ЕСЛИ СРАВНИВАТЬ СУДЬБЫ...

 

 

Я уже говорил, что в основу сравнения судебно-карательной системы при царизме и при советской власти положена книга М. Н. Гернета. Для того, чтобы читателю стал понятнее облик этого "прогрессивного советского ученого", чтобы он — совсем немного — познакомился с автором этих строк, попутно сравнивая то, как сложилась судьба Гернета при царе (и позже), и моя — "простого советского человека" — после революции и позже, — несколько биографических деталей.

Михаил Николаевич Гернет родился в 1874 году в гор. Ардатове, Симбирской губернии. "Его отец, привлеченный к ответственности по делу Каракозова (Каракозов был казнен за покушение на Александра Второго в 1866 году — прим. автора), после недолгого заключения в Невской куртине Петропавловской крепости был сослан в Вологодскую губернию, где находился в качестве административного ссыльного", — так пишет биограф Гернета А. А. Герцензон.

Итак, Гернет воспитывался в семье политического ссыльного. Это, однако, не помешало ему в 1893 году поступить на юридический факультет Московского университета.

Сам он пишет: "... Мое вступление в университет совпало с самой жестокой реакцией. 1893 год был тяжелым годом, он был годом действия самого реакционного из университетских уставов, устава 1884 года, сковавшего мысль науки".

 

"19-летним юношей Гернет сразу погружается в гущу общественно-политической и академической жизни Московского университета, ... вступает в студенческую организацию и становится ее активным участником... По инициативе М. Гернета издается нелегальный студенческий литографированный журнал "Студенческий голос", — пишет далее А. А. Герцензон.

"Университет высоко оценил академические успехи Гернета. Ему была присуждена золотая медаль и вынесено решение об оставлении М. Н. Гернета при университете для подготовки к научной деятельности..."

"Однако препятствием для осуществления этой заветной мечты послужила общественно-политическая деятельность М. Гернета в студенческих организациях. Будучи участником марксистского кружка, Гернет оказался на учете у полиции, и в его квартире был произведен обыск. В департамент полиции поступило сообщение московского оберполицмейстера следующего содержания: "Вышеупомянутый Гернет участвовал в студенческой союзной организации, а затем был членом союзного совета и в названном кружке, как окончивший курс, играл руководящую роль".

Вспоминая об этом периоде своей жизни, сам М.Н. Гернет пишет: "... Мое утверждение в звании профессора было задержано по причине, достойной быть отмеченной здесь для характеристики тогдашнего времени.

Дело в том, что я с товарищами... решили организовать кружок для коллективного изучения Маркса. Мы собирались, но на нас нагрянули жандармы, всех нас переписали, а через несколько дней после этого у меня на квартире был произведен обыск... При этом обыске у меня был отобран реферат, который я должен был читать студентам".

Далее биограф А. А. Герцензон рассказывает, что попечитель учебного округа признал Гернета неблагонадежным политически и задержал постановление юридического факультета.

Пусть читатель простит мне некоторую непоследовательность, но тут прямо напрашивается сравнение с тем, что

 

увидел я в 1948 году в одном из пересыльных лагерей на Колыме (как я попал туда — расскажу позднее). Речь тоже пойдет о студентах и их преподавателе.

В Магадане, в бараке, выстроенном еще военнопленными-японцами и рассчитанном на 100 человек, нас было набито 400... Я обратил внимание на группу молодежи — примерно студенческого возраста. Говорили они по-латышски, а так как я с детства знал этот язык, то решил подойти к ним. Что же я узнал?

36 студентов одного из техникумов в гор. Елгава попали сюда всей группой, в полном составе, во главе с преподавателем. Этот преподаватель, видите ли, по наивности, в свободное время рассказывал ученикам о том, как люди жили в "буржуазной Латвии", до того, как она "добровольно" присоединилась к СССР.

Нашелся в группе "стукач" и все участники этих бесед были арестованы. "Особое совещание" МГБ СССР заочно "выдало" каждому из участников и педагогу по 25 лет за контрреволюционную деятельность. Так и оказались они, почти дети, на Колыме.

Как мог я не вспомнить об этом, читая, что "лишь при повторном ходатайстве ректора Гернет был оставлен при университете" и вскоре стал профессором. И это человек, который руководил кружком свободомыслящих и издавал нелегальный журнал!

Что делают в наши дни с теми, кто пробует не только издавать нелегальные журналы, но просто интересуется вопросами гражданского права и их защитой в СССР — никому рассказывать не надо. Вспомним судьбы академика Сахарова, генерала Григоренко, Александра Гинзбурга, участников чехословацкой "Хартии- 77", польских интеллектуалов — всех не перечислить. Об этом будет написана еще не одна книга.

Но вернемся к Гернету. В 1902 году, уже будучи приват-доцентом и не оставляя при этом своей политической деятельности, Гернет пришел к выводу, что методика изучения преступности осталась в русской юридической литературе неразработанной. Он решает выехать за границу, чтобы по-

 

знакомиться с аналогичной литературой в других странах и, разумеется, беспрепятственно уезжает...

