Глава V. ТОЛМАЧЕВЦЫ

«Братие, будьте братолюбивы друг к другу» (Рим. 12, 10)

1.

Общество, сплотившееся вокруг Толмачевского храма не было однородным. Были люди ученые и неученые, разного происхождения и воспитания, но все они объединялись глубокой верою в Бога, благочестием, любовью к храму, к своему духовному отцу и друг к другу.

В первые годы бывал у нас Василий Тимофеевич Георгиевский, археолог, известный искусствовед, воспитатель сыновей поэта К. Р., познакомивший Россию с фресками Ферапонтова монастыря. Это был старый друг папы, и когда мы переезжал» в Замоскворечье, он нашел квартиру рядом с нами. В церкви он читал и подпевал приятным баритоном, звонил, подражая Ростовским звонам, водил в Исторический музей поклониться только что расчищенной иконе Богоматери. Говорил о старине, своих поездках и находках, людях. Увлеченно принимал участие в маминых спевках. Крупный, осанистый, красивый, с лицом, окаймленным пышной копной седеющих волос. Был он прост и добродушен, и мы, дети, тормошили его, забираясь на колени, и отрывали от разговоров. Умер Василий Тимофеевич в конце 1923 года после недолгой болезни. На его отпевание пришло много профессоров и художников, называли Васнецова и Нестерова. Отпевал митрополит Крутицкий Петр.

Тогда же ушла от нас очень любимая, милая Варвара Николаевна Рудницкая. В первые дни германской войны она по-

 

теряла молоденького мужа-офицера, оставила на бабушку и дедушку двоих малюток и пошла сестрой милосердия на передовую. Потом работала в больницах, ухаживала за туберкулезными, схватила скоротечную чахотку и очень быстро сгорела. Была она воздушной, вернее неземной, с ярким румянцем на бледном лице и неправдоподобно большими серыми выразительными глазами. Часто от переутомления страшно, с размаху, хлопалась в обморок в церкви, на улице; но пока могла, стремилась в храм. Каждому хотела помочь, но жила нищей. Бедность ее была аккуратно прикрыта накрахмаленной, изящной белой одеждой. Хоронили Варвару Николаевну светло и торжественно. Над ее телом отец рассказал о только что угасшей короткой святой жизни, о мирной кончине, выразил уверенность, что ее в вечности ждет радость, подробно разъяснил чин погребения и смысл молитв за усопших. Отпевание было умилительным и неспешным. Собралось много людей, знавших, любивших, обязанных ей. У больницы, где работала и умерла новопреставленная Варвара, пели литию. Врачи, сестры и ходячие больные вышли на крыльцо. Многие плакали. И во всех окнах были лица. Прохожие удивлялись: кого так пышно хоронят?

2.

Вот смиренная Мария Николаевна Палибина—врач-психиатр, «кладезь премудрости», так-ее называл отец.

Мария Николаевна была заведующей и главным врачом психиатрической больницы, что располагалась в старинном имении Акатово под Москвой. Ей было тогда около тридцати лет с небольшим, но нам она казалась старой.

Мария Николаевна была из старинного рода. Получила прекрасное воспитание—к ней была приставлена англичанка. Владела европейскими языками. В университете из-за разрухи пробыла десять лет. Очень любила психиатрию и больных. Интересы у нее были широкие, она много читала. Но никогда не выставляла напоказ свои знания. Делая доброе дело, она поворачивала его так, будто не она, а ей делают одолжение, и когда она брала Андрюшу и меня к себе в Акатово подкормиться и надышаться, выходило, что мы ее выручаем своим согласием и наш приезд для нее великая радость, а не стеснение.

Мы, по глупости, так и понимали, и без зазрения совести располагались в Акатове как у себя дома.

Вот добрейший и почти родной Николай Александрович Рейн—«папа Кока» (он крестил брата Колю)—ученый-ботаник, работавший в Тимирязевской Академии, младший брат известного хирурга, профессора Университета — Ф. А. Рейна. Он остался холостяком, несмотря на все усилия м. Любови его .женить на одной из милых толмачевских девушек. Добрейшей души человек, старавшийся помочь всем и в первую очередь м. Любови. Толмачевцы любили бывать у него дома, в .комнатке одного из старых деревянных домов: с ним было о чем поговорить. Любя свое дело, он учил нас, детей, различать полевые цветы, травы, приносил нам работу—составлять гербарии. В 1937 г. он был арестован и бесследно исчез.

3.

