САГА О БРАЙТОНЕ В СУДНЫЙ ДЕЬ

 

Позвольте представить, Моисей Зямович Винокур, который вывел нас из Египта. О том сообщено читателям на обороте титульного листа его книги «Отобранное». Между прочим, всем, кто не падает в обморок от сочной неформальной лексики, гарантирую удовольствие при чтении этого труда. Щадя тех, кто падает в обморок, я опустил одно ёмкое слово, оно определяет, кто мы есть, выведенные им из Египта. С полным текстом можно ознакомиться в первоисточнике.

Так вот, Моисей Зямович, коллега по перу и по исследованию воровской фени. Исследования мы проводим, как правило, на выделенной ему мэрией Реховота усадьбе, она же территория для проведения торжеств по поводу и без повода на тысячу посадочных мест. Она же спортивный комплекс, в коем он живет и тренирует молодое поколение калечить друг друга в боксёрских перчатках.

Несколько слов о фене. Феня, пожалуй - то немногое, в чём я ощущаю преимущество перед Моисеем Зямовичем, и тем горжусь подобно славянофилу, который гордиться пониманием языка «Слова о полку Игореве» без перевода. Дело в том, что познание чистой фени я получил сидя ещё при Иосифе Виссарионовиче, а Моисей Зямович сидел значительно позже, когда её засорили всякими фраерскими словечками, типа «прикид» и ему подобными. В то же время, я признаю, что Моисей Зямович может гордиться передо мной познанием не только фени русской, но так же её израильского варианта, кроме советского лагеря он имел честь сидеть в «крытке» святой земли.

О том, как проходило его сидение в израильской крытке я ничего не скажу, это описано в его рассказах так ярко, как не описать понаслышке, но обстоятельства ареста стоит изложить. Взятие Моисея Зямовича произошло в восемьдесят восьмом году, в то время он вёл почти семейную жизнь по соседству от меня в Ришоне. Наши родные органы получили донесение недругов Моисея Зямовича о том, что в шкафу меж трусиков и бюстгальтеров его жены хранится противотанковая ракета ЛАУ. По иным равно достоверным данным, органы о том узнали не из донесения недругов Моисея Зямовича, а от перепуганных мирных соседей. Так получилось, что однажды в крайнем подпитии, возможно, в праздник выведения нас из Египта, Моисей Зямович среди бела дня выставил ту ракету в окно. Выставил, но не пульнул, жена не позволила. Она не пила до кондиции, когда пуляют боевыми ракетами по мирному городу. Недруги ли донесли или напуганные очевидцы - так, или иначе, за Моисеем Зямовичем пришли, когда он завтракал при бутылке водки, естественно. Во время трапез эта семейка двери не запирала, на случай появления какого-нибудь сотрапезника собутыльника. Я вообще склонен полагать, что двери их съёмной квартиры не запирались никогда. Так вот, на этот раз в незапертые двери ворвались совершенно трезвые люди с автоматами наперевес. Ворвались они и тут же выкрикнули вопрос: - Где ракета?

-Что за хипишь? - ответил им Моисей Зямович, до того, как пригубил в третий раз уже поднятый со стола стакан. – Возьмите её в бельевом шкафу».

 

По совпадению размеров боевая головка удачно расположилась в половине бюстгальтера, вторая же его половина прочно обвила ствол с завязью узлами. Развязать эти узлы без специальных приспособлений оказалось невозможным. Тогда вооружённый человек, не сдержав смешка, объявил жене Моисея Зямовича, что бюстгальтер вместе с ракетой изымается в качестве вещдока, но она сможет получить его обратно по решению суда. За тем, отвернувшись от ракеты в руках напарника, вероятно, чтоб смехом не испортить второй официальный вопрос, вооружённый человек спросил Моисея Зямовича зачем ему эта боевая штука. Прежде, чем Зямович собрался с ответом, он же предупредил, что ответ может быть использован не в его пользу. Зямович разъяснил: он хранит ракету на случай встречи с арабскими братками-ваххабитами, феня которых ему неизвестна, это вынудит говорить с ними языком ЛАУ.

Должно быть, явившимся вооружённым людям, как многим гражданам Израиля, приходилось разговаривать с арабскими братками-ваххабитами языком оружия, потому операция по изъятию ракеты и аресту проходила в дружественной обстановке. Моисей Зямович даже счёл возможным обратиться к ним с просьбой на минуту снять с него наручники, чтоб выпить в хорошей компании, как говорится, «на посошок». Сославшись на строгую инструкцию, они отказались сесть за стол, и правильно поступили. Согласие могло привести к тому, что после совместного «посошка» некому было бы поддерживать арестованного по дороге к «чёрной Марусе», она ждала на улице. Не каждому человеку удавалось встать из-за стола Моисея Зямовича на твердых ногах.

