Корни деформаций социализма

 

Приведу еще свои размышления о тех глубоких корнях, из которых, по моему мнению, с неизбежностью выросла деформация социализма в теории и на практике.

Я никак не считаю, будто Октябрьская революция не была нужна и принесла одни только страдания человеку, будто всецело виновен в ужасах сталинизма и неосталинизма Ленин, будто марксизм в корне ошибочен и устарел, будто его следует заменить каким-то подобием религии или идеалистического мировоззрения. По всем этим пунктам я полностью расхожусь с Солженицыным, что, однако, не ущемляет моего глубокого уважения и преклонения перед его гениальностью как писателя и героическим мужеством как человека и гражданина.

Не входя пока что в более обстоятельный анализ, скажу лишь, что буржуазная демократия отличается от нашей тем, что она дает людям хотя бы иллюзорное сознание свободы, служа на деле в основном отдушиной. К ее Никсонам, одинаково как и к нашим, можно без колебаний отнести заключительные строки знаменитого стихотворения Гейне, схоластического "диспута" между капуцином и раввином о том, чья религия истинна - христианская или иудейская, - Королева Бланка вынесла такой подлинно справедливый приговор:

Ничего не поняла

Я ни в той, ни в этой вере,

Но мне кажется, что оба

Портят воздух в равной мере.

(Перевод О. Мандельштама)

И еще скажу, что считаю крайне необъективным, несправедливым, когда умаляют, а тем более скидывают со счетов, как это делает Солженицын, всемирно-историческое значение Октябрьской революции. Разве можно оспаривать, что она, ликвидировав монопольное господство капиталистического строя, открыла новую эру человеческой истории? Ведь сам факт существования советского государства - какие изъяны бы ни были у него, какими своекорыстными, великодержавными побуждениями ни руководствовались бы на деле его правители в своей политике - служил и служит мощным фактором, сдерживающим эксплуататорские и агрессивные аппетиты империалистов, оказался решающим в победе над фашизмом, стимулировал и стимулирует (хотя теперь, увы, не столь сильно) трудящихся капиталистических стран в их повседневных сражениях с капиталом, и народы колоний и полуколоний в их борьбе за национальное освобождение.

 

Разве можно отрицать, что именно при советской власти нищая и убогая аграрная царская Россия превратилась в мощную индустриальную державу, что в деревне исчезли лапти, рубища, тюря и лебеда, что ликвидирована безработица, что рабочие из бараков-клоповников и трущоб все в большем количестве вселяются в благоустроенные квартиры, что один из наиболее высоких в Европе процентов неграмотности сменился высоким процентом людей со средним и высшим образованием, что народности прежде диких окраин поднялись до уровня современной цивилизации?

Конечно, все это произошло отчасти как составная слагаемая всеобщего прогресса, экономического и технического, совершившегося за последние полвека повсеместно во всем мире. И произошло это ценой десятков миллионов несчастных жертв, убитых, а также физически и морально искалеченных, жертв длившейся три десятка лет варфоломеевской ночи, равно как и той тяжелейшей войны, которую можно было бы избежать. Но как бы там ни было, какой бы ужасной ценой не досталась нам наша современная жизнь, в какой бы тюрьме она ни проходила, как бы она ни отставала экономически от жизни наиболее развитых капиталистических стран, ее разительный подъем по сравнению с прошлым отрицать никак нельзя.

Вот взять к примеру Катю, дочь херсонского еврейского мелкого торгового служащего. Она родилась после смерти отца, как самая младшая в крайне бедной семье, где были еще две сестры и четыре брата. Кем стала бы она и все они, не будь Октябрьской революции и советской власти? Прозябали бы в нищете и невежестве, в услужении у разных хозяйчиков. Но все они получили высшее образование. Братья, пройдя гражданскую войну, остались военными, занимали офицерские должности (один — генерал-майор, герой Советского Союза). Сестры, пройдя высшую школу, работали в области искусства и просвещения. Катя стала литератором.

Конечно, и на этой семье, в которой, как в капле воды, отражается в миниатюре образ всего советского общества, в полной мере сказались последствия так называемого "культа личности". Одного из братьев Сталин убил, другого сослал, а один погиб в первый же день войны на оголенной Сталиным границе. Одна сестра преждевременно умерла, подточенная горем о погибшем в войну единственном сыне, парашютисте; ее муж еще раньше скончался, живя, как и многие другие, в страхе нависшей над ним угрозы репрессий.

