- 173 -

СТОНУЩИЙ РЕВ И ГУЛ

(воспоминания о Сталинграде)

 

Гитлер снова обманул Сталина, двинув летом 942 года свои армады не в лоб на Москву со стороны Западного фронта, как предполагал наш Главнокомандующий, а пошел южным флангом. Загромыхали немецкие танки по просторным степям Украины, не встречая на своем пути почти никакого сопротивления.

План Гитлера был прост и грандиозен: перерезать нефтеносную жилу — великую Волгу в районе Сталинграда, захватить Кавказ, Баку, а затем нанести смертельный удар столице нашей Родины Москве, зайдя с тыла.

 

Сталинград! Даже более чем через полувековую даль с тяжелой болью в душе вспоминаются события, эпизоды обороны этого города — те месяцы и дни, когда наши Советские войска встретились в смертельном единоборстве с выхоленными, выдрессированными, до зубов вооруженными фашистскими полчищами — с 6-й армией Паулюса.

В августе наша 15-я курсантская стрелковая бригада, исключительно молодежная по составу (18—22-летние парни-красноармейцы), переброшенная из-под Людиново на северную окраину Сталинграда (д.Орловка, Городище, Тракторный завод), заняла оборонительные позиции, где вскоре начались кровопролитные смертельные бои за каждый метр нашей земли. Надо заметить, что роты и батальоны бригады значительно пополнились под Людиновом молодыми призывниками-калужанами.

Авиация противника господствовала в воздухе, нанося чудовищные разрушения городу, унося сотни и тысячи жизней мирного населения, не успевшего эвакуироваться. Сталинград в огне и дымовых завесах. Горели дома, заводы, склады, горело все, что горит и не горит. Черно-бурые, рыжие облака дыма, гари, пыли заволакивали небо.

Картины военных действий той далекой поры хорошо помнятся и явственно видятся, как будто все происходившее пять десятилетий назад было совсем недавно. А вот фамилии многих моих боевых друзей, командиров забылись, стерлись в памяти. Жалко!

Пересеченная местность — долины рек Орловка, Мокрая Мечетка, глубокие овраги, обрывистые балки — не способствовала наступательным действиям немцев: их танки не могли во всю мощь

 

- 174 -

поддержать свою пехоту. А с немецкой пехотой батальоны нашей бригады дрались отважно, ожесточенно, не уступая врагу своих позиций. Не хочу преувеличивать стойкость и героизм воинов 15-й. Так же безмерно цепко сражались соседние дивизии и, бригады.

— Сегодня утром после длительной артподготовки фашисты перешли в психическую атаку,— рассказывал раненый лейтенант саперной роты, который со своим взводом минировал подступы линии обороны.— Мы их бьем, а они идут. Мы стреляем их, гадов, а они, как очумелые, лезут на нас без головных уборов, засученными рукавами, с автоматами наперевес. Страшно становилось, патронов не хватает, гранаты пошли в ход. Минированное поле нам помогло. А еще больше помогли соседи-пулеметчики. Оказалось потом, что фашистские вояки были пьяные.

Линии обороны наших войск немцы со своей аккуратностью первых же дней боев подвергали ожесточенным бомбардировкам артиллерийским обстрелам. До двух тысяч самолето-вылетов в день. Тысячи снарядов по окопам и тылам нашей обороны. Выдержать такую мощь огня, казалось, не в силах никакой армии, никакому солдату. Каждый раз после такого массированного огня переставала существовать проволочная связь: мотки проволоки со связистами летели в воздух. А без связи и контактов с соседями любая армия — ничто! Она просто становилась небоеспособной.

Я, связной саперной роты, первоначально бегал, связывался с командирами взводов своей роты, а потом с ротами и батальонами бригады. «Немедленно в 1-й батальон!», «Копать убежище 2-му взводу!», «Минировать дорогу к тракторному!» — такие команды чуть ли не круглые сутки. А ночью таскал мины, крутил и ставил колючую проволоку, копал окопы вместе со своим взводом.