Следующая моя встреча с другом состоялась на суде, где прокурором была жена известного деятеля, Бейлина. Эта дама старалась изобразить Моисея Зямовича подпольной антипартийной группой против партии, которую вскоре возглавил её супруг. Поскольку подсудимый сидел в одиночестве на предназначенной скамье, суд не согласился считать его группой, и выдал то, что полагается за незаконное владение оружием – четыре года заключения из коих два условно. В общем, через два года настала возможность продолжить наши исследования в области фени, сравнивая уже русские и израильский варианты. Результатом работы было стопроцентное доказательство первородства иврита во всех, но я не стану, приводит здесь таблицы коренных слов, поскольку эта работа заслуживает отдельного труда, и для рассказа не главное. Главное, соответствующее названию, следует ниже. Дело в том, что в кои-то веки я собрался к сыну в Нью-Иорк, о чём стало известно Моисею Зямовичу.

-Ба! – вскричал он. – Вот оказия. Не помню, рассказывал ли тебе, что сидел в израильской тюряге с одним крутым парнем по имени Моня Элсон и хавал с ним пайку-курицу пополам. Так вот, Моня теперь тянет в Америке столько пожизненных, что хватит его внукам носить передачи до конца их дней, если его жена, Марина, сумеет забеременеть в комнате свиданий, родить детей, которые заведут ему этих внуков. Короче говоря, передай Моне и Марине по моей книге «Отобраное», пусть она скрасить ему несколько дней из тех пожизненных. Век мне воли не видать, это богоугодное дело тебе зачтется не на этом, так на том свете. (Должен отметить некоторые изменения в мировозрении Моисея Зямовича. С выходом из израильской тюрьмы его часто можно видеть в кипе, а между первой и четвёртой дозами алкоголя, его речь перемежается библейскими выражениями - результат агит работы сокамерников ортодоксов )

 

-Адрес, телефон Марины? - поспешно спросил я, опасаясь, что буду послан на свидание в тюрьму Синг-Синг.

-Какой адрес?! Какой телефон, - вскричал Моисей Зямович. - Моню Элсона знает весь Кишенёв, вся Одесса и каждая бродячая собака на Брайтоне. Спросишь там первого встречного, где живет его жена Марина, и первый встречный доведет тебя прямо до её двери, как в Одессе.

Брайтон я не забыл за десяток лет отсутствия в Америке, эти десять лет не внесли там значительных перемен. Всё тот же грохот электропоездов на ржавой эстокаде, на том же месте Гастроном. Новое лишь в том, что этот Гастроном больше не удивляет набором русских продуктов, как в присной памяти, продуктовой «Березке» на Больших Грузинах в Москве. Всё это уже можно получить во множестве русских магазинов израильских городов. Но и эта перемена не Брайтона, а Израиля. В Брайтоне за десять лет моего отсутствия не переменил место лотошник с русскими книгами, журналами и газетами, там же, у лестницы выхода из метро, как мне показалось, тот же, за десять лет не постаревший «офисер»-полицейский. В руках «офисера» за спиной покачивается такая же резиновая дубинка. Однажды десять лет тому назад я вместе с полицейским на этом месте наблюдал жанровую сценку. Он не спускал глаз с парочки. Огромного роста чернокожий богатырь тискал в объятьях щупленькую крашено белокурую девицу. Внимание полицейского отвлекло что-то в другой стороне улицы, и тогда уста парочки слились в поцелуе. Без сомнений, это был поцелуй не простой. По движению языка за щёкой гиганта, чувствовалось, что нечто достаточно объёмное, чтоб быть замеченным, втолкнулось девице изо рта в рот. В то же мгновенье они разбежались. Схожесть обстановки через десять лет заставила меня оглянутся в поисках той парочки. Но должно быть, за это время чернокожему человеку подыскали место в тюремной камере, а щуплая девица превратилась в подобие весьма дородных дам, проходящих мимо, если не сгинула в наркотическом кризе. В этот раз полицейский скучал. Скучал он, как и тогда помахивая за седалищем дубинкой, словно наше расставание было таким коротким, что не требует отлучаться даже по нужде.

О-кей, как говорят американцы. Впечатления впечатлениями, а дело - делом. Попробуем по инструкции Моисея Зямовича обратиться к первому встречному с вопросом:

-Простите великодушно, вы не могли бы подсказать, как повидаться с Мариной, женой Мони Элсона?

Любезная улыбка на лице прохожего немедленно перекосилась в испуганную мину. Ни словом не ответив, он отвернул под эстокаду, откуда бросил взгляд через плечо. Нечто подобное повторилось со следующим вопрошаемым. Тогда я решил, что мой сын под два метра ростом, упакованный в кожаное пальто, и с его американским «ар», перетекающим из живота в горло, вылетая из него с вращением звука подобно пуле из ствола нарезного оружия, производит впечатление человека ФБР. Объяснению неудачи в этот день способствовала и статья в газете «Новое русское слово» от лотошника. Подвальная статья в этом «слове» под набранным жирно заголовком сообщала о проходящем суде над местными братками, в ней упоминался Моня Элсон. На ходу проглянув статью, я решил, что и день суда нашему делу помеха, потому, захватив в утешение в Гастрономе редкие в иных районах Нью-Йорка деликатесы - буханку чёрного хлеба с селёдкой, мы возвратились домой.

