Перемены

Время бежало, менялись обстоятельства. В Кремле хозяином стал Н.С.Хрущев. При сдаче экзаменов по марксизму-ленинизму пришлось переориентироваться, усвоить новые положения: о возможности победы социализма во всем мире путем парламентской борьбы, о мирном сосуществовании государств с различным строем и др. К новым положениям нелегко было привыкнуть, многое казалось настоящей ересью. Впоследствии во время сессий давали общежитие, т.е. классные комнаты в школах, в которых в тот момент были каникулы. Жительствовали в такой комнате человек по двадцать, с разных курсов, разных специальностей, из различных районов обширнейшего Коми края. На историческом отделении учились несколько лагерных замполитов, приезжали и ходили в форме, очевидно надеясь на снисхождение преподавателей.

Вечерами в наших «общежитиях» разгорались горячие дискуссии по вопросам хрущевских нововведений в монолитные устои незыблемого учения Маркса-Ленина. Обсуждались положения политэкономии. Раздел капитализма в учебнике был изложен четко и ясно, социалистический же тонул в неубедительном многословии. Ну, и начинались разговорчики, так сказать, в строю. Чувствовалось, что в обществе мысль начала освобождаться от догм, повеяло свежим ветром. А после разоблачения культа личности заочники замполиты на сессии стали приезжать в гражданском.

Наше положение спецпереселенцев понемногу также стало меняться. Брат еще во время учебы в техникуме был вызван в сыктывкарскую спецкомендатуру и... получил вольный паспорт. Семья разделилась - мы с мамой спецпереселенцы, а брат - свободный гражданин. Приходилось ездить в командировки, и комендант выхлопотал м,не паспорт. Паспорт как паспорт, корочки зеленые, а в середине огромный, на весь лист штемпель «Разрешается передвижение только в пределах Коми АССР». Отмечаться в комендатуру надо было уже идти только раз в месяц, и число ходоков поуменьшилось. С 1956 года нормальные паспорта стали получать немцы. А ведь еще три года назад на Втором собрали ихвсех в клубе, и человек в форме (МВД или МГБ) заявил, что они, немцы, сюда сосланы навечно, и требовал подписи под «согласием» на это. Многие отказались расписываться, и рассерженный чин кричал: «Все вы тут сгниете, и вы, и ваши дети!» В документе, который

предлагалось подписать, было отмечено «не пожизненно», а «навечно». За компанию это уведомление требовали подписать и литовцев. Екатерина Юшкене отказалась подписать, заявив: «Ничего вечного нет». Как в воду глядела.

Прошло каких три года, и все изменилось. Воистину ничего вечного в житье человеков нет.

Во время отпуска без особой волынки выдавали разрешение и на дальние поездки, в том числе и в Литву. Конечно, это разрешение приходилось в месте прибытия отмечать в милиции. Лед тронулся! После 15 лет мама впервые поехала в Литву погостить. К сожалению, отметив разрешение, вынуждена была вернуться в Негакерос. Я, закончив одну из летних сессий на неделю раньше, тоже съездил в Москву навестить тетушку. Конечно, обзавелся перед этим соответствующим разрешением. Отлежав боки на жесткой полке общего вагона Воркута-Москва, через двое суток я опять в городе, который пять лет тому назад так грубо выдворил меня вон. Попав тогда в тюрьму, я удивился тем огромным подземным течениям заключенных, той огромной невидимой реке, текущей из лагеря в лагерь - со своим фарватером, заливами, мелководьями, со своими законами и традициями. Свободные граждане, передвигающиеся на поверхности, казалось, не имели ни малейшего представления о том, что рядом с ними, тут же, словно зеркальное отражение обыденной жизни, тоже передвигаются толпы невидимых людей.

Не раз видел через зарешеченное окно «воронка» людей, спешащих мимо по своим делам, не обращавших внимания на нас, бедных заключенных. Хотелось кричать: «Почему вы так равнодушны к нам, людям за решетками? Разве не чувствуете наших бед и горя? Поднимите глаза, посмотрите, протяните руку, прикоснитесь к обшивке «черного ворона» - мы тут же, рядом с вами, живые люди, только вчера ходили с вами теми же тропами!» Но люди смотрели невидящими глазами и спешили по своим делам... Такие мысли пронеслись у меня в голове, когда я сошел с поезда и глядел на муравейник Комсомольской площади.

Затерявшись в толпе, пошел я знакомыми переулками. Тетя Вера жила на старом месте, только обзавелась новыми опекаемыми - кошками. В маленькой семиметровой комнатушке, в которой с мужем обитала с незапамятных времен, было полно кошек, чувствовавших себя весьма вольготно. Тетя объяснила, что так заполнила пустоту после моего ареста. После она с ними и в Вильнюс переехала, и до

конца дней своих мучила и себя, и окружающих. Позднее узнал, что таких кошатниц очень много, и все - одинокие женщины.

Москва за 5 лет очень изменилась. Выросли высотные здания, создавшие новый московский силуэт. Одно из них, у Красных ворот, недалеко от тетиного дома. На улицах автомобилей стало еще больше. То там, то сям можно встретить невиданную доселе редкость - иностранцев. На автостоянке около гостиницы «Националь» толпился народ, рассматривая иномарки. Публика свободно носила фотоаппараты и фотографировала. Это была большая новинка. Чувствовались новые веяния. Но, несмотря на них, пришлось мне идти в Бауманский райотдел милиции отмечать свое разрешение. Правда, там моему разрешению не сильно удивились и ничего не расспрашивали - то ли по привычке, толи потому, что такой категории людей уже не придавали особого значения.

Погостив неделю, тем же поездом, но уже в плацкартном вагоне и при постели, я трясся обратно в сторону разлюбезного Негакероса. Там жизнь текла обычным порядком. Интенсивной добыче леса сильно препятствовал Локчим - лесные массивы на той стороне реки, а лесорубы и техника на этой. Три годовых сезона река сильно мешала переправочным делам, поэтому на правом берегу началось строительство поселка Марте-ты. «Ты» - по-коми озеро. Никакого озера там не было, только старица Локчима. Негакерос прекратил свое существование после 1960 года. Еще некоторое время там жили пенсионеры, теперь тут место вроде зоны отдыха.

Эта же судьба на стыке веков настигает и Марте-ты...

После путешествия в Москву прошла еще пара лет, и в один июньский день 1958 года меня вызвали в район для получения паспорта. Сняли спецпоселение, но взяли расписку, что мне сообщено о том, что не могу возвращаться в район, откуда меня вывезли, спецвыселили или сослали, как вам будет угодно. Прошло с тех пор, с 1941 года, 17-лет...

Не долго думая, уехал я в Литву, где меня любезно встретила семья Стефании, сестры матери.

Долго мне пришлось мытарится, пока прописался, получил работу. Но сегодня все это в прошлом. После возвращения из Коми минуло так много времени, что время ссылки, удаляясь, словно черта горизонта сужается до трудно различимой полосы. Многое забыто, многих уже нет в живых. Для того, чтобы не исчезли в тумане прошлого наши невзгоды, чтобы на нашей истории поучились грядущие поколения, и написаны эти воспоминания.