Почему так получилось, что социализм превратился в тиранию? Ленин советовал "смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого развития смотреть, чем данная вещь стала теперь. Придерживаясь этого указания, я хочу рассмотреть зарождение этого урода-чудовища, но должен сначала сказать несколько слов о самом существе тоталитарного режима, этой новой социально-политической структуры, ранее не существовавшей (хотя известные ее подобия имелись и при рабовладельческом строе,

 

и при феодализме), и во всех своих прелестях непредвиденной, которой облагодетельствовал человечество двадцатый век.

Тоталитарный режим — это централизованная иерархическая система антидемократической диктатуры, возглавляемая привилегированной кастой, замкнутой олигархической общественной группой, отстаивающей свои эксплуататорские групповые интересы средствами массового насилия, политического и идеологического террора и шантажа. В своей внутренней политике тоталитарный режим неимоверно усиливает эксплуатацию рабочего класса путем разных видов принудительного труда, использования многомиллионной армии рабов-заключенных как средства давления на его жизненный уровень, и вместе с тем растлевает его подачками; крестьянские массы он доводит до нищеты государственными повинностями; интеллигенцию - работников науки и искусства - лишает свободы творчества, превращает их в своих платных контролируемых чиновников, цинично заставляет их служить его тоталитарным целям даже в концентрационных лагерях. Внешняя государственная деятельность этого режима - это империалистическая политика захватов, навязывание другим странам и народам собственных порядков, непрестанное нагнетание в мире военной напряженности, с тем, чтобы народ, опасаясь войны и установления чужой власти, поддерживал существующее "свое" тоталитарное правительство.

Важнейшим рычагом тоталитарного режима является партия-гегемон, поглотившая все формы государственного управления, профессиональные, молодежные и другие массовые организации. Члены этой партии, в которую можно входить, но из которой нельзя безнаказанно выйти, будучи так или иначе морально соучастниками действий правящей касты (включая и самое зверское истребление целых групп населения) в то же время никакого влияния на принимаемые ею решения не оказывают. Возглавляющую тоталитарный режим касту сплачивает стремление сохранить свои экономические и социальные привилегии. Ее объединяет властолюбие, фанатический догматизм, нетерпимость, подозрительность и страх перед "вождем". А вместе с тем, ее раздирают внутренние противоречия в борьбе за власть, за посты, зачастую кончающиеся дворцовыми переворотами, насильственной, а иногда и кровавой сменой одного вождя и его камарильи другими.

При тоталитарном режиме ликвидирована гласность, свобода критики, всякая открытая политическая борьба, выборность представителей, резделение законодательной, исполнительной и судебной властей, но зато предельно раздут чиновничий бюрократический аппарат и государственный и полицейско-жандармские организации. Массовые репрессии проводятся при помощи специальных средств тайной полиции (органов безопасности), сети осведомителей, цензоров, отделов кадров, аппаратуры подслушивания, закрытых судебных процессов. При этом карательные меры - в виде увольнения с работы по специальности, невозможности учиться, лишения средств существования, заключения в тюрьмы, концлагеря, психлечебницы, ссылки в "места не столь отдаленные", выдворение из страны и лишение гражданства, - распространяется не только на неугодных режиму, но и на их семьи.

 

Идеологический террор осуществляется через все каналы массовой коммуникации (пресса, радио, телевидение), образования и культуры (школа, литература, кино, театр), как непрестанная пропаганда лжи и полуправды, маскируемая лицемерными лозунгами "социализма" и "патриотизма", использующая самые низменные инстинкты масс — шовинизм, антисемитизм, милитаризм, культ личности - и наглухо закрывающая народу доступ к другой информации (недопущение неконтролируемой иностранной прессы и литературы, глушение радиопередач, просмотр частной почтовой корреспонденции, жесткое ограничение заграничных поездок)