 

Дома я внимательно прочитал статью. Оказалось, что Моня Элсон не участник этого процесса, он, как и говорил Моисей Зямович, давно сидит. Из той же статьи стало ясно, что Зямович ни сколько не преувеличивал значение Мони в русском ганстерском мире Америки. Он оказался таким большим специалистом бандитских дел и нравов, что корреспондент газеты не поленился добыть разрешения на консультацию с ним в тюремной камере. Интересно, что оба, консультант и автор статьи, горько сетовали тому, что от неподкупности братков из России остался один миф, из статьи следовало, что подсудимые наперегонки бежали к властям записываться в государственные свидетели. «Горько, горько наблюдать такое падение нравов», - сетовал Моня

Следующее явление на Брайтон пришлось на Судный день. Ни одно местное заведение в тот день не работало. Двери ресторанов и магазинов были заперты, и даже бессменный полицейский оставил свой пост, видимо, чтоб участвовать в перекрытии улиц для транспорта. Ничто не работало кроме синагоги. Со всех сторон в улицу, ведущую к пляжу, где она находилась, стекались евреи, натянувшие на себя свой лучший прикид. Хвост очереди на вход упирался в океанский берег. В очереди стояли евреи почтенного возраста в брючных костюмах ещё фабрики «Большевичка», с раскрашенными дамами, увешанными бижутерией, как новогодние елки. Первая молодость большинства дам, приходилась на годы комсомольских строек, с вкраплением тех, кто видел Одессу ещё нэповских времён. У дамских ног крутились разнаряженые внуки, внучки в бантах, пелеринках, всяких завязочках. Отдельно на проезжей части кучковалась молодёжь от двадцати до тридцати, преобладающе в кожаных куртках. К одной такой кучке мы подошли, их лица, по теории Ломброзо, подходили для знакомства с Моней Элсоном. Подошли мы, и я задал наш вопрос.

-На эту тему (дословно) мы обещать вам ничего не можем, - прозвучал ответ, - а вы идите в синагогу там вам, может быть, помогут.

-Как же туда идти, очередь - во какая?

-А вы себе идите прямо, и зайдёте.

Пошли мы прямо и действительно оказались внутри вестибюля. Возможно, разговор с теми людьми являлся достаточным основанием, чтоб никто в очереди не пикнул. Напротив входа открытые двери в зал, там шла служба, справа дверь в служебное помещение. Входим в ту служебную дверь, ребе, может быть, не самый главный, может быть, служка синагоги, снимал талес, одевал пиджак.

-Монямоньмоньмоня, - скороговоркой пробурчал ребе, - не знаю такого.

Мы повернули к выходу, в спину нам прозвучало: - Подождите, вы говорите, из Израиля? В жизни не видел израильский паспорт. Хотите показать?

Израильский паспорт он открыл, как положено справа налево. Сличил моё лицо с фотографией, внимательным взором подобным взору гебешиника на проходе к самолёту в московском аэропорту. Все ещё с моим паспортом в руке он сказал: -Моню, конечно, я не знаю, даже не слышал про него и не хочу слышать. А вы идите обратно на улицу, где эстокада, перейдёте на другую сторону, увидите ресторан «Националь». Там спросите Сеню, он лучший друг Мони. Сеня вам поможет, только не сегодня. Сегодня Судный день, ресторан закрыт.

 

Оставалось поблагодарить служителя Господа нашего. В другой, будний день, мы в третий раз прибыли на Брайтон. Чтоб не смущать видом сына местных жителей он остался ждать меня в машине. За столом в вестибюле «Националя» корпел над бумагами мрачный человек, взгляд от бумаг он оторвал только после сообщения кто меня к нему направил. Тогда я изложил причину явления. Обращённое в упор в меня его лицо отражало раздумье. Наконец - ответ:

-Да, Сеня здесь работает. Но - понимаете? – он не то, чтобы скрывается, но и не то, чтоб не скрывался. Оставьте мне эти книги с запиской для Сени. Я ему передам.

-Спасибо, спасибо тебе, брат, за заботу о томящемся в гойской тюряге, - сказал мне Моисей Зямович, по возвращению в Израиль. – Господь не забудет твои труды, - добавил, разливая в стаканы остаток водки в бутылке. Как я уже говорил, между первым и третьим приемом ему всегда вспоминается Всевышний. А ежели Всевышний сподобит на четвертый приём, после него Моисей Зямович садится писать свои рассказы. Читая, пальчики оближите.