НЕОДОЛИМАЯ ОДОЛИНСКАЯ^*

 

О существовании одесситки Нины Фоминичны Одолинской я узнала из ее же писем в редакцию. Позже, при личной встрече, выяснилось, что самой заветной ее мечтой является телефон. Без него Нине Фоминичне с учетом ее частного сектора, возраста и стойкого одиночества обходиться все труднее. Хотя, конечно, не помешал бы и японский телевизор, обещанный в свое время редакцией победителю газетного конкурса «Моя формула выживания».

Правда, победительницей Нина Фоминична не стала... Но формула выживания Нины Одолинской, особенно когда она сообщила в письме некоторые детали своей жизни, не могла оставить равнодушной. Вот эта формула:

1. Основное - чувство юмора. Посмотреть на себя с обочины своего жизненного пути и посмеяться над собой, не дожидаясь, пока это сделают твои недоброжелатели.

2. Как бы ни было плохо - слава Богу, что так, ведь бывает гораздо хуже. На эту тему имеется информация в повести Вольтера «Кандид».

3. Жизнь наша - полосатая. После темной полосы будет светло-розово-голубоватая. Обязательно! Я всегда прошу у Бога силы на преодоление. Он эту силу дает...

...В глухом частном секторе Одессы, в хатке Нины Фоминичны на улице Толбухина, я выслушала ее вроде бы простой и внешне бесстрастный, иногда даже схематичный рассказ о своей жизни...

...Я хотела бы понять, откуда все-таки в этой душе даже после всего пережитого такое поразительное отсутствие ненависти за свою искалеченную жизнь, такая незлобивая и деятельная радость, такая жажда успеть хотя бы в семьдесят восемь лет сделать то, что не удалось в молодости? Откуда такое жизнелюбие и энергия?

...После амнистии, тридцатишестилетней женщиной, Нина Одолинская возвращается в Одессу, где уже нет отца, но живы мама и брат. На хорошую работу ее не берут. Она идет подсобницей на стройку. Но своя земля есть своя земля. Старые, еще довоенные друзья по студенческой альпинистской секции помогают устроиться на лето в Ялте проводником на туристскую базу. Нина водит по горам свои первые группы, и ею довольны.

В тридцать шесть лет Нина еще ухитряется поступить в институт — это с ее-то биографией, с ее-то «волчьим билетом»! Все-таки добивается разрешения учиться и оканчивает химический факультет, получив диплом инженера-химика. Ей кажется, что ехать по распределению лучше всего на Север, в знакомые места, где, как она надеется, будет легче жить среди «привычного контингента».

Нина Фоминична ошибается. Отметка о судимости и слухи о том, за что судимость получена, закрывают перед ней двери даже тех учреждений, где специалисты ее профиля очень нужны. И владелица институтского диплома Одолинская работает подсобницей в хабаровской столовой, разнорабочей на рыбзаводе в Охотске. Наконец по большому «блату» устраивается на отдаленную метеостанцию под Магаданом, где, кроме нее, ветер, дождь и снег, которые надо ежедневно и скрупулезно фиксировать для метеосводок. Нина не скучает — работает одна за троих, а в свободное время пишет много писем.

Однако пришло время — уволили и оттуда. С большим трудом Одолинская нашла работу в поселке дорожников на Колымской трассе. Она была на этой трассе единственным человеком с высшим образованием и потому получила самое «теплое» место — стала истопником в гараже, зарабатывая 63 рубля в месяц.

Нина и тут писала много писем, в частности, в сверхпопулярную тогда «Литературку». Оттуда в конце концов и пришла помощь — после вмешательства столичных журналистов ее сделали мастером в крохотной дорожной дистанции пути. Правда, почти сразу же после этого прислали ей «в помощь» еще двух мастеров, так что отныне на четырех рабочих приходилось целых три мастера.

И тогда Нина решила не мешать коллегам и найти себе другое занятие: например, составить план еще никем не исследованной и довольно сложной для передвижения Колымской трассы. Чтобы трассу «приручить», надо было сначала зафиксировать и описать каждый километр этой таежной и в те времена пустынной дороги.