Диакон о. Павел Понятовский, служивший «из усердия»» носил кавалерийскую шинель, пенсне и раздвоенную бороду, как у генерала Куропаткина. Он служил благоговейно, но огорчал папу тем, что неисправимо «акал», проглатывал окончания слов и вообще произносил слова не на церковный» а на светский манер.

Жил по соседству с нами вместе со своим сыном, студентом-медиком Николаем Павловичем—видным мужчиной, носившем бакенбарды, что делало его похожим на англичанина. Он постоянно бывал в церкви, хорошо пел и читал, отлично звонил по праздникам. Он также, как и его отец, служил в Красной Армии, а потом поступил в Военно-медицинскую Академию, но подписался под заявлением, в котором народ просил не закрывать Троице-Сергиевскую Лавру и его исключили из Академии. Он тогда поступил в пожарные и скоро стал начальником пожарной охраны химического завода на Потылихе. Это помогло ему поступить в

Университет для продолжения медицинского образования. Он учился и продолжал работать. Вскоре женился на вдове с двумя детьми. Его жена Наталия Григорьевна тоже была религиозной женщиной и отличалась тем, что демонстративно носила на виду красивый крест. Николай Павлович очень помог нашей семье, устроив на работу брата Сережу, который отлично окончил школу с званием «счетовод—бухгалтер» и целый год не мог поступить ни на работу, хотя и состоял на бирже труда, ни, конечно, в какой-либо вуз. Чтобы устроиться на работу, надо было быть членом профсоюза, а чтобы попасть в профсоюз, надо было устроиться работать. А для сына «нетрудового элемента» это было заказано, так же, как и дальнейшее образование. Только весной 1928 г. Сережа устроился на работу по протекции Николая Павловича под его начальство пожарным на химическом заводе. Это было великое благо: брат стал членом профсоюза, получил приличную зарплату и взял меня на свое иждивение, как тогда говорилось, это открыло ему и мне путь к дальнейшей учебе и работе.

Забегая вперед, скажу, что в войну 1941—45 гг. Н. П. был начальником крупного госпиталя, а в последние годы жизни был домашним врачом Патриарха Алексия. Лечил и гомеопатией. Его дочь вышла замуж за священника.

4.

Две оживленные хорошенькие студентки: Вера Бородич и Вера Рыковская. Обеих ждала большая научная карьера. Вера Владимировна Бородин—специалист по славянским языкам, стала профессором Московского Университета, а позднее—профессором Московской Духовной Академии. Другая Вера стала заведующей кафедрой иностранных языков и высшем учебном заведении. Вера Бородич оставила очень интересные записки о моем отце. После его смерти она стала настоящим опекуном мамы на многие годы.

Сумрачная и стеснительная Мария Ивановна Михайлова, педагог но призванию, работала в дошкольном институте. Она была арестована и выслана на 3 года раньше папы и потом встретилась с ним в одном лагере. Мария Ивановна тоже оставила записки о Толмачах.

Аристократичная, бывшая институтка, всегда серьезная, добрая Юлия Васильевна Разевиг—преподавательница французского языка в высших учебных заведениях.

Вспоминаю, что молодая чета Разевигов, бывшие преподаватели гимназии, люди религиозные, очень тепло встретили появление отца в Толмачах. Сразу нашлись общие знакомые среди московской интеллигенции. Всеволод Владимирович скоро умер, а Юлия Васильевна осталась одна с маленьким Даником. Время было тяжелое—разруха! Глубокая вера в Бога и поддержка друзей—толмачевцев помогли Юлии Васильевне выжить и воспитать сына. Даник вырос хорошим человеком и стал видным ученым-энергетиком.

Юлия Васильевна на всю жизнь сохранила великую веру в Бога и верную дружбу нашей семье.

5.

Начинаешь вспоминать и видишь все такие светлые, ласковые лица. Перечислить их нет возможности, а не упомянуть — грех.

Глуховатый Петр Федосеевич: голым черепом и чертами лица похожий на Ленина, только с добрым выражением.

Пожилая милая княгиня Раиса Адамовна Кудашева — автор детских стихов «Про собачку Бум», «Крошки—корешочки» и рождественской песенки «В лесу родилась елочка».

Представитель известной в Москве своей благотворительностью купеческой семьи Александр Александрович Солодовников  с женой, его свояченица Марина Станиславовна Паутынская — изящная, хорошо одетая женщина, бывшая в курсе

всех литературных, художественных и научных новостей. Ее звали «окно в Европу». Она помогала ухаживать за больной мамой до ее кончины.

Большой папин друг и великий книжник Федор Григорьевич Пономарев и его жена добрейшая Анна Федорозна—детский врач, лечившая нас.