Как пружина, сжимаясь и разжимаясь, дышала передовая, отступая и наступая попеременно. Однажды узнали: 3-й батальон попал в окружение. Сердце сжалось до боли: выдержат ли, выстоят ли ребята? А дней через шесть новость: из окружения вышли... 200 человек — одна рота. Остальные полегли на поле брани. Пала Орловка, в огне и дыму с. Городище. Вскоре и 1-й, и 2-й батальоны постигла участь окружения. Героически сражаясь, истекая кровью, они, разорвав немецкие клещи, с большими потерями, но вышли из окружения.

Наши потери велики, но и фашисты несли изрядный урон. Держались! К удивлению немцев и всех — держались! Со второй

 

- 175 -

половины сентября питались всухомятку: ротная кухня была разбита прямым попаданием бомбы. Порой забывалось, когда грыз «керзу» — соленую прессованную ячменную плитку-брикет. Единственный водный источник — река Мокрая Мечетка взбаламучена взрывами бомб и снарядов, местами завалена трупами солдат воюющих сторон. Ни мы, ни немцы не успевали хоронить убитых.

Бесконечные артиллерийские обстрелы из орудий разных калибров, скрежет их «Ванюш», заливная игра наших «Катюш», трескотня пулеметов, автоматов, винтовок сливались в сплошной ошеломляющий грохот и гул. А здесь «хейнкели», «мессершмидты» — заразы, висели над нашими головами, пикируя, включали разноголосые сирены, наводя страх и ужас. Нервы напрягались до предела. И ночью не стихали бои.

Страшно хотелось спать, от усталости и бессонницы валился с ног. Но только команда «Связной!» — открывались глаза, и я стоял перед начальством, получая очередное задание. Целыми днями и часами плевался: во рту, на зубах песок, земля. При бомбежках и обстрелах открывал рот, как нас учили, чтоб не лопнули ушные перепонки.

Когда волей или неволей попадал под бомбовые удары, артиллерийские обстрелы, когда подо мною земля ходила ходуном и не видно неба от дыма, копоти и пыли, стоял сплошной стонущий рев и гул от взрывов, когда тело деревенело и черная смерть витала надо мною, а я, согнувшись, лежал на дне воронки только что взорвавшегося снаряда, сами невольно шептали губы: «Боже, спаси!».

Выжить, остаться в живых, пройдя кромешный ад сражений, боев, больших и малых — это великая счастливая случайность, рок, судьба каждого из нас, сражавшегося на любых участках фронта. Тогда по молодости лет я не придавал значения слову «судьба». А вот сейчас, оглядываясь назад, как-то по-другому начинаю смотреть, оценивать саму суть обстоятельств, связанных с природой рока. Уж если существует слово, оно должно и обозначать что-то! Я не фаталист. Но вот живой пример.

Полвзвода саперов, намотавшись за день, к вечеру сошлись у своей кухни. «Ну, дорогие мои, сейчас я вас накормлю от пуза!» — такими теплыми словами встретил нас наш ротный повар. Он не успел закончить фразу — неожиданно налетела тройка немецких стервятников и начала кромсать нас вдоль и поперек с разных заходов. Когда кончились обстрелы, очухавшись и отряхнувшись от земли, удивились: все остались в живых... кроме пова-

 

- 176 -

ра. Ни кухни, ни повара мы не нашли на месте событий. С тех пор остатки саперной роты перешли на сухой паек.

Вместе с нами, пришедшие прямо от станков, сражались рабочие тракторного завода. «Неужели нам не будет никакой помощи? Батальоны, роты тают на глазах»,— такие мысли иногда приходили мне в голову. Спрашивали и красноармейцы, и младшие командиры свое начальство: «Где же наши резервы? Силы на исходе»! Ответа не получали.

После гибели нашего командира роты непосредственное командование над остатками взводов легло на начальника инженерной службы бригады майора Рябова — плотного, высокого сибиряка, умного, мужественного и олимпийски спокойного командира, большим тяжелым портфелем он часто вышагивал на переднем крае, давая указания и команды, где и как минировать, какие! ставить заграждения. «Пулей в ущелье! — это мне команда его. — Работы прекратить! Взвод вывести к высотке...»

