Глава 31. Сахарный завод в степи

 

Мы поселились в Мерке в маленькой чистой комнате с глиняным полом. Ход был отдельный, хозяев мы не тревожили. Но на душе той осенью тридцать второго года было неуютно. Бежали недели, таяли наши небольшие деньги, а работы все не было.

— Строитель приперся,— слышал я за спиной в исполкоме, куда наведывался по несколько раз на день.— Его только не хватало...

Ни я, ни мои «опекуны» из ГПУ не знали, что именно в эти осенние дни в далекой Москве союзный Совнарком принял решение построить в Мерке первый в Казахстане сахарный завод. Урожаи сахарной свеклы на опытных участках на юге Муюнкумских степей оказались высокими, а процент сахаристости даже выше, чем на Украине.

Эти обстоятельства и привели в конце ноября в Меркенский райисполком человека средних лет в отутюженной коричневой паре. С костюмом гармонировала рубашка. Узкий галстук подпирал зашпиленный запонками воротник.

— Лейтман? — наклонив вбок круглую голову, спросил он.

— Да,— ответил я, чувствуя, как подкашиваются ноги.— Слушаю вас.

— Я Кирилл Антонович Чероватенко, руководитель строительства и будущий директор сахарного завода. Где? — предупредил он мой вопрос.— Здесь, в Мерке. О вас наслышан, но хотелось бы поговорить.

Кирилл Антонович окинул взглядом комнату, направился к черному кожаному дивану.

— Олимпиада Онуфриевна, мы вам не помешаем? —

 

обратился он к женщине с лошадиными зубами и, не дожидаясь ее согласия, усадил меня рядом с собой.

Беседа была недолгой. На четко, профессионально поставленные вопросы я старался отвечать коротко и по возможности точно.

— Ну что ж, ударим по рукам,— Чероватенко встал.— Я завтра уезжаю в Москву, а вы останетесь здесь.

— Я в любом случае останусь здесь.

— Виноват, конечно, останетесь,— заплывшие свиные глазки его смотрели проницательно и умно.— Перед вами будет стоять задача организовать строительную площадку.

— Но для этого нужны полномочия

— Они будут... Подождите меня! — Кирилл Антонович выплыл из комнаты.

— Человек дела, сразу видно,— сказала ему вслед Олимпиада Онуфриевна и кивнула мне: — Даст бог, гражданин, все у вас с молодухой устроится. Думаете, у меня сердце не болит каждый раз вам отказывать?

И она замолчала, уткнувшись в бумаги.

Тюрьма да сума приучают к терпению. Забившись в угол черного кожаного дивана, я прикидывал свои шансы. И с каждым уходившим часом их оставалось все меньше и меньше...

Стукнула дверь. На пороге комнаты остановился торжествующий Кирилл Антонович. Пиджак был расстегнут. Галстук съехал набок.

— Что я говорил? — закричал он.— Полный порядок! Формально ваши обязанности будет исполнять Кузьма Трофимович, зампред РИКа, знаете его? У него будет печать, он будет подписывать документы. Ну, а вам — дело. Грандиозно! Не правда ли, Олимпиада Онуфриевна?

— Правда ваша, товарищ Чероватенко,— ответила женщина, обнажив лошадиные зубы.— Да вот орать ее на

 

каждом углу не стоит.

Кирилл Антонович на миг задумался. Пальцем поманил меня за собой на улицу, где нас дожидался возок.

— А ведь права, чертова баба,— негромко признался он, грузно опускаясь на сиденье.— Рискуем мы с вами здорово. Хотя я меньше, вы — больше... Пошел!

И он толкнул в спину возчика.

— А разрешение на выезд из Мерке? — спохватился я. Чероватенко махнул рукой:

— Опекуны разрешили вам даже жить в степи... Правда, согласились они не сразу.

По обе стороны проселочной дороги раскинулась хмурая, поросшая верблюжьей колючкой степь. И теперь мне предстояло где-то по ту сторону железной дороги, километрах в пяти от станции и десяти — двенадцати от Мерке, заложить на пороге зимы строительную площадку, протянуть к ней дорогу, железнодорожную ветку, поднимать дома поселка и заводские корпуса. Мог ли я мечтать об этом еще сегодня утром, разменивая в чайхане последние десять рублей?..

