- 91 -

Что же происходило на следствии по делу "контрреволюционной организации на Метрострое" в течение почти целого года после 13 января 1938 г., когда отца вызвали на очную ставку следователи Пчёлкин и Зайцев, и до конца декабря этого года, когда возобновились допросы, и следователем был уже Сериков В. Г.?

В конце декабря 1937 года арестовали мою маму. Как она об этом рассказывала, её привезли в Бутырскую тюрьму и на следующий после ареста день привели на допрос. Следователь объявил ей, что она арестована как жена врага народа, и предложил ей рассказать всё, что ей известно о контрреволюционной деятельности её мужа. Мама ответила, что ей об этом ничего не известно и в свою очередь попросила следователя объяснить ей, в чём его обвиняют. Следователь охотно согласился и объявил маме, что её муж с револьвером в руках душил рабочих в шахтах метро. Мама заверила следователя, что этого не могло быть по нескольким причинам: во-первых, у её мужа никогда не было револьвера, во-вторых, он был далеко не гигант и, в мамином представлении о рабочих по советским плакатам, любой рабочий уложил бы его одной рукой, если бы у них дело дошло до драки, в-третьих, её муж занимался снабжением строительства инертными материалами, то есть щебнем, гравием, кирпичом, цементом и мрамором и за всё время работы на Метрострое в строящиеся шахты ни разу не спускался.

Следователь резонно заметил, что жёнам не всегда всё известно о мужьях и, в частности, мама могла не знать о папином револьвере. Мама, по её словам, на это ответила, что она не может говорить от имени всех жён, но ей-то про её мужа всё было известно. Кроме того, подумав, сказала мама, если у него был бы револьвер, его нашли бы при обыске нашей квартиры, когда арестовали папу. Следова-

 

- 92 -

тель возразил было, что револьвер мог быть у папы на службе, но мама объяснила, что и этого быть не могло, так как у папы никогда не было никаких ключей, кроме ключа от квартиры, следовательно, его рабочий стол не запирался, а кто это будет держать револьвер в открытом столе?

Следователь опять сказал, что ей далеко не всё известно о её муже. Например, ей неизвестно, что её муж был американским шпионом. А когда мама, услышав это, удивилась, следователь объяснил ей, что папа не мог не быть шпионом, поскольку в двадцатые годы он работал в обществе "Джойнт", которое, как всем известно, было американским шпионским гнездом.

После этого следователь приказал увести маму в камеру, где она просидела больше 13 месяцев без всяких допросов. Она встретила там много женщин с интересными судьбами, так как в камеру, рассчитанную на 40 человек, набивали 200, и выслушала много занимательных историй о том, в чём этих женщин обвиняли. В конце января 1939 года (то есть после того, как моему отцу объявили о прекращении его следствия) её второй раз вызвали на допрос, и новый следователь объявил ей, что её следственное дело прекращается и в связи с прекращением дела её освобождают.

- У нас к вам больше претензий нет, - объявил ей следователь.

Мама подумала, что у неё есть много претензий к ним, но предпочла промолчать.

 

19 марта 1938 года, то есть в то время, когда мой отец писал во все известные ему инстанции о том, что его признания ложны, что добыты они пытками, что Боровиков его никогда никуда не вербовал и он сам никого не вербовал, состоялся суд над Боровиковым. В деле, которое я читал, была подшита справка, в которой говорилось, что Боровиков С. Г. был арестован 16 октября 1937 года, что в деле нет никаких документов, на основании которых был произведён

 

- 93 -

арест (?), но что на следствии он признал себя виновным. Далее в справке шёл следующий текст:

 

"... В судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР 19 марта 1938 года Боровиков виновным себя не признал, свои показания на следствии не подтвердил, считая их ложными, и заявил, что Айнгорн И. Г. его не вербовал.

Приговором той же Коллегии Боровиков Сергей Георгиевич был осуждён по ст.ст. 58-8, 58-9, 58-11 УК РСФСР к Высшей Мере Наказания. Приговор приведён в исполнение 19 марта 1938 г.".

