...БОИ ПРОДОЛЖАЛИСЬ

 

В который раз Гитлер объявлял всему миру, что Сталинград немцами взят, что остатки 62-й Советской Армии разбиты — прекратили сопротивление... То была очередная ложь... Бои продолжались.

 

Сталинград. В октябре — ноябре 942 года ожесточенные оборонительно-наступательные бои не утихали. Наступательные — с немецкой стороны, оборонительные — с нашей. Примерно 8—20 красноармейцев — голодных, уставших, с единственным сержантом во главе, прижатые к самой Волге, — держали оборону левого фланга «Северного плацдарма». Чуть правее нас оборонялись «гороховцы» (остатки бригады полковника Горохова). Вот и весь состав нашей Северной группировки.

Захватив тракторный завод и большую часть поселка Спартановка, фашисты поубавили спеси. Для дальнейших ярых наступлений у них, по-видимому, не хватало духу-пороху. А наши воины, хотя и измотанные в сражениях, наоборот, поднаторели в последних боях и сражались умело и отчаянно. Да нам ничего и не оставалось делать: или драться до последнего патрона, до последней гранаты или гибель-смерть. Мы это хорошо понимали, выбора не было. Немецкое командование не раз предпринимало грозные атаки с танками и пехотой, чтобы с нами окончательно разделаться. Какая сила, какой дух держал нас,— не знаю, но мы держались! Горели немецкие танки, бежала их пехота.

Почти каждую ночь я ходил на связь с нашими «спартаковцами». От них в противогазной сумке приносил патроны, гранаты, сухари, «кирзу». Делились между собой последним. Ночи проходили особенно напряженно: пулеметная, винтовочная стрельба не прекращалась ни на минуту. До какой-то степени нас спасала «мертвая» зона под крутым обрывом у тракторного завода. Но нам от того не было легче — в любой момент фашисты могли спровоцировать диверсию, нападение. И делали это. Но все-таки они боялись русских штыков и нашего огня. Остатки домов и изб немцы специально поджигали на ночь — они явно не терпели темноты, светили ракетами. Ночью же мы запасались водой и для себя, и для пулемета.

Погода становилась все холоднее и морознее. Днем пытались по очереди «отдыхать». Красиво сказано! Ничего путного из того не

 

получалось. В голове шумело, глаза закрывались произвольно, безумно хотелось спать. Но разве уснешь, когда над головой строчит вражеский пулемет, рядом рвутся снаряды, мины. И опять-таки только ночью прорывались по Волге к берегам верного плацдарма наши катера и лодочки, снабжая нас боеприпасами и продуктами питания (сухарями да «кирзой»). Сколько мужественных, славных смельчаков-моряков погибло в водах великой русской реки — один Бог знает!..

Немцы беспрестанно обстреливали водные пространства Волги пулеметным огнем и артиллерией. Река светилась разноцветными сполохами. В свою очередь с волжских островов Зайцевского, Голодного, Спорного наши позиции поддерживали добрым ответным огнем «Катюш». Давали немцам сдачи. Фашисты выли... И еще теплее становилось на душе каждого из нас, когда к вечеру летели в неприятельскую сторону наши самолеты, уже в те времена прозванные «кукурузниками». Чуть не цепляясь за разбитые заводские трубы, они, низко пролетая над немецкими окопами, просто гвоздили их ручными гранатами, разбрасывая их через борт направо и налево. Немцы в ужасе не знали, куда от них деваться. Беспорядочная стрельба по нашей бесподобной авиации не приносила надлежащего успеха. А позже выяснилось, что летчиками наших славных «кукурузников» были молодые женщины и девушки. Мы восторгались их мужеством! Молодцы! Но и они погибали...

И на фронте, и на передовой каждому свое везение. Мой окопчик располагался у самых зарослей камыша реки Мечетки и был неглубоким — в полроста. Глубже копать было бесполезно: на дне окопа хлюпала вода. Во время артиллерийских обстрелов, вспоминая всех святых, я сидел на корточках, согнувшись, а разорвавшиеся снаряды обдавали меня вонючей болотной грязью и илом, но... не осколками и камнями. От запахов болотной гнили вперемешку со сгоревшими порохом и толом, с дымом, пылью и гарью кружилась голова, тошнило, першило в горле... Но когда от дуновения ветерка по всей излучине реки Мечетки разливался тлетворный смрад разлагающихся трупов (ни немцы, ни мы не успевали хоронить тела погибших солдат), как жгутом перехватывало дыхание... И тяжелыми темными мыслями наполнялся солдатский разум... Становилось не по себе...

Однажды днем из окопа заметил голую спину соседа. «Что он, вздумал позагорать?» — мелькнуло в голове. Нет! Пригляделся: он «воевал» с окопной солдатской нечистью — вшами! (Не плюйтесь,

 

милые читатели. И хотел было обойти молчанием это явление, не выбросишь слов из песни — неполным был бы мой рассказ-воспоминание о войне. Это страшная правда.) Да, появилась гнусь-чудовище окопное. Беспокоила нещадно. Вспоминал: переодевание белья было у нас где-то в июле на Западном под Людиново.

Первые заморозки. По Волге поплыло «сало» — небольшие льдины. В воздухе появились снежинки. Но нам было не до мороза. Немцы не прекращали атак против защитников «Северного плацдарма». Гитлеровцам не терпелось, по-видимому, выполнить приказ своего фюрера — сбросить наши обороняющиеся группы Волгу. Они и в ноябре, накануне их полного окружения, все еще предпринимали яростные атаки. Но, к удивлению своему и немцев, мы упорно держались, ни шагу не отступив от занятых позиций.

Когда в очередной раз я приполз к нашим северянам-спартановцам, они сообщили радостную весть: советскими войсками Сталинград взят в кольцо! Армия Паулюса окружена.

— Подождите, радоваться будем позже! — серьезнейшим образом предупредил нас сержант. Вот с сегодняшнего дня, с этого момента всем, нам и вам, — он кивнул в мою сторону,— нужно быть особенно бдительными и осторожными. Немцы еще могли выкинуть разные фортели... Уясните себе.

По брустверу над нашими головами чиркнули пули.

Да, тяжело завоевывалась наша общая Победа!

1995 г.