дальнем Востоке. Флоту отдан приказ, выйти в море. Выход был усеян плавающими заградительными минами. Командование бригады подводных лодок принимает решение: выходить строго в кильваторе за лодкой, которой командовал Александр. Она прокладывает путь среди минных полей. Операция прошла успешно: никаких потерь. Но командование не только не наградило моряков головной подлодки, да и остальных участников похода, а постаралось свести все это к рядовому случаю. Алкоголь растормаживал мужа, боль за несправедливое отношение к личному составу его лодки просыпалась вновь. Он возмущался:

- Мне стыдно смотреть в глаза матросам! Они шли бок о бок со смертью в том походе! Каждую минуту их поджидала опасность! Все были на пределе своих возможностей, но весь экипаж работал как единый механизм. Ни одна лодка, следовавшая за нами, ни один член экипажа не пострадали. Их даже забыли отблагодарить! Я чувствую ответственность перед ними, но ничего не могу поделать!

Его голос становился все громче, я умоляла успокоиться и уснуть. Что только ни предпринимала, чтобы он не доходил до такого состояния! Неоднократно грозилась уйти, немедленно, даже ночью. Он успокаивался, просил прощения, засыпал.

Уж очень часто он стал засматриваться на мой живот с немым вопросом. И действительно, почему я не беременела? По

 

- 72 -

совету сестры поехала в город к врачу. Гинеколог обследовала и сказала, что у меня «недоразвитый детский организм», а так все в порядке. Но когда через пару месяцев муж узнал, что ребенок будет, его было не узнать. Никаких попоек после выхода в море, никаких веселых компаний. Всегда рядом, радостный, счастливый. Очень сильно любил море. Как-то признался мне, что в море он тоскует по мне, а дома, если засидится, по морю.

Во всех официальных и неофициальных компаниях отказывался от выпивки. Как-то после успешного выхода в море и по случаю какого-то праздника устроили застолье. Пришел с поздравлениями начальник штаба бригады. Увидев, что Александр отказался от второй рюмки водки, сказал ему:

- Я Вас понимаю, многие беременные женщины не переносят запах спиртного.

Возможно, со стороны я воспринималась как своевольная, взбалмошная, капризная. Но все это было далеко не так. У меня были свои принципы, вложенные с детства - домостроевские понятия о семье, о матери и детях. Не только любовь, но прежде всего уважение к мужу, отцу семейства, должно быть основой семьи. И это у меня на всю жизнь. До сих пор я не понимаю, почему муж должен мыть посуду, стирать и т.д. Это принижает его, снимает ореол мужества, такого мужчину я вряд бы полюбила. Для меня существовало одно кредо: если поженились - значит, любят друг друга, но у каждого в семье свои обязанности.

Был забавный случай в период моей токсической беременности, который я без смеха не могу вспоминать. Как-то муж пришел домой, а ужин я не смогла приготовить: лежала пластом на кровати, сдерживая приступ тошноты. Попросила его поджарить себе яичницу с салом, плотно прикрыв дверь, чтобы запахи не неслись в комнату. На его вопрос, как готовят яичницу с салом, объяснила, что нужно нарезать сало, слегка поджарить, а сверху залить яйцами. Прошло минут двадцать, открывается дверь, на пороге появляется Саша, растерянный, а за ним врывается клуб дыма.

- Что случилось? - спрашиваю.

 

- 73 -

- Яичница льется и горит пламенем, - отвечает он в растерянности, переминаясь с ноги на ногу.

Я вбегаю на кухню и вижу: на примус со сковородки льется жир и горит: сковорода заполнена нарезанным салом с горкой, верх которой залит яйцами! Сало плавится и течет, а до верхнего слоя «айсберга» жар не доходит. Взглянула на мужа: «морской волк», готовый найти выход из любого положения, стоит смущенный предо мной, как нашкодивший школьник! И как не полюбить такого человека, который ради спокойствия жены пошел на такой «подвиг».

У нас с Александром все было хорошо, весело, и других компаний мы не искали.

Моя беременность принесла массу хлопот, если можно их так назвать. Я не переносила сначала запах яблок, жареного, выхлопных газов машин и т. д. Мы жили на первом этаже. Даже при закрытой форточке, когда проходила мимо грузовая машина, я чувствовала запах газа, и у меня открывалась рвота. Любая пища заканчивалась рвотой. Однажды ночью, проснувшись, сказала мужу, что съела бы кусочек хлеба с черной икрой. Он встал о постели и поехал в город на попутке в дежурный гастроном. Вернулся с черной икрой, на всякий случай прихватил с собой и красную. (В те времена на рынке красная икра стоила один рубль стакан). Взглянув на икру, еще не пробуя, повторилась та же реакция, что и раньше. Пришлось ему прятать свою покупку где-то на кухне, чтобы я не видела.