 

У меня холод по спине прошёл. Приговорили к смерти и расстреляли в тот же день. В тот же день! И за что? Дурацкий вопрос, конечно. Уж кому, как не мне, знать, за что они сажали людей и расстреливали! Но тут человек, которого я знал. И потом этот фантастический самооговор, который я воспринял скорее как-то даже юмористически - так нереально было всё, что он наплёл. И ведь отказался от своих показаний на суде!

Я вспомнил Боровикова, вспомнил, как он, приходя к нам, дарил мне книги из новой тогда серии "Жизнь замечательных людей". Он был человеком весёлым, рассказывал смешные истории из своей гимназической жизни. Он не был женат, ему, видимо, было тепло в нашей семье. Моя мама говорила ему: "Смотрите, Сергей Георгиевич, мой Витя женится раньше вас!" Он пришёл к нам однажды вечером, когда мы с папой занимались математикой, и долго разговаривал с мамой. Когда он, попив чаю, ушёл, мама сказала: "Открою вам секрет: у Сергея Георгиевича - невеста; я так рада за него, он очень счастлив!"

Я подумал об этих людях: следователях, прокурорах, судьях. Они-то ведь знали, что всё это липа! Ну ладно - в лагерь самый гибельный им рабская рабочая сила была нужна, их социализм поганый строить. Но вот так, ни за что взять и убить человека в расцвете его жизни? То, что Бога

 

- 94 -

нет и возмездия за грехи можно не бояться, им ещё в детском саду объяснили. Но всё-таки - убивать невинных людей! Шевелилось ли в их душах что-нибудь человеческое? Как они, приходя домой, смотрели в глаза своим детям? Как спали с жёнами? Непостижимо!

 

В деле были справки о судьбе двух других участников "организации":

 

"Островский Вячеслав Михайлович арестован 11 января 1938 г. Сначала не признавал себя виновным, но на допросе 28 февраля 1938 г. - признал. На закрытом судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР 3 апреля 1938 г. Островский виновным себя признал. По ст.ст. 58-8, 58-9 и 58-11 УК РСФСР осуждён к Высшей Мере Наказания. Приговор приведён в исполнение 3 апреля 1938 г.".

"Старостин Константин Матвеевич арестован 11 января 1938 г. На первых допросах вины не признавал, на допросе 10 марта 1938 г. вину признал. На закрытом судебном заседании Военной Коллегии Верховного Суда СССР 8 апреля 1938 г. вину признал и прежние показания подтвердил. По ст.ст. 58-8, 58-9 и 58-11 УК РСФСР осуждён к Высшей Мере Наказания. Приговор приведён в исполнение 8 апреля 1938 г.".

 

Один вину признал 28 февраля, судим и расстрелян 3 апреля, второй признал 10 марта, судим и расстрелян 8 апреля. Оба, в отличие от Боровикова, признали свою "вину" на суде, видно, не успели ещё ко времени суда восстановиться их подавленные следствием сознание и воля. Но меня почему-то больше всего ужасало, что расстреляли их всех троих, несчастных, в тот же день, когда суд был, или, наверное, - в ту же ночь. Я вспомнил рассказ человека, которого я встретил в 1945 году в пересыльной камере Бутырской тюрьмы. Он смерти ждал каждую ночь в течение 60 суток в камере смертников. Их там не-

 

- 95 -

сколько человек было в камере, все осуждённые к смерти, и всё это время они не могли спать по ночам, так как ночью уводили на расстрел из их камеры и из второй камеры для смертников, что была рядом. И они сидели всю ночь и слушали: идут или не идут, и если идут, то к ним или в камеру рядом. Утром им баланду приносили, они ели и ложились спать (им днём спать разрешалось, это ведь не следственная тюрьма уже). Но это был уже не 1938 год. Они все апелляцию подали на помилование, у них надежда была. Моему знакомому и заменили расстрел на 15 лет лагерей. А тут - никаких апелляций, и без всякой вины убили в ту же ночь!