Далее (снова цитирую): "В 1903 году, находясь за границей, Гернет читает лекции для русских политэмигрантов в высшей школе социальных наук в Париже и в новом Свободном университете в Брюсселе".

В 1904 году Гернет спокойно возвращается в Россию и защищает магистерскую диссертацию на тему (для царского режима не очень приятную — прим. автора) "Социальные факторы преступности". И это было в годы, которые в многотомной "Истории Московского университета" определяются как "крайне тяжелые": "Господствующее направление в университете устанавливали кадетские профессора, рядом с которыми видные позиции занимали представители махровой реакции". Далее отмечается, что "науку терзал усиленный полицейский надзор, опека администрации".

И вот в этой "удушливой атмосфере" политически неблагонадежный Гернет начинает читать в Московском университете курс лекций по уголовному праву.

После революции 1905 года (те, кто учились в СССР, знают, что время это принято считать "разгулом реакции") в Москве было издано пять сборников работ студентов Гернета, написанных, по мнению его самого, "с прогрессивных позиций".

В 1911 году М.Н. Гернет вместе с группой других свободомыслящих ученых покидает Московский университет. Это был открытый протест против политики царского правительства в области высшего образования.

Выразив таким образом свое недовольство, Гернет снова отправляется за границу. После возвращения на Родину, в котором ему, разумеется, никто не препятствовал, "Гернет развивает большую плодотворную научно-педагогическую деятельность в различных прогрессивных общественных организациях (которые тогда — в годы реакции — преспокойно существовали — прим. автора): в народном университете Шанявского, на женских юридических курсах,

 

в обществе народных университетов — в Москве, Харькове, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону и других городах. Позднее он был вновь избран профессором права Петербургского психоневрологического института.

"Политическая неблагонадежность" в годы царского режима, которую весьма чтут биографы Гернета советского времени, подчеркивающие, что до 1917 года М. Н. Гернет не переставал быть человеком прогрессивных взглядов и трезво оценивал царизм, видимо, нисколько не помешала его карьере.

Биограф Гернета А. А. Герцензон, характеризуя Гернета, особенно подчеркивает, что "он делает посильную попытку раскрытия политической сущности карательной политики буржуазии, классовой природы, так называемых, политических преступлений".

Эта характеристика представляется мне, человеку, имевшему дело с "карательной политикой победившего рабочего класса", чрезвычайно примечательной. В той же России, но уже не царской, не сносить бы ему — Гернету — головы еще в самый первый раз, когда к нему нагрянула полиция, всех переписала, а обыск сделала... только через несколько дней. В наши времена так не бывает: обыскивают "по горячему" — понимают, что за несколько дней, даже часов, что угодно можно переправить в другое место или просто уничтожить.

Любому гражданину СССР биография Гернета может показаться неправдоподобной: ведь все знают, как действуют карательные органы в Советском Союзе сегодня, как расплачиваются люди за любую, иной раз даже не высказанную отчетливо свободную мысль.

Не правда ли, странно, что Гернет, который вел откровенную агитацию в студенческой организации, да к тому же еще был сыном политического преступника, свободно поступил в университет, потом стал профессором, а в годы, когда уж очень ему не нравился режим и он открыто говорил об этом вслух, свободно выезжал за границу, там продолжал свою "подрывную деятельность" и снова возвращался? И никто ему ничего не сделал, не преследовал, не сажал! Ни его, ни

 

его семью! На всем жизненном пути Гернета биограф ни разу не упоминает о каких-либо "мерах пресечения" его прогрессивной деятельности, а тем более о наказаниях. А ведь если бы Гернет пострадал за свои прогрессивные взгляды — какой благодарный материал дал бы он своему биографу!

Повезло Гернету: был он человеком другого поколения. Не приведи Господь, пришлось бы ему писать историю советской тюрьмы - уж это было бы дело куда менее благодарное. Впрочем, я и представить себе не могу, что когда-нибудь кто-нибудь напишет правдивую — хоть частично — историю советской тюрьмы...

"Простым советским человеком" я стал только после того, как СССР "освободил" Латвию и присоединил ее к себе — попросту говоря, оккупировал. Правда, это была уже вторая моя встреча с советской властью и, вторично угодив в ее объятия, я невольно вспомнил мое первое знакомство с ней...

Было это в 1925 году. Как это частенько бывает у молодых, увлекся я, живя в "буржуазной" Латвии, идеями социализма и решил, что необходимо помочь строить его в стране, где уже "победил рабочий класс". И вот я, дурень 15 с половиной лет, нелегально перешел границу и отправился строить социализм. Кажется, надо бы приветствовать такого юного добровольца? Но далеко я не ушел. Меня арестовали недалеко от границы и обвинили... в шпионаже.

Дело мое вели следователи из специального латвийского отдела — сокращенно ЛАТКРО, и вели довольно долго: почти год провел я в разных тюрьмах — Таганской, на Лубянке, Бутырской. Кончилось все "исправтруддомом". Только мое несовершеннолетие спасло меня тогда.