Путем проб выход был найден: галеты, именно флотские галеты. Однажды лодка вернулась на базу поздно ночью. На всякий случай Александр захватил с собой несколько галет и плитку шоколада из своего походного пайка. Я попробовала галеты: вкусные, поела немного - реакция положительная. Уговорил меня попробовать шоколад. Горький, но приятный. Почти половину плитки съела - настроение отличное. С тех пор он стал приносить мне с похода шоколад и галеты. Плитку шоколада я держала под подушкой, отламывая по кусочку.

Я повеселела, да и наступала та критическая минута, когда

 

- 74 -

ребенок должен колотить ножками. Мы могли уже выходить к знакомым, на флотские вечера в клубе. Вторая половина беременности прошла в движении, в домашних заботах, в приготовлениях к родам. Ела, ела, набивала рот, не переставая. Много гуляла, даже перепрыгивала канавы, подхватив руками живот.

Время шло к родам. Меня стал мучить вопрос, как я буду рожать. Ничего об этом не знала и стеснялась кого-либо спросить, даже сестру. Конечно, будут резать живот! Одна из жен офицеров недавно родила, я ее встретила в бане спустя некоторое время. Никакого следа операции не увидела на ее животе. Меня это еще больше озадачило. Моя сестра рожала в больнице. Если я спрошу ее об этом, она будет смеяться надо мной: считала меня умной, смелой, находчивой. Засмеют! Так и не решившись ни на какие расспросы, предоставила все это врачам. Не я первая и не я последняя! А зря - это мне стоило дорого! Элементарная вещь -предродовые воды, зная о них, я бы облегчила свои муки. Но все по порядку.

Подошло время, сильные боли приступами в правом боку не давали мне покоя. Николай Шульга, врач и друг Александра, осмотрел меня и сказал, что надо немедленно ехать в больницу, которая находилась в центре города. У кинотеатра, мимо которого мы ехали, толпились люди, а огромная афиша сообщала, что идет трофейный немецкий фильм «Где моя дочь?» Боль покинула меня, и я заявила:

- Идем смотреть этот фильм! У меня ничего уже не болит! Никакие уговоры и призывы к здравому рассудку на меня не действовали: я хочу смотреть этот фильм! Твердо зашагала к кассе, а мои мужчины понуро последовали за мной. «Билеты все проданы» - гласила вывеска у кассы. Но я была непоколебима в своем решении. Один мужчина продавал билеты с рук, в два или три раза дороже их номинальной стоимости. Я потребовала, чтобы муж купил у него билеты, так как сеанс скоро начинается. Спекулянт посмотрел на Александра, увидел на его кителе силуэт подводной лодки, взглянув на меня, сказал:

- Для подводников билеты по госцене!

 

- 75 -

Вручил три билета на балкон. Сюжет фильма был несложный. Артист застает свою жену с другим мужчиной и убивает ее. Его арестовывают, на произвол судьбы остается крохотная дочь. Отсидев в тюрьме лет пятнадцать, он возвращается и начинает поиски дочери. Узнает, что одна очень богатая бездетная семья удочерила ее. Пытается встретиться с дочерью, поговорить. Его убеждают не говорить дочери правду: она помолвлена, и скоро состоится свадьба. Своим свиданием он может испортить ее будущее. Они устроили «случайную» встречу, организованную приемными родителями. После встречи дочь сказала, что что-то значительное прошло рядом с ней.

Этот фильм мы недосмотрели: я была вся заревана, с трудом сдерживала рыдания. Николай с Александром переглянулись, муж схватил меня за руку и потащил на выход. Боль в животе прекратилась, и я настаивала ехать домой. Но под их силовым конвоем все же была доставлена в больницу.

Фильм оказался пророческим, но с той лишь разницей, что родился сын, а не дочь, остальное все совпадало, кроме убийства физического. Сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое и все анализирую, то все воспринимается как-то странно, вплоть до мистики.

В больнице меня сразу направили в родовую палату, положили на стол, но я то и дело вскакивала: видимо, не прошло нервное возбуждение после фильма. Сутки провела в тяжелых муках, боли были нестерпимые, металась по подушке, на голове образовался колтун.

На следующий день, часов в пять-шесть вечера, ко мне подошла медсестра, посмотрела на меня, спросила, когда отошли воды, о чем я понятия не имела, но по наводящим вопросам уточнила, примерно, сутки назад. Сказала, что она с машины скорой помощи, ей велено доставить меня в больницу для перворожениц. Судя по всему, она не уверена, что довезет меня до больницы. У меня скоро должны начаться роды, а если они начнутся в машине, то меня не смогут спасти: я могу умереть. Рекомендовала не соглашаться на переезд. В это время вошла

 

- 76 -

санитарка в палату и громко объявила:

- Кто Копытова! Там внизу муж спрашивает, родила или нет.