 

В "списке Боровикова" помимо его самого, Айнгорна, Старостина и моего отца были ещё Загребаев (главный агент заграницы, диверсант и террорист), Левченко, Блюмс и Панов. О них в деле никаких сведений не было. Мне известно, что начальник Метроснаба Левченко вообще не был арестован. Может быть, и остальные трое (если Загребаев действительно существовал и не был лишь плодом фантазии Боровикова) остались на воле? А это значит, что к "списку Боровикова" в НКВД вообще всерьёз не относились, а арестовывали и расстреливали тех, кто нужен им был по каким-то их особым соображениям. А может быть, просто выборочно?

 

Ну а что же отец? Почему они и его не отправили на Военную коллегию Верховного суда, которая в марте-апреле 1938 года проштамповала три смертных приговора по этому делу? В деле имеется справка, написанная 17 декабря 1938 года следователем отца ст. оперуполномоченным 3-го отдела ГУГБ Зайцевым:

 

"Левинштейн М. А.1 был арестован как участник диверсионной террористической организации. По окончании его дела он прошёл на ВК, но ввиду того, что после ВК он дал заявление, что хочет дополнить свои показания, мы (бывшее 8-е отд. 3-го отдела ГУГБ) в феврале 1938 г. про-

 


1 Вскоре после ареста они "перекрестили" папу из Левенштейна в
Левинштейна. Подпись на первой его тюремной фотографии Левенштейн, а на второй уже - Левинштейн.

- 96 -

сили 1-й спец. отдел временно дело Левинштейна задержать.

Левинштейн (после этого) дал ряд показаний о себе и Айнгорне2, после чего нами был поставлен вопрос о постановке дела на ВК вторично.

1-й спец. отдел не сделал этого. Я лично несколько раз обращался в 1 -и спец. отдел по этому поводу к Зубкову, Кремнёву и Ловрецову, но дело поставлено на ВК не было. В августе или сентябре 1938 г. вторично написали записку поставить дело на ВК, но этого сделано не было".

 

Крик души ст. оперуполномоченного ГУГБ Зайцева! Уж так ему хотелось, чтобы Левенштейна вместе с Боровиковым, Островским и Старостиным направили на ВК, то есть на Военную коллегию, по-видимому, ту самую, которая приговаривает к высшей мере наказания. Но вот не вышло в феврале, отказался Левенштейн от показаний, неудобно им, что ли, было - недоработка как-никак. Лично обращался бедняга Зайцев к начальству - человек остался не расстрелянный! Но те "почему-то" не вняли его просьбам. Не забыл, в августе опять обращался - и опять напрасно! Кстати обратим внимание на правописание приведенных выше документов: "Военная Коллегия Верховного Суда" - все слов; пишутся с заглавными буквами. Объясним это почитанием высшей судебной инстанции. Но вот - "Высшая Мера Наказания" - опять все слова с заглавными буквами. Это чем же объясним?

 

Я перечитал все эти справки и понял, что отец мой чудом избежал смерти в марте-апреле 1938 года, что уже за числен он был на эту ВК, которая казнила троих его сослуживцев, но дело тогда задержали, а потом по каким-то причинам оставили. По-видимому, его спасло то, что он отказался от показаний до того, как дело пошло на ВК (Боровиков отказался на суде, и это его уже не спасло). Мне стало жутко от сознания того, как близко отец находился к той роковой черте. Но потом я стал думать о том, что слова "избежал смерти", "спасло" не очень-то подходят здесь. Собст-

 


2 То есть, как мы теперь знаем, отказался от ранее данных показаний и заявил, что они добыты под пытками.

- 97 -

венно, что он выиграл? Четыре года жизни, но какой: год в следственной тюрьме НКВД и три года в одном из самых гиблых лагерей - в Ивдельлаге, на Заполярном Урале! И все-таки, подумал я, он был жив, он переписывался с нами и с сестрой и, кто знает, если бы не война, может быть, и уцелел бы. И уж конечно, если бы он был расстрелян тогда, пошла бы в лагеря моя мать.

