Пурга. Темно, нас вывели за зону на работу. Вдруг выкрикивают мою фамилию. В чем дело? Приказано вернуться в зону. «Опять за старое», - думаю я.
Начальник лагеря и его помощники собрались в кабинете. Встретили приветливо и сказали, что меня отвезут в другое место, мне нечего волноваться, у меня все будет хорошо. Спросили, есть ли какие-нибудь к ним претензии, хорошо ли ко мне относились в лагере. Добавили, что на моем лицевом счету значится какая-то сумма денег (забыла, вернее, пронесло мимо ушей), заработанная мною на фабрике. Пожелали мне доброго пути. Нужно собрать вещи, так как скоро за мной придет машина. Ничего не понимаю! Чудеса какие-то! Посмотрим.
Около середины дня посадили меня с конвоиром в кузов грузовика и куда-то повезли. Аэропорт. Пурга. Простояли около часа - погода нелетная. В обратный путь! Привезли в тот лагерь (он ближе к аэропорту), где я устроила бучу. Прежнего начальства уже не было, произошла смена.
Примерно, недели через две меня опять повезли в аэропорт.
Ввели в грузовой самолет. Внутри никаких кресел, но вдоль борта на длинной скамье сидели человек десять заключенных мужчин, от пола до пояса накрытые сплошным брезентом. Напротив прохаживается конвоир с автоматом. Меня посадили на табурет отдельно от них, недалеко от конвоира.
Боже! Какой это был ад, когда мы взлетели в небо: холод пронизывал насквозь. Я чувствовала, что моя спина начинает прирастать к животу. Еще минута, и я свалюсь, как сосулька, с этого табурета. Слышу, заключенные кого-то требуют. Из кабины вышел лейтенант, и что-то они выясняли, поглядывая в мою сторону. Лейтенант подвел меня к ним, отвернули брезент, и я буквально была уложена на их колени. Нагнувшись, своим телом они согревали меня. Рассказали, что совершили побег, их поймали и приговорили в высшей мере наказания - расстрел. Сейчас везут в Хабаровск, они не знают зачем: могли расстрелять и на Колыме.
В Хабаровске меня отвезли в тюрьму, в одиночную камеру. На следующий день пришел мой сопровождающий, лейтенант, с ножницами и ножом, которым срезал с моих вещей лагерные номера. И примерно через пару дней опять аэропорт, меня сопровождает уже знакомый лейтенант и солдат с автоматом.
Видимо, до посадки в самолет было еще достаточно времени, и лейтенант повел мня в кафе позавтракать. Заказал сосиски и чай. Принесли приборы: нож, вилку и чайную ложечку. Я растерялась: семь лет в глаза не видела ни ножа, ни вилки. Только столовая ложка была нашим основным прибором: нам давали только суп и кашу. А тут сосиски! Как их есть? Забыла. Лейтенант не обращал на меня внимания, я подцепила вилкой сосиску и стала от нее откусывать по кусочку, одним словом, справилась, хотя и с трудом. Долго потом я привыкала к «хорошему тону», а в Ленинграде в одной семье из старой питерской интеллигенции взяла кусочек торта руками и стала есть. Затылком почувствовала, что они «оценили» мой промах: «деревня есть деревня»!
Слышу: объявляют посадку в самолет, отправляющийся в Москву. Самолет небольшой, наши два места в последнем ряду, а сзади боковая скамья, на которую усадили солдата с автоматом. Возникло недоразумение по поводу автоматчика, даже вылет задержали. Но лейтенант, как говорится, все утряс. В полете мы с лейтенантом разговорились, он сообщил мне, что, судя по той инструкции, которую он получил, меня должны освободить. Но
зачем же меня нужно было для этого везти в Москву, он не знал, так как прежде такого не случалось.
В Новосибирске посадка, идем в зал ожидания. Зал переполнен, у телефона - автомата свободное место, и меня посадили на него. Солдат сел напротив у противоположной стены. Рейс наш почему-то задерживается. Люди, идущие звонить по телефону, без конца обращаются ко мне с просьбой, не разменяю ли я монету. Подходит морской офицер (наверное, звонить, думаю я), и вдруг он обращается ко мне:
- Вы - Оля?
- Коля! - вскрикнула я, поднимаясь со скамьи. Слезы непроизвольно полились из глаз, ноги стали ватными, и он удержал меня. Это был Николай Денисович Шульга - флагманский врач бригады. Он и Александр были неразлучными друзьями. Николай как врач следил за моей токсической беременностью, вместе с ним Саша отвозил меня в роддом. Подбежал лейтенант:
- Товарищ подполковник, здесь не надо, давайте выйдем: я все объясню.
Они вышли на улицу, потом привели туда меня, солдат остался в зале ожидать объявление о посадке на самолет Николая Денисовича. Лейтенант дал нам возможность поговорить с Николаем наедине.