Старые прихожане Василий Иванович и его сын Сергей Васильевич Новиковы. Василий Иванович во время длинных цер-ововных служб и проповедей явственно кряхтел: «Грехи-и,— дела-а», но не уходил из храма до конца службы.

Деревянный дом Новиковых стоял рядом с церковью. Рань-оце они пекли и продавали хлеб, поэтому при доме были пекарня и булочная, закрытые, казалось, навсегда. Однако после объявления ИЭИа мы вдруг увидели, что дверь булочной открыта и улыбающийся Сергей Васильевич приглашает нас войти. Там продавались настоящие белые, еще теплые булки, которых мы не видели целых пять лет. Радости нашей не было предела!

Нервная, вспыльчивая Зоя Николаевна Виноградская.

Самая усердная мамина помощница в хозяйственных делах я на клиросе Гали Константиновна Тюрикова—черноглазая, «расивая, очень скромная женщина.

Слепенькая Мари Альбертовна, которую на праздники приводили из приюта.

Вот крохотная, заботливая Александра Евгеньевна — портниха, и Сергей Михайлович—сапожник, живший в глубоком лодвале и без конца подбивавший наши ботинки.

Красавица Анна Ивановна Бусурина и скромная Манечка почтовая помогали маме за столом.

Рядом с папой за столом садилась Екатерина Васильевна Сотникова, дама с громким голосом и решительными манерами, сестра известного политкаторжанина, продававшая свечи при входе в храм и бывшая в курсе всех печалей и радостей прихода.

И многие другие. Лица их вижу, но имен уже не помню.

6.

Главной фигурой была Лилия Григорьевна Надеждина, в монашестве матушка Любовь, а по-домашнему «мама Кока», Она была крестной брата Коли. Мама Кока раньше была домоправительницей в богатой семье. Хозяева уехали, а она пришла в храм и спросила, чем может быть полезна. Скоро она стала незаменимой, взяв на себя все заботы о храме. Она звонила по будням, прислуживала в алтаре, пекла просфоры, доставала Дрова, командовала, когда убирали и украшали храм, следила за порядком, тишиной и чистотой. У Лидии Григорьевны было всегда озабоченное, даже нахмуренное лицо, ее на первых по-

рах боялись и считали суровой. Потом прибегали со всевозможными нуждами. Потому что у матушки Любови был редкий дар делать добро и других наставлять на это. Комната в стареньком домике бывшей приходской богадельни была словно резиновая: в нее набивалось любое количество людей. Лидия Григорьевна была предельно гостеприимна и всегда кого-нибудь кормила—приглашенное духовенство, дальних прихожан в промежуток между службами, нищих старух с паперти— Сашу и Пашу, последних толмачевских богаделок и того, кто случайно забежит. Своих денег у нее не водилось, но она брала в долг у одних, чтобы отдать другим и помочь третьим. Матушка Любовь ворчала, когда, по ее мнению, затягивалась служба, осаживала казавшихся ей докучавшими духовных детей папы, чтобы выкроить чуть больше времени для его отдыха, была резка на язык, даже маме могла сказать в лицо «не будь дурой!», очень ценила «благолепие», т. е. приглашенный профессиональный хор, протодиакона и архиерея на кафедре. Она вечно заботилась послать «вкусненькое» больному, передачу заключенному и посылку сосланному. Вот такая была матушка Любовь, дорогая наша мама Кока! Умерла матушка Любовь в 1947 году.

Конечно, бывали между толмачевцами распри и неудовольствия от несходства характеров и привычек. Бывали обиды и огорчения. Но как сор, щепки на воде. Под ними — глубокая, чистая струя.

7.

Необходимо рассказать о том особом положении, которое занимала среди толмачевцев наша мама—Матушка Евгения или просто Матушка, как ее обычно называли. Она была главной помощницей и опорой отца дома и в церкви. Дома она была рачительной хозяйкой нашей большой семьи, ведь у нее было 6 человек детей. В церкви она бессменно служила на клиросе, где, хорошо изучив устав, вела церковную службу:: читала, пела и регентовала своим маленьким хором. Кроме того, часто служила добрым посредником между толмачевцами и Батюшкой.

После ареста и смерти отца мама продолжала служить в церкви сначала св. Григория Неокесарийского на Полянке, а затем, до последней возможности в церкви св. Иоанна Воина на Якиманке. Она прожила долгую жизнь—умерла на 91-м году и 50 лет отдала служению в церкви.

