ГЛАВА 12

ПУТЕШЕСТВИЕ В МАГАДАН

Это было в октябре 1949 года, в бухте Ванино. Я находилась в транзитном лагере как политзаключенная. Мы знали, что нас ожидает Колыма. Лагерь был общий: и мужской, и женский; и статьи были разные как политические, так и бытовые. Вся территория лагеря была поделена такими проволочными коридорами на квадраты, а в тех квадратах стояли бараки, а в них жили мы, заключенные. Эти коридорчики время от времени боронили граблями, чтобы было видно, если туда кто зашел.

Через эту колючую проволоку люди переговаривались, обменивались записками. Часовые не очень гоняли. Их больше волновали внешние границы лагеря.

Итак, однажды под вечер нам было приказано собраться с вещами, и повели нас грузиться на пароход. Пароход стоял на рейде, и нас группами на лодках отправляли туда, а остальные ждали на берегу. Пароход был для перевозки грузов. По очень крутой железной лестнице мы спустились в глубокий трюм. В трюме очень пахло свежерезанным деревом, и это немного подняло у нас дух. Мысли были у нас грустные. Многие крестились, а кто и молился. Люди - очень разных национальностей и очень разных возрастов. Как только вступили на пароход, хоть он и стоял на месте, мы почувствовали, что земли под ногами уже нет. Места хватило всем. Это была большая, глубокая железная яма с двухэтажными нарами из горбылей и нетесаных досок. Посередине этого трюма стояла огромная параша. Это было что-то страшное. Надо было справлять свои "дела" на виду у всех. Спрятаться или прикрыться было невозможно. Кроме того, сесть на край этого огромного сосуда тоже было невозможно, поскольку очень просто было угодить в сам сосуд. Люди терпели, ждали ночи, чтобы не так было видно. Ходили вдвоем, один садился, другой придерживал его.

Ночью мы тронулись в путь. Началась качка. Было жутко, многие вслух стали молиться. На другой день появились люди, которые не могли подняться, появились первые больные.

Морская болезнь стала одолевать многих. Медфельдшер был из нашей среды и имел кое-какие лекарства. Солдаты стали по одному выпускать на палубу тех, кому очень плохо. "Дышать" разрешали 15 минут. На палубе был построен туалет, очень похож на скворешник, видно это для солдат, но они разрешали пользоваться и нам. Море потихоньку штормило. Ветер гудел. У того туалета вход был с палубы, а "выход" - прямо в море. Снизу дуло так, что казалось ветер пронизывает тебя насквозь. Эта будочка от ветра трещала так, что казалось неминуемо сорвется. Позже, когда поднялся настоящий шторм, не стали нас туда выпускать. Я после такого ветра слегла с температурой, да и качка давала о себе знать. Одна молодая девушка умерла, не выдержала. Ее звали Элените, она была литовкой из-под Алитуса. Ей стало плохо с сердцем, пытаясь спасти, ей сделали четыре кубика камфоры, но она скончалась. Помню ее синие руки.

Огромная параша, стоящая посередине, через несколько дней наполнилась, и по мере того как пароход качало, все содержимое стало выплескиваться через края. Одиннадцать суток мы стояли на якоре. Плыть было нельзя. Как-то раз мне удалось выйти на палубу. Более жуткой картины я в своей жизни не видела. На небе было какое-то солнце, заслоненное облаками, кругом безбрежное, серое и самое неприветливое море, какое только может быть. В тот момент мне казалось, что все это страшный сон, и нам никогда больше не увидеть даже чужих берегов. Солдаты и те были зеленые, укачанные. Море не выбирает. Я многое из этого путешествия забыла. Никак не могу вспомнить, чем нас кормили. Но что кормили, это точно. Сколько всего дней плыли, тоже не помню. Заканчивала я эту дорогу, лежа пластом. Встать я не могла, хотя все время мне и другим казалось, что мы утонем в этих нечистотах, которые уже плескались кругом и под нарами и в проходах. Вони мы в по-

следнее время уже не ощущали. Мне кажется, что я вообще тогда уже плохо соображала. Жить или утонуть, все было безразлично.

Не знаю, сколько прошло дней, но однажды солдат крикнул в трюм: "Магадан!" Через некоторое время стало появляться разное начальство. Все фыркали на нашу вонь. Кто-то спросил, есть ли больные, но так как я уже лежала несколько дней и у меня была высокая температура, на меня тоже указали. Покинула я этот некомфортабельный транспорт на носилках.

В морском порту стояло несколько машин скорой помощи. В одну из них поместили и меня. Это было 19 или 29 ноября 1949 года. В Магадане был снег. Пыталась смотреть в окно машины. Видела какие-то редкие одно- и двухэтажные дома, я поняла, что там живут люди и там бывает тепло. Я была рада. Рада тому, что снова подо мною земля, я живу и кругом люди.

Сколько мы ехали, не знаю, но остановились. Машину пришлось освободить. Я оказалась в каком-то месте, похожем на поселок. Было много одинаковых домов, много людей и много военных. Стало ясно, это лагерь. Магаданская транзитка, 4 километр.

В этом транзитном лагере и в окрестностях Магадана мне суждено было пробыть до лета 1955 года, а в самом Магадане прожить еще 23 года. Этой транзитки уже нет. Она лишь в памяти людей, прошедших через эти трудные годы.