Вчера с ним был в этом глубоком узком овраге, где сегодня взвод копал, строил, оборудовал укрытие под штаб бригады, бумажкой-приказом в руке бегу сломя голову, на ходу соображая,, как побыстрее добраться до указанного места. Прибежал — ущелья нет! Несколько минут назад немецкая авиация бомбила это место. Две огромные тонные бомбы, угодившие в края оврага, сомкнули его, живьем похоронив двадцать человек саперов. Только троих откопали.

По склонам реки М. Мечетки меж жиденьких кустов, камышами ковыляли, плелись, кто как мог, раненые. И тут же, заходя им вслед с тыла, фашистские воздушные пираты расстреливали их.

Запомнился случай действия сталинского приказа № 227. Поднимаясь вверх, быстро идем по склону оврага: впереди майор Рябов, я вприпрыжку за ним. Вышли. Пересеченная местность. Справа шел бой: трещали автоматы, взрывались мины, снаряды, над головами выли сирены пикирующих «юнкерсов».

Из-за кустов вынырнул лейтенант в фуражке с зеленым околышком — энкаведист из заградотряда: проверка пропусков. Майор кивнул на меня: — этот со мной! В то же время на нас бежал раненый, окровавленный, без пилотки, красноармеец и кричал изо всех сил: — Немцы!! Танки!! За ним ковылял другой воин. В двухстах метрах по краю склона оврага двигались три немецких танка, обстреливая наши позиции.

Лейтенант не раздумывая выхватил из кобуры наган и в упор

 

- 177 -

выстрелом уложил бегущего раненого. Тот растянулся у наших ног. Второй боец, видя картину расстрела своего товарища, остановился, повернулся и медленно нехотя побежал на немецкие танки.

Мы снова отступили. За нашими спинами — тракторный завод. Волга рядом. Немцы с каждым днем усиливают давление, беспрестанно атакуя остатки наших войск. Им не терпелось, по-видимому, сбросить нас в Волгу, захватить тракторный. Я по-прежнему в беготне: связывался с остатками наших не батальонов и рот, а отдельных групп и уже докладывал самому комбригу — полковнику Андрюсенко. Он, вспотевший и охрипший, потерявший голос, встречал меня кивком головы, без слов. Только на листках бумаги писал: «Продержитесь еще хоть час, хоть полчаса!» Никакой помощи обороняющимся не обещал...

Помнится, за несколько дней изнурительных боев перед Тракторным поселком оставшиеся от бригады воины не выдержали, отступили, оставили известную высотку. Все мы были огорчены, подавлены, комбриг — особенно. Он написал записку: «Продержитесь до утра!». А что будет утром? Неужели нам будет подкрепление? Или какая другая помощь?

Свечерело быстро. Путь к своим ребятам я знал хорошо. Пошел. Где можно, бежал, где нужно, полз. И все же чувство страха охватило меня — окопы наши, но в них никого нет. И вдруг: «Стой! Кто идет?!» «Свой!» Я несказанно обрадовался.

Что же случилось? Фашисты, захватив высотку, праздновали победу. Как потом рассказали мне, вместе с пулеметными очередями со стороны неприятеля доносились ошалелый смех, разливы губной гармошки и крики: «Рус, сдавайс!» Ко всему их торжеству присоединился алкоголь. Фашисты явно переоценивали свои силы и возможности.

Оценив обстановку, помкомвзвода старший сержант Каржавин (не забылась его фамилия) организовал внезапную контратаку. С криками «Ура!», да с гранатами в руках бросились красноармейцы на очумевших фашистов. Те просто не ожидали такого удара и нахальства «рус Иванов», не выдержали боя — позорно бежали. Высотка снова стала нашей. Здесь же остались хорошие трофеи: оружие, боеприпасы, продукты питания. Кое-что из съестного и мне досталось: хлеб, колбаса...

Вернувшись, я доложил комбригу о случившемся на высотке. Он только и смог хрипло выговорить: «Молодцы! Спасибо им!».

1995 г.