ВРЕМЯ - ДЕНЬГИ

(притча)

У одного богатого знатного русского барина в его имении служили на побегушках два паренька. Из одной деревни. Соседи. Одногодки.

Барин, домовитый хозяин, берег имение, умело управлял хозяйством, преумножал свое богатство, любил строгий порядок и жил в свое удовольствие. Крестьяне его села, весь дворовый люд каждый по-своему любили и уважали его. С трепетным рвением и глубоким старанием прислуживали ребята своему покровителю. Барин требовал и любил, чтобы его приказания выполнялись быстро, четко и правильно. А работа ребят-прислуг была не такой уж трудной и заключалась в самом деле в беготне, настоящих побегушках. А ну-ка, сбегай в псарню да узнай, не ощенилась ли сука Маркиза? А если ощенилась, то сколько принесла щенят? Да на одной ножке! С великой страстью выполнялись бариновы приказания, не жалея ни сил, ни ног, ни головы. Или: Принеси мою любимую французскую трубку да набей ее прежде турецким табаком! Кремень не забудь! Ребята бегали, старались, угождали своему благодетелю. Барин строго спрашивал со всех дворовых, служилых людей за вольные и невольные ошибки и неточности исполнения его приказаний. И если случались таковые, то под руку попавшиеся виновники награждались увесистым костылем.

Вот уж третий год пошел как работали, бегали два друга в бариновом имении. Только вот по-разному складывалась жизнь у каждого из них. Иван кроме беготни по имению, прислуживания барину в его кабинетах и комнатах находил время и для себя: постепенно научился азбуке и уже хорошо читал. Научился писать и считать. Надо заметить, что ему покровительствовала сама барыня, давая книжки из княжеской библиотеки. Дворовые люди с

должным уважением и добротой стали относиться к нему и между собою называли «ученым».

У Прошки все выходило на иной лад. Примерно и нелукаво исполнял работу слуги и костыля баринова он не отведал ни разу. Но по нраву своему его тянуло в другую сторону. В свободные минуты научился лихо бренчать на балалайке, скоморошничать, веселя дворовый люд. «Завей горе веревочкой!» — говорили о нем. А к шестнадцати годкам Прошка начал посматривать на молодых дворовых девок, заигрывать с ними. Барин, понимая веселого парнишку, старался не замечать легких увлечений и мальчишеских проказ Прошки, не притеснял и не наказывал его ничем.

Но оценил их барин по-разному. Ивану положил в последний год аж два рубля в месяц! Большие деньги! Прошке не прибавил ни копейки: оставил за ним один рубль. Больно переживал Прошка такой баринов расклад. Обидно ему казалось, что вроде бы одинаково с Иваном бегает, сходно работает, а вот! — заработки разные.

Но к Ивану он ни злобы, ни зависти не питал, любил его по-братски, уважал по-прежнему.

Но вот подвернулся случай: однажды наступившей зимой, когда барин вышел на крыльцо подышать свежим воздухом и несколько усладиться сытным завтраком (а завтракал он в 2-ть часов дня) и когда барин по его виду был в благодушном настроении, что не всегда с ним такое случалось,— как бы невзначай Прошка, набравшись смелости, решил к нему обратиться. — Ваше высокоблагородие, как это... не могли бы ответить мне на один мой вопрос? — Кутаясь в меховое пальто и усаживаясь в плетеное кресло, что принес за ним Прошка, барин несколько удивился и заинтересовался одновременно.— Какой же вопрос ты собираешься задать мне? Ну, говори, не мямли, что у тебя? — Барин был в хорошем настроении, никуда не спешил и потому, наверное, решил выслушать паренька-служаку.

—  Вот, ваше высокоблагородие,… как это, работаем мы с Ваней одинаково, рано встаем, поздно ложимся, вот и харч одинаков,… и спим вместе, всё одинаково...— Не тяни! — не выдержал его высокоблагородие, любуясь окружающим зимним пейзажем.