- Я раздобыла у геологов компасное устройство на треноге, надела на плечи рюкзак, взяла собаку и пошла по трассе вперед. Месяца два собирала и описывала материал, прошла более ста километров и сделала план трассы, который всем понравился, даже в Магадане его похвалили. Говорят, долго потом в кабинетах всех начальников висел мой план трассы. А когда начали строить Билибинскую атомную и пошел большой грузопоток к Колыме, из Магадана ко мне специально приехал инженер: «Не возьметесь ли сделать технический паспорт этой автотрассы?». Я сказала - попробую. И снова прошла, теперь уже четыре раза, по трассе пешком.

 

 

Над всем этим я работала года два с увлечением и радостью. Знала, что никто этого не сделает, кроме меня. Все боялись и комаров, и медведей. А я как-то уже ничего не боялась. Утром шла на работу пешком, вечером возвращалась на попутках в поселок, где мне выделили избушку. За весну и лето загорала до черноты, радовалась приволью и одиночеству. Варила на костерке чай, дымом отгоняя комаров. Сама сделала паспорт, который обычно готовится группой специалистов-дорожников.

Моя работа понравилась так, что даже не хотели отпускать на пенсию. Пришлось снова не раз пройти трассу из конца в конец, нанося дислокацию, составляя попутно и очень нужные рекомендации по снегозащите, которыми долго там пользовались.

Итак, хэппи-энд все-таки наступил. К выходу на пенсию Нина Одолинская наконец получила признание и уважение соотечественников, а значит, и долгожданное прощение Родины. Прощение неизвестно за что...

Как правило, пенсионный рубеж (хочет этого человек или не хочет) — это рубеж его активной, деятельной жизни, для многих финал жизни вообще. Но не для таких, как Нина Фоминична Одолинская.

- Я вышла на пенсию и уехала домой, в Одессу. Мамы уже не было, а брат был. Я приехала, поселилась в нашем домике - вот в этом самом, где мы сейчас сидим. Все было в запущенном состоянии, денег на ремонт у меня, конечно, не было. И тогда я нашла выход - решила пустить квартирантов, чтобы подкопить денег, а самой уехать в горы, на турбазу инструктором. Опыт вождения групп по ялтинским маршрутам у меня был, и книжка альпиниста была. Я обратилась в соответствующие инстанции, меня взяли, и, пройдя стажировку, я начала водить группы,

- В пятьдесят шесть лет?

- Да. Причем брала именно перевальные маршруты, куда парни местные не хотели ходить. Проработала больше десяти лет. В общем, почти до семидесяти лет я ходила по горам Домбая, по району Баксанского ущелья...

Сейчас не могу этим заниматься из-за плохого зрения, после операции нарушилась координация движений. А так бы еще ходила. Я и сейчас очень скучаю по горам...

...Написав этот материал, я, по своему обыкновению, отослала рукописный его вариант героине — а вдруг обнаружатся какие-то неточности, могущие стать досадной «ложкой дегтя»? Нина Фоминична ответила не сразу. Затем ответ все же пришел — из больницы, где Одолинская оказалась, как она написала, с тяжелой формой пневмонии. «Вы хорошо написали, — прочитала я в ее письме. — Но есть неточности. Например, красавицей я никогда не была... Есть и другие мелочи, которые хочется исправить. Я это сделаю и вышлю текст вам. А вы мне — газету...».

Примерно через полмесяца поправленные рукой Одолинской страницы вернулись ко мне в почтовом конверте из Одессы. Исправления в текст я, конечно, внесла. Надеялась успеть выслать Нине Фоминичне номер «Независимости» с публикацией, но ее опередил некролог в одесской газете — Нина Фоминична умерла. Рак...

Судьба, выходит, одолела «неодолимую Одолинскую». Одолела-таки...

И все же ничего не могу поделать со своей памятью. Перед глазами — солнечный зеленый одесский дворик, чистенький домик — ее, так надолго когда-то покинутое, родовое гнездо. И сама она в проеме двери — улыбающаяся, легкая, подвижная, полная стольких еще планов. Кивает головой на прощанье и говорит — бодро, весело, без старческой грусти, без «жалостных» интонаций: «Я очень счастливый человек...». И сколько бы я ни ломала голову над загадкой ее веселости, мне этого секрета не одолеть...

 

Элла ДАВИДЕНКО