В один миг, вскочив с кровати, в растерзанной сорочке, босиком я оказалась бегущей по лестнице. Издали среди мужчин, атакующих окошечко справочной, увидела мужа. Закричала:

- Саша! Меня хотят отправить в другую больницу. Сестра сказала, что по дороге у меня начнутся роды и я умру.

Что здесь началось! Он схватил меня на руки и бегом устремился на второй этаж. Подбежал к столу врача, держа меня на руках, устроил такой скандал, что они его запомнили надолго.

Врач что-то стала говорить, что сейчас они положат меня в родовую, но, не доверяя им, он сам понес туда. Лишь только на пороге родовой палаты им удалось забрать меня.

Опять стол, но я уже ничего не понимала, только слышала крик врачей:

- Тужься, сильнее тужься! Дыши глубже, еще глубже! Кричи, кричи сильнее!

Но я не умела кричать и не понимала, зачем это нужно, только дышала и тужилась, дышала и тужилась долго, кажется вечность. Силы покидали меня, а голос врача все подбадривал:

- Еще, еще тужься, ножки застряли!

Потом тишина, крик ребенка, голос доктора:

- Сын, крикун, весь в отца.

Я куда-то провалилась. Какое-то время спустя меня опять заставили тужиться: что - то не отходило.

Перенесли в послеродовую. Спать, спать, спать... Подошла нянечка, спросила, родила ли я, муж дожидается внизу. Нашелся карандаш и клочок бумаги, я нацарапала: «Родился сын, доктор сказала, весь в тебя, «крикун». Пить, пить и спать...

Все дальнейшее было как обычно, за небольшим исключением. Естественно, сына я увидела только на следующий день, когда принесли на кормление. Взяв в рот грудь, он тут же засыпал, ничто не могло его разбудить. Но однажды совсем в неурочное время мне принесли сына, заявив, что он своим криком не дает

 

- 77 -

никому покоя. Велели накормить. Прижавшись ко мне, мой комочек опять заснул, вытолкнув грудь. Мне говорят, что он кричит больше всех и громче всех, но у меня мирно засыпает. Один раз он изловчился и высвободил обе ручки, подняв их вверх. Сбежались сестры и врачи, стали бережно массировать ручки, чтобы вновь запеленать его. Всем своим существом восставал против того, что его отрывали от меня и куда-то уносили. На кормление нам приносили детей на 10-15 минут, потом снова уносили, откуда ежеминутно, не умолкая, несся крик, надрывая наши сердца.

В одно из кормлений детей в палату буквально ворвалась медсестра, спрашивая у кого номер ребёнка 26 (или 27). Одна мамаша отозвалась, медсестра подбежала к ней, схватила ребёнка, развернула, а там вместо дочери лежал мальчик. Что тут началось! Крик, истерика! Мы все распеленали своих детей, чтобы убедиться, наш ли ребенок, а мамочка, которой принесли мальчика, была в обмороке. Взяв ребенка у матери, сестра убежала. Вскоре принесла дочь, а мать все рассматривала, ее ли это ребенок.

Позже нам объяснили, что выписавшейся матери принесли ребенка согласно номеру, находящемуся на поясе, повязанном поверх одеяльца. Другой номер был привязан к ножке, но его забыли снять при выписке матери. Когда мамочка приехала домой, развернула свое чадо, то можно представить, что дальше произошло. Многие из нас плакали, не будучи уверены, своего ребенка они кормят или чужого. Чувство страха подмены детей не покидало нас.

Значительно позже, когда сын стал офицером, я вдруг узнаю, что его кровь совсем другой группы, ничего общего не имеющая ни с группой крови отца, ни с моей, да и резус крови отрицательный! У многих медиков пыталась выяснить, как это могло быть, в ответ слышала недвусмысленные шутки. Сын не жил с отцом все годы, но постепенно становился все более похожим на него, даже привычки одни и те же. Медицина до сих пор не ответила мне ничего вразумительного.

Сын рос спокойным, хотя первый месяц сильно кричал иногда: у него были какие-то приступы боли. Врачи ничего не

 

- 78 -

находили. Постепенно стал спокойнее, но только у меня на руках. Стоило мне выйти из квартиры повесить пеленки для сушки, как тут же проходящий мимо квартиры человек бежал ко мне со словами:

- Ребенок ужасно кричит, что-то с ним случилось. Я вбегаю в комнату: сын раскрыт, на полу лужа в метрах двух от кроватки, сам он мирно посапывает или просто смотрит на меня. Отхожу к двери - снова раздается крик. И так все время, не отпускал меня ни на минуту, словно что-то предчувствуя.