—  А я вот к чему,— продолжал Прошка,— а жалование у нас разное... Ивану почему-то больше платите, а мне...— Прошка осекся, смолк, боясь продолжить свою мысль дальше. Барин с высоты крыльца через плечо небрежно взглянул на понуревшего Прошку.

Отвернулся. Подождал с минуту. Потом снова повернул голову к брошке и пальцем поманил его к себе и почему-то перешел на полушепот:

— Ты бы лучше сбегал, узнал, чьи это мужики едут? Вон там — по той дороге...— В четверти версты от имения с южной стороны пролегал большак (большая дорога), и по нему действительно двигались пять подвод, чем-то груженых. Снег искрился да солнце. По морозцу хорошо был слышен скрип саней. Мужики в овчинных тулупах, лохматых шапках шли за подводами, переговариваясь между собой. Прошка, обрадованный таким простым заданием барина, не долго раздумывая, бросился бежать на пере рез обоза. По еле заметной тропинке, проваливаясь в снег, он все же быстро догнал мужиков. Спросил, откуда они, и бегом назад. Его высокоблагородие внимательно следил за бегуном-парнишкой, за состоявшимся разговором, сидел на крылечке, жмурясь от солнца. И вот уже Прошка у крыльца не переводя духа выпалил: Это мужики из села Покровского, ваше высокоблагородие!

— Узнай-ка, что они везут? — Барин мотнул головой в сторону обоза. Сломя голову Прошка снова побежал. Снег хрустел под ногами. Солнце слепило глаза, в ушах посвистывал ветерок. Ему хотелось одного: как можно быстрее выполнить повеление барина. Догнал обоз, спросил что надо, повернулся и что есть духа — назад. Изрядно запыхавшись, через четверть часа, Прошка торопясь, глотая слюну, докладывал: — Зерно, ваше высокоблагородие, рожь и ячмень!

И снова, не давая ни минуты отдыха, барин послал Прошку в дорогу. По голосу барина Прошка нутром почуял, что тот явно чем-то недоволен. — Так узнай, не продадут ли они мне ячменя мешков пять-шесть? Да побыстрей! — Прошка, не чуя ног, снова — здорово пустился в бега. Обоз изрядно отъехал за время Прошкиной беготни.

Сердце колотилось, чуть не выскакивало из груди. Дыхание захватывало. Ноги наливались свинцом. Но мужиков Прошка догнал. Барин не сводил глаз с бегающего слуги, за его переговорами с торгующимися мужиками. Задыхаясь, не останавливаясь ни на шаг, бегал Прошка к барину с одной мыслью: «Не опозориться! Успеть бы!» Все-таки хочется ему угодить его высокоблагородию, Показать себя прилежным, исполнительным работником. Прибегал, докладывает: — Ваш... высок... мужики... продадут ячмень...—

Ну так узнай, по какой цене будут брать за мешок? Да на одной ножке! — гаркнул высокоблагородие.

Прошка не рад был встрече с барином. Ругал себя почем зря, что вздумал заговорить с ним. — «Нужен ему больно ячмень. Своего некуда девать» — про себя думал парнишка. И теперь вот расплачивался за свою неосторожность. Но бежал, спотыкался. Во рту пересохло, рубашка от пота к спине прилипла, ноги совсем не слушались, подгибались. В ушах звон-перезвон пошел. В глазах зеленые и красные мухи полетели. И когда, наконец, еле ноги волоча, он прибежал в последний раз, стал докладывать, язык не слушался его: «Ваш высок... родие...». Барин остановил его, взмокшего, очумелого от беготни, сурово изрек: Мне жалко платить тебе рубль! Сколько я потратил с тобой времени и нервов! Посмотри на себя — на кого ты похож? Сколько беготни, а труд медвежий! Сколько надо сил ухлопать на это мое нехитрое задание. А вот Иван-то одного захода разузнал бы: что? как? и почем? Я деньги за разум плачу! За хорошо сделанное дело! За время!!

Барин остановился, передохнул. — Я ответил на твой вопрос? А сейчас — уходи с глаз моих долой! — И если бы у его благородия на сей раз в руках оказался костыль, он непременно огрел бы им неприкаянного Прошку.

1998 г.