Тоталитарный режим осуществился в двух различных вариантах Один - это порожденный монополистическим капиталом фашизм, появившийся в 20-30 годах в нескольких разновидностях в Италии, Германии, в Испании, Португалии, в Польше, на Балканах, затем в некоторых латино-американских, азиатских и африканских странах, известные элементы которого имеются и ныне в США Второй - это результат подмены социализма, существующий опять-таки в двух разновидностях с одной стороны в Советском Союзе и "союзных" с ним странах - ГДР, Польше, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, но также и в Югославии и на Кубе, а с другой стороны в Китае, Албании, Северной Корее и Вьетнаме

В то время как возникновению фашизма и вскрытию его сущности посвящено не мало научных исследований, "социалистический" тоталитаризм освещался главным образом антикоммунистами, антимарксистами, явными или прикрытыми апологетами капитализма. Будучи безусловным сторонником научного социализма, несмотря на утрату многих иллюзий, не потерявшим уверенность в возможности и необходимости осуществления великих идеалов коммунизма, причем не в далеком будущем, а чем скорее, тем лучше, я хочу попытаться поделиться здесь, пусть лишь в конспективном виде, своими мыслями о причинах одной из величайших исторических катастроф - вырождения, приведшего к тому, что вместо реализации этих подлинно человечных, социально справедливых идеалов, общественный строй, клянущийся ими, грубо и жестоко повернулся против человека

В 1902 году Ленин опубликовал брошюру "Что делать''", излагавшую его взгляды на характер и способ деятельности революционной социал-демократической партии в России Принципиальное положение, содержащееся в ней, положение, по своему значению выходящее далеко за рамки узких потребностей времени и места, оказало гибельное влияние на судьбы выпестованной им большевистской партии и всего международного коммунистического движения Оно гласит "История всех стран свидетельствует, что исключительно своими силами рабочий класс в состоянии выработать лишь убеждение в необходимости объединиться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. … социал-демократического сознания у рабочих и не может быть Оно могло быть принесено только извне, оно выросло из тех философских,

 

исторических экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией" И отсюда вывод социалистическую революцию должна осуществить сравнительно небольшая организация профессиональных революционеров-конспираторов, партия, о которой Ленин сказал "Дайте мне организацию революционеров, - и мы перевернем Россию'"

Таким образом, с самого начала, для Ленина "партия нового типа" не была авангардом рабочего класса (ибо авангард - это часть войск, двигающаяся лишь впереди главных сил, но неразрывно связанная с ними), а обособленная, извне пришедшая к нему, поучавшая его группа, причем это относилось ко "всем странам", не только к отсталой неграмотной России. Предоставим специалистам исследовать, насколько эта идея о стихийности масс и осуществлении революции узкой организацией профессионалов возникла у тридцатилетнего Ленина под влиянием учения Луи Бланки или даже С Г Нечаева Несомненно одно с отступом во времени, она является нам как крупнейшая, роковая теоретическая ошибка Ленина

Если рабочий класс, как это подробно развил Ленин, неспособен самостоятельно прийти к революционному сознанию, а представляет собой стихию, в определенных условиях лишь поддающуюся агитации и пропаганде профессионалов-революционеров, то эта же масса, в других условиях, может столь же легко поддаться любой реакционной демагогии И в самом деле, исторические факты подтверждают это За зубатовцами, за "Союзом русского народа", за "Союзом Михаила Архангела" шло немало рабочих Германский рабочий класс, политическую зрелость и организованность которого сам Ленин неоднократно приводил в пример, дал себя одурачить в своем большинстве и кайзеровским военным угаром, и нацистской пропагандой, позволил вырезать лучших своих представителей Российский рабочий класс, свергнувший капитализм, не сумел устоять перед сталинизмом, не смог сохранить самых выдающихся своих сыновей и дочерей от его кровавой бойни Это положение социальной психологии и стихийности масс, отмеченное вскользь Лениным, не было, однако, своевременно всесторонне учтено им, а стало, возможно, вполне ясным для него лишь непоправимо поздно, в самые последние дни его жизни

Хуже всего то, что эта ошибка Ленина сочеталась с другой, не менее тяжелой, тоже берущей начало в недоучете социальной психологии -недостатке, которым страдал и Маркс Ленин не придавал значения тому, что образование замкнутой, жестко централизованной, подчиненной суровой дисциплине организации профессионалов-революционеров-конспираторов, организации, ставшей фактически над массами, неизбежно ведет к подавлению демократии в ней. Эти возражения, делавшиеся ему уже тогда, он просто отметал ссылками на революционную, конспиративную целесообразность. Но, более того, он вовсе не учел, что в случае победы революции, когда партия станет правящей партией, такая ее организация должна будет неминуемо привести к превращению ее, а в особенности ее верхушки, в привилегированную, господствующую

 

над всем обществом, любыми мерами, вплоть до физического уничтожения идейных противников, утверждающую свою власть страшную силу.