 

Но вернёмся к следственному делу. Вспомним, что главой контрреволюционной диверсионной и террористической организации, согласно показаниям Боровикова, был Айнгорн. О нём в деле также имелась справка:

 

"Айнгорн И. Г. арестован 9 июля 1938 г. На первых допросах вины не признавал, но потом 26 сентября 1938 г. признал. А 25 июня 1939 г. виновным себя не признал. Дело два раза откладывали, и только 15 марта 1941 г. был осуждён ОСО на 8 лет ИТЛ3, в 1954 г. реабилитирован".

 

Таким образом, Айнгорна арестовали уже после того, как были расстреляны 3 участника "организации", которой он якобы руководил, а четвёртый - мой отец отказался от своих показаний о существовании этой организации. Айнгорн был членом номенклатуры. По-видимому, так просто они его взять не могли. Возможно, для того, чтобы его арестовать, им понадобились ещё чьи-то показания, ещё чьи-то аресты.

Жена Иссера Григорьевича, Фира, уже понимая летом 1938 года, что происходит вокруг, а может быть, следуя совету кого-нибудь из своих бывших сослуживцев, сразу же после ареста мужа, никому ничего не говоря, взяла с собой дочь и, бросив московскую квартиру с вещами на произвол судьбы, уехала в Одессу к своим дальним родственникам и тем самым избежала неминуемого ареста. Её никто не разыскивал, проще было арестовать кого-нибудь в Москве, чем возиться с розыском.

 

Мы встречались с Иссером Григорьевичем в Москве

 


3 Исправительно-трудовых лагерей.

- 98 -

после его и моей реабилитации. Они с Фирой бывали у нас. Он рассказывал, как однажды на совещании "в верхах" о ходе строительства метро проводивший совещание Каганович устроил очередной "разнос" Айнгорну по поводу отставания сроков сдачи в эксплуатацию объектов строительства и закончил свою речь фразой: "И вообще, надо будет разобраться в троцкистском прошлом Айнгорна". Айнгорн никогда не принимал участия во внутрипартийной политике и с троцкизмом ничего общего не имел. Шёл 1938 год, и такая фраза в устах Кагановича могла означать только одно: Кагановичу уже было известно, что Айнгорна должны арестовать, и, скорее всего, он даже санкционировал его арест и теперь демонстрирует свою "бдительность" и от него отмежёвывается (Каганович в своё время вызвал Айнгорна из Харькова для работы в Метрострое).

После совещания Айнгорн остался в своём кабинете, привёл в порядок все бумаги и поздно вечером поехал домой. Как он и ожидал, его арестовали в подъезде его дома, в квартире шёл обыск.

 

Иссер Григорьевич не говорил о своём следствии, а я не спрашивал. Фира рассказывала, что летом 1939 года, через год после его ареста, следствие было закончено, и его привезли на суд в Военную коллегию Верховного суда на Арбате. Председателем был Ульрих, тот самый, что председательствовал на открытых политических процессах 1936 -1937 годов. Ульрих спросил:

— У вас есть претензии к следствию?

— У меня нет, а вот у моей спины есть, - ответил Айнгорн и показал суду исполосованную побоями спину.

Фира говорила, что при виде этой спины у Ульриха пошла изо рта пена и он стал выкрикивать ругательства в адрес следователей, так неумело продемонстрировавших свою "работу". Айнгорн не признал себя виновным, и разгневанный Ульрих признал материалы следствия недостаточными для обвинения. Айнгорн, тем не менее, из зала суда домой не ушёл. В том же самом "воронке", в котором его

 

- 99 -

привезли в суд, его увезли обратно в следственную тюрьму. С этими сведениями совпадает фраза в справке: "25 июня виновным себя не признал".