Ниже привожу замечательно яркие, написанные с большой любовью воспоминания о ней ее верного друга и помощника дома и в церкви Гали Константиновны Тюриковой. Они написаны в январе 1974 г. сразу после смерти мамы.

«Я не писала мемуаров, но не написать о нашей Матушке— Евгении Леонидовне Четверухиной я не могу.

 

Наша Матушка! Это образ красоты духовной, это глубина смирения и кротости, это неиссякаемый источник утешения, это пример долготерпения и подражания.

Я познакомилась с Матушкой 50 лет назад и благословляю день, в который мы встретилась. Батюшка служил тогда в храме Святаго Духа в Толмачевском переулке.

В Толмачевском храме службы были ежедневно. Утром— литургия, вечером — всенощная, которая затягивалась до девяти часов, т. к. Батюшка сам канонаршил стихиры, а после службы нередко толковал нам тексты из Священного Писания, разъяснял, приучая нас понимать и любить богослужение, ила читал творения Святых Отцов.

Дорогой нам Толмачевский храм, сиявший мрамором и чистотой, озаренный мерцанием лампад был до того холодный, что к. концу службы ноги примерзали к полу и еле двигались, Счастливое, незабываемое время! Матушка была усердной помощницей Батюшки. Она ежедневно утром и вечером была в храме. Получив музыкальное образование и обладая хорошими музыкальными способностями, Матушка и читала, и пела, и регентовала.

Отстояв литургию, Матушка шла домой, по дороге делала кое-какие покупки.

Часто бывая у них дома, я ни разу не видела Матушку недовольной или изнемогающей от усталости. Она приносила из храма благодатную силу, была бодра, сильна духом, и умиротворяла окружающих, становилось спокойно и хорошо на душе. Занимаясь обыденными делами, Матушка всегда была в Боге. Никогда не вела она праздных разговоров, все слова ее были душеспасительны. Ни разу не видела я, чтобы Матушка рассердилась или повысила голос. Всегда она была радостна, ровна в обращении, благожелательна и приветлива к окружающим. А когда выдавались свободные минуты, Матушка любила играть на фисгармонии и петь со своими детьми любимые песенки. Часто, перекрестившись, она произносила с благоговением: «Слава Богу за все!» И это не были слова, это была глубочайшая вера в Промысел Божий. Этими словами; она встретила смерть Батюшки, смерть маленькой Машеньки. Она печалилась, но не унывала, не падала духом. Все беды,. все испытания она принимала, как из рук Божиих, с верой и покорностью Божественной воле.

Являя такую красоту духовную, Матушка была смиренна, почитая себя великой грешницей. Она никого не укоряла и не осуждала. За многие годы нашего знакомства ни разу не слышала, чтобы Матушка кого-нибудь обвинила. В каждом человеке она находила светлые черты и, восхваляя его за это, обходила молчанием его недостатки. А уж если услышит что-нибудь недостойное, то вздохнет, махнет рукой и скажет: «Бог с ним». Некоторым это казалось лицемерием, а мы, осуж-

 

дающие на каждом шагу своего ближнего, зная ее, восхищались ею.

А с какой любовью, доброжелательностью, встречала она духовных детей Батюшки, которые отнимали у него те немногие минуты, которые он мог провести в кругу семьи, лишали его ужина. Никогда она не роптала. Никогда я не видела и тени недовольства на ее лице.

И вот Матушка заболела. Прикованная к постели, лишенная любимого храма, которому посвятила жизнь, она показала пример долготерпения. Испытывая сильнейшие боли, она ничем не показывала своих страданий, не стонала, не жаловалась, только повторяла: «Слава Богу за все». Оставаясь по целым дням одна, Матушка пела, читала, молилась. Считая себя недостойной малейшего проявления участия, она была всем довольна. Несмотря на страдания, она оставалась светлой, любящей молитвенницей. Дорогая наша страдалица!

Свою духовную красоту она пронесла через долгие годы, сохранив просветленный ум, чистое сердце, действенную молитву.

Мне не пришлось увидеть ее дорогие черты на смертном ложе, но ее духовный образ будет жить во мне до последнего вздоха.

И я верю, что Господь с любовью принял ее и упокоил в Своих небесных обителях».

Эти воспоминания приводят нас к следующему, весьма важному выводу: ежедневная молитва дома и в церкви, строжайшее исполнение церковных обрядов и правил не является самоцелью, а только лишь действенным средством для достижения духовного совершенства, которое заключается в глубокой вере в Промысел Божий, в кротости, смирении, и, главное, в действенной любви к людям, в посильной помощи всем нуждающимся в ней.