- 56 -

ПОЛМИНУТЫ СУДА - ПОЛВЕКА БЕЗ ОПРАВДАНИЯ

 

В далеком 1548 году за организацию московской группы Демократического союза угодил я на Лубянку (просим извинить за повторение). Через полгода могильной лубянской тишины меня перевели в веселую и людную Бутырскую тюрьму. Окна там были без металлических заслонок: видно и небо, и деревья во дворе, а в камере - десятки интереснейших людей со всех концов света, от Берлина до Харбина. Благодать, прямо настоящее кругосветное путешествие!

Через недельку меня вызвали из камеры и завели в какую-то приемную. Сижу - жду. Потом позвали в кабинет. За столом был полный неряшливый человек в штатском. "Сесть!" - скомандовал он. Я сел. "Встать!" - тут же приказал штатский и зачитал по бумажке, что по приговору Особого совещания на основании статей 58 - 10 и 58 - И меня приговаривают к десяти годам заключения. "Распишись!" - рявкнул штатский и, перевернув бумажку, положил ее передо мной чистой стороной. Тут же меня вывели из кабинета. На всю процедуру суда ушло от начала до конца полминуты. Вот как умели работать при Сталине: все быстро, ясно, и только радость, что ты остался жив, а товарищам по заговору дали еще меньше, по 7 и 8 лет.

Впрочем, в бериевскую эпоху "больше-меньше" роли не играло. В зависимости от экономических потребностей (нужна рабочая сила) или в результате политической обстановки (когда шла война) срок добавляли без всякого суда и бумажной волокиты миллионам заключенных сразу, одним общим указом. И никто не жаловался. Сегодня в Жуковском из-за нехватки горячей воды больше разговоров, чем при Сталине о дополнительном пятилетнем заключении повально для зэков всего Советского Союза!

Помню, в лагере в нашем бараке был веселый дневальный, которому прощали роль шута. Если в барак заходит надзиратель, дневальный обязан доложить, сколько человек в наличии. Так вот наш шут рапортовал, вытягиваясь в струну: "Гражданин

 

- 57 -

начальник, в бараке 77 человек - все ни за что!" В отношении большинства это было справедливо, но я-то хорошо знал, что осужден не зря, а за борьбу с советской властью.

В 1953 году то ли сам Сталин умер, то ли Берия ему помог, но объявили по этому поводу великую амнистию уголовникам. Работал я тогда в крошечном лагере, затерянном в зимней тайге. Там была сотня веселых жуликов и трое политических. Всех уголовников выстроили черной змейкой на белом снегу и повели на свободу, нас же троих оставили сидеть. Мы не расстроились и не удивились, ибо знали, что для советской власти уголовник - "социально близкий элемент", а политический - "социально чуждый". Так что все законно, и на оправдание надеяться наивно.

Всего по делу Демократического союза было арестовано десять студентов из Москвы и Воронежа. В 1954 году, уже после казни Берии, восьмерых освободили. Но руководителей - Белкина из Воронежа и меня из Москвы - оставили за решеткой: как-никак зачинщики. Такая честь была заслужена, ибо активные враги коммунистического режима реабилитации не подлежали.

Но тут ввели зачеты, день ударного труда считался за три, и срок мой стал стремительно укорачиваться. Однако в лагере на меня еще при жизни Сталина завели новое дело. Я там ухитрился написать историю борьбы вождя за власть, как он вместе с зиновьевцами и бухаринцами расправился с Троцким, потом вместе с бухаринцами устранил зиновьевцев, а затем покончил с Бухариным. Дело это обычное, ведь революция, как Сатурн, пожирает своих собственных детей (так было при Робеспьере, при Сталине, да и нынче тоже). Записки мои нашли, оперуполномоченный мегрелец Лемонджава не стал, однако, добавлять срок, а пообещал поднять дело, когда первый срок закончится. Приемчик этот иногда применялся в лагере и очень веселил начальство: отпустят зэка после десяти лет срока на сотню шагов из лагеря и тут же хватают: пожалуйте, мол, обратно...

Поэтому, когда в начале 1956 года по зачетам меня полагалось освободить, лагерное начальство оказалось в затруднении: дело

 

- 58 -

для нового срока есть, но ни Сталина, ни Берии уже нет! Чтобы выиграть время на размышление, мне немножко срезали зачеты, потом - еще. Но тут, словно гром с ясного неба, грянуло на XX съезде КПСС выступление Никиты Сергеевича Хрущева с осуждением вождя народов. Меня тогда прямо-таки выгнали из лагеря, но опять же без снятия судимости, ибо сидел я - за дело.

После освобождения пришлось долго жить на Кавказе, потому что там меньше, чем в России, придирались к антисоветскому прошлому. Но вот в 1992 году на Абхазию обрушилась гражданская война, убивая и грешных, и праведных. Так я оказался в Жуковском. А в Жуковском есть общество жертв незаконных репрессий. Там меня тепло встретили, дали одежду, огород. В обществе 119 детей расстрелянных, 4 вдовы и 8 бывших зэков. Я стал девятым. Смущало только одно: почему в названии общества говорится о незаконных репрессиях? Я ведь не считаю себя невиновным, так как действительно попрал советские законы, пошел против большевизма.

В обществе мне рассказали о некоторых льготах для репрессированных: вроде бы за восемь лет каторжного труда могут даже выплатить 800 тысяч рублей зарплаты без вычета бесплатного жилья, одежды и еды, нужно только попросить госбезопасность о реабилитации. Скрепя сердце, я в апреле нынешнего года обратился в ведомство Виктора Баранникова с такой наивной просьбой. С тех пор прошло полгода, но ответ все не приходит. То ли дело мое найти не могут, то ли время его полистать, а может, какой компьютер поломался? Или это судьба, не хочет она мириться, что я малодушно прошу оправдания, ибо не был я невинно осужденным, но еще полвека назад восстал против коммунизма.

ПРИМЕЧАНИЕ. С некоторым запозданием, 3 ноября 1993 года, из прокуратуры РФ пришло все же извещение, что я реабилитирован. Выплатили и денежную компенсацию. Так восемь лет труда в эпоху диктатуры сделали меня миллионером в годы беспредела.