Иссер Григорьевич рассказывал, что Особое Совещание (ОСО) его всё-таки заочно осудило незадолго до начала войны (как говорили у нас в лагере, "на нет и суда нет, а есть Особое Совещание"). Вскоре главный источник угля в стране - Донбасс оказался под угрозой, а затем и был оккупирован немцами, и ГУЛАГу было поручено быстрое развитие Печорского угольного бассейна на Севере. Айнгорна, как опытного работника шахтного строительства, послали в лагерь на Печору. Он работал на комбинате "Печоруголь", в конце срока был расконвоирован, то есть мог передвигаться по определённой территории без конвоя, и после освобождения был оставлен там же, в ссылке. Жена его Фира поехала к нему и работала в Печорлаге вольнонаёмным администратором театра, где актёрами были заключённые.

Ссыльный Айнгорн ездил в служебные командировки в Москву, в управление ГУЛАГа. Там его предупреждали, что днём по служебным делам он может свободно передвигаться по Москве, но ночью он должен быть осторожен: если его задержит милиция, он может получить лагерный срок - 5 лет за нарушение паспортного режима, и ГУЛАГ за него заступаться не будет. После смерти Сталина, во время одного из таких "нелегальных" приездов в Москву, Иссеру Григорьевичу повезло. Он зазевался на улице и едва не был сбит автомобилем. Ехавший в автомобиле чиновник узнал Айнгорна. Он оказался его старым знакомым, который в то время работал в только что созданной комиссии ЦК, занимавшейся делами реабилитации невинно осуждённых в сталинские годы людей.

В результате Иссера Григорьевича реабилитировали в 1954 году, когда "поздний реабилитанс" едва начинался и оставшимся в живых реабилитированным москвичам возвращали их прежние квартиры. Я бывал у них на Пет-

 

- 100 -

ровке, 26, и после двадцатилетнего перерыва странно было вновь увидеть квартиру, где начиналась наша московская жизнь.

Иссер Григорьевич рассказывал, что однажды после реабилитации он случайно встретился с одним из своих бывших сослуживцев. Спустя несколько дней этот человек позвонил Айнгорну по телефону:

— Вы знаете, я разговаривал с Кагановичем и рассказал ему о нашей с вами встрече. Лазарь Моисеевич обрадовался, что вы вернулись, и просил вас позвонить ему.

Айнгорн пришёл в ярость от этой наглости и лицемерия. Он ещё не знал тогда, что Каганович не только его "заложил", выслуживаясь перед своим "хозяином". Он подписывал согласие на расстрел многих своих сотрудников.

Мне довелось встречать старых большевиков, которым удалось пережить и пыточное следствие, и многие годы убийственных лагерей и, несмотря на всё это, сохранить веру в свои фальшивые марксистские догмы. В отличие от них у Айнгорна хватило ума разобраться в произошедшем. Их дочь Майя, родившаяся в 1927 году и получившая своё имя в честь Первого мая - Международного дня трудящихся, была переименована в Марину ещё задолго до того, как Сталинград был переименован в Волгоград.

Иссер Григорьевич проработал какое-то время в коллегии Министерства угольной промышленности. Он вышел на пенсию и умер от рака году в 1970-м. Мы хоронили его на Донском кладбище.

 

Влас Яковлевич Чубарь, как сообщают нам историки, был расстрелян после продолжительных пыток в феврале 1939 года вместе с другим членом Политбюро ЦК ВКП(б) от Украины Станиславом Коссиором. Они были из тех, кого не вызывали на гласные процессы, хоть их имена и украсили бы те процессы. Они, по словам Солженицына, "погибли в глухости, но хоть без позора".

Всего за год до гибели Чубаря следователь дал моему

 

- 101 -

отцу подписать протокол допроса, где говорилось, что контрреволюционная организация, в которую мой отец входил, обсуждала подготовку террористического акта против Молотова, Кагановича и Чубаря. Несколько месяцев спустя, по словам Фиры Айнгорн, от Иссера Григорьевича на следствии уже требовали компрометирующих показаний о Чубаре, с которым они дружили.

Вспоминается анекдот того времени.

В тюремной камере трое арестованных выясняют, кто за что сидит.

— Я - за то, что критиковал Радека, - говорит первый.

— А я - за то, что хвалил Радека, - говорит второй.

— А я - Радек, - говорит третий.