Николай сообщил, что летит в Ленинград, как всегда остановится у Сашки, все ему расскажет о нашей встрече. Рассказал, что сын живет у сестры Саши вместе с бабушкой, а сам Саша женат, у него есть сын от этого брака. Расскажет и о том, что, со слов сопровождающего, меня везут освобождать. Дал Сашин адрес, вернее, велел его запомнить, так как у меня в тюрьме изымут любые записки Я обязательно должна его запомнить и написать Саше о своем освобождении. Рассказал о Владивостоке и о моей сестре Дусе и ее семье. Так впервые за семь лет заключения узнала о судьбе самых дорогих мне и близких людей. Объявили посадку на самолет Николая Шульги, мы простились, он улетел, а я стояла зареванная.
Ну как поверить в случайность этой встречи! Поразительная случайность!
Вылет нашего самолета откладывался до утра из-за какой-то неисправности. Лейтенант через коменданта раздобыл трехместный номер в гостинице аэрофлота, и меня повели туда. Рыдания мои не прекращались: опять зримо пролетела вся жизнь предо мной, и я осталась одна, даже без надежды: все забыли обо мне.
Лейтенант налил мне полстакана рома и силой, уговаривая, заставил выпить. Вмиг отключилась, даже не помню, как опустила голову на подушку.
На Лубянку меня везли в микроавтобусе, сквозь окна которого могла любоваться вечерней Москвой. Слегка вьюжило, но было уже тепло. Без предварительных «формальностей» доставили в одиночную камеру знакомой мне тюрьмы. На следующий день ведут по длинному, но устланному ковровой дорожкой коридору.
В приемной, куда меня ввели, очень вежливо встречает статный мужчина, стоя сказал мне, что они должны извиниться за все, что сделали со мной, хотя тех людей, которые поломали мне жизнь, уже нет.
Затем провел в свой кабинет, усадил меня на диван, сам сел напротив, продолжая беседу. Я свободна, но мне, к сожалению, придется несколько дней пробыть здесь в тюрьме, пока не придет письменное подтверждение из Владивостока. По телефону они подтвердили незаконность моего ареста, но необходим официальный документ. Получение подтверждения займет около недели, а пока я буду находиться во внутренней тюрьме. Все необходимое и прогулки на свежем воздухе мне предоставят дежурные по моему требованию.
- Вы, наверное, хотите знать о своей семье и о сыне, спрашивайте, я отвечу на все Ваши вопросы.
И все рассказал о сыне, о муже и о ситуации вокруг них, т.е. о том, что мне было уже известно в общих чертах от Николая. Спросил, куда я поеду из Москвы после освобождения. Я ответила:
к маме. Он согласился со мной и сказал, что в данной ситуации это самое разумное решение. К мужу ехать не советовал: это вызовет большие сложности и ничего не решит. Говорил со мной он по-отечески тепло и участливо. Дал свой телефон на тот случай, если возникнет необходимость.
Затем вызвал конвоира, довел меня до входной двери, и когда конвоир возник с докладом о прибытии, на прощанье пожал мне руку.
Дверь кабинета закрылась, взглянула на конвоира: он стоял словно в столбняке.
- Идите! - наконец вымолвил он.
- Куда? Я не знаю дороги!
И мы пошли рядом. В тюрьме меня опять хотели поставить лицом к стенке, чтобы обыскать, но конвоир остановил их, что-то шепча и размахивая руками.
В камере я лежала день и ночь, уставившись в потолок, как в поезде, когда меня везли в Москву из Владивостока. Но на этот раз без стона, а в каком-то столбняке, просто лежала, проваливаясь в небытие. Куда понесет меня дальше ветер моей судьбы, кому я нужна, что впереди... Даже страшно: я была совершенно не готова к новой жизни, тем более при такой ситуации, когда все забыли обо мне...
И день первый настал. Внизу меня ждал сотрудник, одетый в штатское, отдал мне мой чемоданчик с арестантской одеждой и пеленками сына, некоторые из которых в лагере мне пришлось использовать в качестве простыней. Посадил в легковую машину и, узнав, что я никогда не была в Москве, предложил покатать меня по городу. Показали центр, Кремль, Мавзолей, подъехали к трем вокзалам и к Прокуратуре, где мне должны были выдать билет на поезд. В Прокуратуре билет получила, но поезд идет только завтра. На покупку этого билета были израсходованы те деньги, о которых мне говорили на лагпункте.
- А где же подъемные? - поинтересовалась я. Короткий ответ:
- Получите у мужа.
Какие-то оставшиеся копейки выдали мне, а ехать на поезде - минимум трое суток. Вот так: в тюрьму везли бесплатно, а на дорогу до дома должна была зарабатывать в рабстве.
Всю ночь просидела на вокзале, вернее, простояла, так как вокзалы были переполнены, и милиционер всех выгонял из вокзала на улицу. Какие-то типы крутились около меня, и я старалась находиться поближе к милиционеру, что вызвало у него определенное недоумение. Привыкла к охране.