Удивительно, что Ленин, наблюдавший, особенно будучи в эмиграции, многочисленные склоки в партии, вызываемые не принципиальными идейными расхождениями, а мелочным тщеславием и властолюбием, не задумался над судьбой, грозящей замкнутой организации профессиональных революционеров. Но уже в 17 году, в работе "Государство и революция", он категорически требовал "сведение платы всем должностным лицам в государстве до уровня заработной платы рабочего". Он и позднее не переставал твердить, что в выравнивании высших и низших ставок "всего нагляднее проявляется перелом - от демократии буржуазной к демократии пролетарской".

При Ленине этот принцип в самом деле начал осуществляться. Однако после его смерти он был "забыт" как теоретически, так тем более практически. Вместо сближения высоких и низких жизненных уровней, происходило систематическое их расхождение. Сталин пользовался все большим расширением этих ножниц, чтобы укрепить социальную базу своей террористической диктатуры, и возникшая и неимоверно разросшаяся иерархическая правящая каста продолжала и неуклонно продолжает эту сталинскую политику. В настоящее время отношение между высшей и низшей зарплатой (не учитывая даже нижнего порога нищенских пенсий) намного превосходит дореволюционное, несмотря на то, что после 24-го съезда некоторым категориям, наиболее низкооплачиваемым, зарплата была увеличена. При этом для партийных и государственных руководителей всех уровней денежная оплата не является решающей. Они и их семьи, вплоть до дальних родственников, пользуются закрытыми распределителями, с недоступным для рядовых граждан ассортиментом продуктов и ширпотреба, прежде всего импортного, особыми столовыми, богатыми квартирами и дачами, обслуживаются штатами прислуги, не говоря уже о телохранителях, транспортом, специальным лечением, и все это бесплатно или за заниженную, лишь символическую плату, и, конечно, в строгом секрете от народа.

Нужно ли распространяться о том, что это привилегированное положение - распределенное по рангам от районных до центральных властей - создало у членов этой касты и у их семей психологию, не только совершенно чуждую пониманию потребностей народа, но и враждебную ему. Не ясно ли, что это подражание положению бывших господствующих классов не может не приводить к тем же буржуазно-помещичьим нравам (но только, зачастую, вдобавок еще на несравненно более низком культурном уровне), в частности, к возникновению слоя советской "золотой молодежи", барских сынков, развращенных и преступных. В этих условиях, появляющиеся время от времени в газетах разоблачительные статьи против бюрократов, казнокрадов, взяточников, пьяниц, тунеядцев, ударяют, разумеется, по "стрелочникам". Эти статьи - чистейшей воды фарисейство, "отдушины" народного негодования (ибо, как ни прячь их от него, народ знает - хотя далеко не о всех - о существовании привилегий), для сохранения материальной основы правящей касты.

 

 

Прогрессирующее перерождение партии и советской власти, идущее от самой верхушки ("рыба с головы гниет"), началось уже при жизни Ленина. Хотя сам Ленин, еще с конца 17 года, постоянно стал призывать к борьбе с бюрократизмом, однако под "бюрократизмом" он долгое время понимал лишь канцелярщину, волокиту, отписки, бумажность, формалистику, рутину, он считал, что это лишь старое царское, буржуазно-помещичье чиновничество в условиях блокады и некультурности России, с ее распыленной мелкобуржуазной крестьянской стихией - воссоздает бюрократизм. И средства борьбы с ним он усматривал в поголовной грамотности, в поголовной культурности, в поголовном участии в управлении рабоче-крестьянской массы, равно как и в организационных мероприятиях: пересоздании Госконтроля, РАБКРИНа, освоении научной организации труда, особенно управленческого, сокращении и отборе аппарата, проверке исполнения, ревизии жалоб и т.п.