Долго, до самого заката солнца, ходили мы с Кириллом Антоновичем по будущей площадке, кусочку угрюмой и величественной степи. Мы погружались в ее застывшие волны, как в океан, с головой, с мыслями, с заботами и надеждами.

— Трудно нам будет здесь, особенно в начале,— произнес задумчиво Кирилл Антонович.

— Но зато интересно,— откликнулся я.— Ведь на этом месте, в этой степи вырастет завод, и это сделаем мы!

Вскоре мы получили акт об отводе земельного участка и первым делом принялись восстанавливать расположенный на нем заброшенный колодец. К нашей с Чероватенко радости колодец дорыли до хорошей воды. Больше ее взять в степи было негде, время артезианских сква-

 

жин еще не пришло. Но одного колодца было, конечно, мало, и мы разыскали нескольких профессиональных колодезников. Меня поразила почти сверхчеловеческая интуиция этих неграмотных людей: они вгрызались в землю в ничем, казалось, непримечательном месте и добирались до воды. Вот только вода эта нередко оказывалась солоноватой, а то и горько-соленой; тогда колодец засыпали и начинали рыть заново. Неудивительно, что труд колодезника в прокаленных солнцем степях уважался всеми, а профессия эта переходила от деда к отцу и от отца к сыну.

Установив первые юрты и палатки для будущих строителей, мы проложили гравийную дорогу до станции — иначе после первого же хорошего дождя нам грозило полное бездорожье. Позаимствовав на районной МТС генераторный двигатель, мы обзавелись своим электричеством. Начали прибывать рабочие и инженеры, преимущественно с сахарных заводов Украины.

В тот первый год мы с Асей, как и другие немногочисленные семейные строители будущего завода, устроились на «зимние квартиры» в арендованном дирекцией доме. Одну половину его занимала хозяйка, пожилая русская женщина, которую все ласково звали Аленушкой.

Дом, как и почти все дома в Мерке, был сложен из сырцового саманного кирпича и крыт соломой. Чисто выметенный земляной п.ол, утоптанный до каменной крепости, был смазан глиной, замешанной на кизяке и соломе. Стены и потолок — чисто выбелены, как, впрочем, и дувал, кольцом охвативший крошечный сад. Снаружи дом походил на украинскую хату, как я ее себе представлял по Асиным рассказам.

Усилиями моей жены дворик довольно быстро ожил. Через неделю—другую в углу на соломенной подстилке устроились несушки, их ревниво охранял пестрый петух, которого, однако, рассердившись, порой пощипывали гу-

 

сак и две гусыни... В трудных случаях Ася бежала за советом к Аленушке, которая вскоре перепоручила ей и свою живность.

Весело гудевшая русская печь в длинные зимние вечера согревала нас теплом. На ее огонек часто заглядывали молодые строители, которые жили в переделанном под общежитие здании бывшего Водхоза. Их, одиноких и неустроенных, привлекали Асины радушие и гостеприимство, ее общительность и доброжелательность. Усаживаясь на лавку за выскобленный до желтизны деревянный стол, они вытаскивали принесенную с собой снедь, а иногда и бутылочку... И вот уже бренчала гитара, летела негромкая песня. Ася заводила ее под стрекот швейной машинки «Зингер», купленной по случаю на базаре.

Захаживал и оперуполномоченный райотдела ОГПУ Звонников в наглухо застегнутой на крючки шинели. Постояв на пороге несколько минут, послушав краешек застольного разговора — а он почти всегда шел о будущем заводе — чекист исчезал так же незаметно, как появлялся.

— Картина в раме из дверной коробки,— ночью шептала Ася мне на ухо.

Высказывать во всеуслышание свои мысли мы уже не умели.

— Как бы не повторилась чимкентская история,— шептал я в ответ.— Обзавидуется моей ссыльной доле и отправит из Мерке к черту на рога.

— По-моему, мы уже сейчас живем именно по этому адресу,— смеялась Ася.

Впрочем, Звонников, как мне кажется, был человеком неглупым и неплохим. Не мешал мне работать, не докучал бюрократическими формальностями и вообще вел себя весьма прилично. Как он попал в меркенскую дыру, осталось для меня загадкой.