За что, собственно, я сидел? Только за желание строить социализм. Трудно было обвинить меня, мальчишку, в шпионаже — но у советских органов правосудия уже тогда была другая мера подхода: не мы тебе докажем, что ты шпион, а ты докажи нам, что ты не шпион.

Много повидал я за это время следователей; должен

 

сказать, что в те годы, несмотря на абсурдность обвинения, физических мер воздействия ко мне не применяли. Надо полагать, эти меры были усвоены советскими карательными органами несколько позже. Но все следователи упорно требовали, чтобы я доказал свою невиновность. Другими словами, о "презумпции невиновности", о которой вслух заговорили только после смерти Сталина, не помышляли уже тогда.

Долго ли, коротко ли, отпустили меня "на поруки" — был у меня в Москве родич. Он же помог мне получить у тогдашнего посла Латвии в Москве Аболиньша визу для возвращения в Латвию.

... Итак, в 1940 году Латвия "воссоединилась" со своим великим соседом и стала одной из республик СССР. Всем известно, как это произошло, насколько добровольным было это "воссоединение".

Меньше чем через год после этого — в июне 1941 — началась война. Ушел я добровольцем на фронт, провоевал "до отбоя", кончил войну командиром батальона, со многими наградами и изрядными ранениями. В общем, нормальный советский инвалид войны, заслуживший у родины ордена и медали.

Многое я повидал, многое передумал за годы войны, увидел своими глазами — уже не глазами мальчика, а зрелого человека. И принадлежность моя к еврейству становилась все ощутимее. А вместе с тем и решение добраться до Палестины.

С этой целью я включился в деятельность отрядов, так называемой "Алии бет". Центр организации находился в Вильнюсе, но отряды были рассеяны по всей Прибалтике. Мы готовились направиться в Палестину, чтобы заниматься сельскохозяйственным трудом, а если нужно — принять участие в борьбе на стороне еврейского ишува в тогда подмандатной Палестине. Только в нашем отряде было 112 офицеров и солдат советской армии, прошедших войну и хорошо знавших, почем фунт лиха.

Однако, среди нас оказался предатель — и всех нас аресто-

 

вали. Кстати, он один тогда, вероятно, в награду за предательство, беспрепятственно добрался до Палестины. Интересно, зачем?

Было это в 1947 году, еще до создания государства Израиль...

Ну как тут не вспомнить Гернета и его активную деятельность в годы реакции, при царе? Будучи политически неблагонадежным, он захотел поехать за границу - и поехал. Я, награжденный и проверенный в боях, только за желание уехать был схвачен и препровожден во внутреннюю тюрьму КГБ в Вильнюсе.

Так началось мое второе "путешествие в страну зэка".

За одно только намерение уехать в Палестину я был заочно приговорен Особым совещанием МГБ СССР к 10 годам лагерей строгого режима и полной конфискации имущества.

После моего ареста жена осталась с тремя дочерьми: 13, 11 и 6 лет. У них отобрали абсолютно все. Точнее: остался диван, две раскладушки, стол и 4 стула. На вопрос жены, почему на 4 человек оставляют 3 спальных места, ей спокойно объяснили, что младшая дочь может спать с матерью...

Тут же напомню, что я провел в ГУЛАГе более 10 лет. За это время две старшие дочери подросли, но, разумеется, до моей реабилитации не могло быть даже и речи о том, чтобы у них приняли документы в высшее учебное заведение — это вам не царский режим!

Очень мне хотелось найти у Гернета что-либо подобное — и в его личной биографии, и во всех его пяти книгах — увы, не нашел! Тут уместно, пожалуй, вспомнить декабристов, "первых русских революционеров", которые создали организацию специально с целью свергнуть царя, у которых не только не конфисковали имущества, но их "прекрасным русским женщинам", которыми так восторгался поэт Некрасов, позволили "героически" ехать к своим мужьям в Сибирь в удобных возках, укрытых меховыми полостями, в собольих накидках.

Или вспомним другое — тронул ли кто-нибудь семью Ульяновых? А ведь одного их сына казнили за покушение на

 

царя, а другой... был ли у царя и вообще у монархического режима враг более опасный и жестокий, чем Владимир Ульянов-Ленин, никогда не скрывавший ни своей ненависти " презрения к царю, ни своих конечных целей?

Да смею думать, что все это был недосмотр, явный недосмотр со стороны царских чиновников. А ведь если бы они были повнимательнее, то только за издание журнала Студенческий голос" того же Гернета можно было судить по статье 58-10 и 58-11, а это означает минимум 10 лет каторжных, работ с конфискацией имущества. Разве трудно было квалифицировать издание такого журнала как контрреволюционную деятельность - сокращенно КРД?

А позже? "В годы самой мрачной реакции", - как пишет биограф Гернета А. Герцензои в предисловии к "Истории царской тюрьмы", - "в университете появляется группа молодых ученых, которые пытаются подвергнуть критике существующий правопорядок". Это разве не 58 статья - до 15 лет лагерей строгого режима с конфискацией имущества?

Да, кабы не кровавый царский режим, не быть бы Гернету профессором...