Однако уже с конца 1920 года, а особенно в 23 году Ленин характеризовал сам советский строй как "рабоче-крестьянское государство с бюрократическим извращением". Он заговорил о "сановниках", о "болячке в верхушечном аппарате", о "бюрократической язве", о "несчастных гражданах, кои вынуждены иметь дело с нашим никуда не годным советским аппаратом", и, наконец, о бюрократизме, как в профсоюзах, так и в партийных учреждениях, о бюрократизме как "партийной болезни", о "комбюрократии", комчванстве, самомнении, самодурстве советских и партийных чиновников, о "развращенных и избалованных верхушечных людях", об отношении к нерусским национальностям советского "типично русского бюрократа", когда он, этот истинно русский человек (а тем более, усердствующий, обрусевший) оказывается "великороссом-шовинистом", "в сущности подлецом и насильником", "держимордой ".

Таким образом, в споре Ленина с Каутским, утверждавшим, что социализм не исключает бюрократизма, на беду оказался прав Каутский. Ведь совокупность условий, которые по Ленину (и Марксу) должны были исключить его, а именно, выборность, сменяемость и отсутствие привилегированности всех должностных лиц, - не была осуществлена. Эти условия и не могли быть осуществлены, потому что бюрократизм при существующем строе не был и вовсе не является случайным, привходящим явлением, не простым "извращением" этого строя (но он является извращением социализма, а этот существующий строй - вовсе не социализм!), а способом существования особой общественной группы (или слоя касты, "элиты", "нового класса", олигархии, - этот более или менее терминологический вопрос мы здесь обсуждать не намерены), специализировавшейся на управлении (государственном, партийном и др.), в чьих руках находится власть в обществе, группы, насквозь пропитанной антидемократическим духом, занимающей привилегированное положение по сравнению с народом, оберегающей всеми средствами свои групповые интересы, являющейся не слугой, а беспощадным господином народа.

 

Различие между прежней и нынешней бюрократией состоит, во-первых, в том, что состав нынешней комплектуется преимущественно не из бывших господствующих классов, а из выходцев из "народа". Во-вторых, разница в том, что прежняя бюрократия (рабочая бюрократия в том числе), будучи лишь орудием, частью механизма власти буржуазии и помещиков, получала от них свое казенное жалованье, участвовала тем самым в дележе прибыли, процентов, ренты. Между тем, при советском подобии государственного капитализма (который, лишь если бы в самом деле существовало государство, революционно разрушившее всякие привилегии, как об этом мечтал Ленин, стал бы последним материальным преддверием к социализму), нынешняя бюрократия автономна. Она никому, кроме самой себе, не служит, сама определяет для себя ту часть (и не малую!) национального дохода, которую она съедает. Благодаря этому, ее представители, как и прежние бюрократы, оторваны от масс, стоят над массами, обольщают себя ложью (приписки) и распространяют ложь. Не меньше, чем прежде, среди них имеется всевластных, безответственных, подкупных, развращенных, невежественных, заскорузлых, бесчеловечных карьеристов, чинопочитателей, руководимых одним лишь принципом - своей кастовой и личной выгоды.

Осознал ли Ленин, под конец, или хотя бы смутно, неясно и тревожно догадывался, что именно создав партию как обособленную организацию профессиональных революционеров-конспираторов, он тем самым - меньше всего желая этого, - с неизбежностью предопределил возникновение после победы революции нового эксплуататорского общественного слоя - советской бюрократической касты? Трудно сказать. Но как бы там ни было, уже в 20-м году - о чем я уже писал -в день своего 50-летия, он с величайшей тревогой говорил о будущем партии, которой угрожает опасность зазнаться. А все его последние статьи "Странички из дневника", "О кооперации", "О нашей революции", "Как нам реорганизовать Рабкрин", "Лучше меньше, да лучше", равно как и продиктованные им незадолго перед смертью "Письмо к съезду", "О придании законодательных функций Госплану", "К вопросу о национальностях или автономизации" проникнуты чувством крайнего беспе-койства, смятения.

Лиза Драбкина, работавшая в секретариате Ленина, в художественной форме описала эти его настроения, которые она имела возможность лично наблюдать, во второй части своего "Зимнего перевала", понятно, не увидевшей свет. В поисках выхода из грозящей опасности раскола партии, гибели советского государства от перерождения, Ленин то предлагал организационно-административные реформы, то надеялся на дополнение системы государственного капитализма кооперированием крестьянских хозяйств (это, по его замыслу, добровольное кооперирование, к которому крестьянство должно было прийти постепенно, убедившись на примере совхозов в его выгодности, было подменено Сталиным насильственной всеобщей коллективизацией), то рекомендовал кадровые изменения в руководстве партии (однако все его рекомендации были только отрицательные; ни одного из своих многолетних

 

ближайших соратников он не нашел достойным в замену себе, и к его рекомендации снять Сталина 13-ый съезд не прислушался).

Все эти попытки Ленина приостановить - точнее, повернуть вспять - исторический процесс были обречены на провал. Даже если бы Ленин не был болен, и если бы Сталин, под предлогом оберегать его, не старался всячески изолировать его, если бы стал действительно осуществляться ленинский план кооперации и реорганизации Рабкрина, даже если бы съезд поставил вместо Сталина генсеком кого-то другого, из членов ЦК, например, Кирова или Фрунзе, все равно, самое существо партии и советского строя (не того, идеального, каким он должен быть, а того, каков он уже стал и есть на деле) от всего этого не изменилось бы. Разумеется, в деталях многое могло бы сложиться иначе, не обязательно должны были бы свершаться те зверские преступления, жертвами которых пали миллионы честнейших советских людей. Однако правящая каста уже успела прочно сложиться, и не могло быть и речи, чтобы она поступилась своим привилегированным положением, своей абсолютной властью. Ленинские предложения члены ЦК встретили как причуды отставшего от практической жизни "старика", как они между собой покровительственно-развязно называли его.

И все стало развиваться с железной закономерностью. Диктатура пролетариата была подменена диктатурой партии, собственно, диктатурой даже не ЦК, а Политбюро, а вскоре - единственного диктатора. Она осуществлялась все более тотально, вышеуказанными методами массового террора. Демократический централизм превратился в централизм бюрократический. Лозунг Октябрьской революции "Вся власть Советам!" давно стал пустой фразой, Советы - от сельских, городских, районных, до Верховного Совета, не имеют никакой власти, ничего самостоятельно не только не решают, но и не предлагают, вся власть в руках партии. Также и профсоюзы давно перестали защищать интересы рабочих и служащих, а стали "приводными ремнями" партии, беспрекословными исполнителями получаемых от нее сверху директив.

Сама же партия превратилась в фетиш. Она - "общество содействия" выполнения решений центральных органов, на принятие или непринятие которых ее членская масса не имеет решительно никакого влияния. Рядовым членам партии дано лишь "право" голосованием одобрить эти решения. Сами партийные съезды и конференции также не являются ареной свободного обсуждения. Их состав, выступления на них, выборы руководящих органов — все предрешено заранее партаппаратом. Всякое решение партии непогрешимо. Любое указание партработника (в том числе невежды, тупицы или негодяя) - непререкаемый закон. Никакие дискуссии по вопросам партийной и государственной политики (так называемой "партийной линии") недопустимы. Даже мало-мальски критические выступления на закрытых партсобраниях (если критика выходит за пределы узко-местных недостатков или задевает поддерживаемого высшими инстанциями начальника - и то и другое встречается довольно редко) ставят выступавшего в число сомнительных, неблагонадежных. Устраиваемые крайне редко "всенародные обсуждения" каких-либо предложений парадны, фиктивны, все ведь предрешено заранее.

 

Осужденные партией политические и идеологические взгляды, как "антимарксистские", "право- и лево-ревизионистские", "антикоммунистические" и "антисоветские", равно как и расходящиеся с официально аппробированными научные положения и теории (особенно в общественных науках, но не только в них одних) "опровергаются" в печати и в научных обсуждениях не столько вхождением в аргументацию противника (что и невозможно, ибо вся нонконформистская литература, включая и беллетристику, находится в библиотеках в спецхранении, доступна лишь немногим по особым разрешениям), сколько методом наклеивания ярлыков и бранью. Как известно, пример этому подал Ленин, оскорблявший зачастую своих идейных противников неблаговидным опорочива-нием их умыслов, не допуская, по-видимому, мысли, что они могут столь же искренне, как и он, быть убежденными в правоте своих взглядов, и их пользе революции, и просто заблуждаться.

Однако, как ни ругал Ленин тех руководящих партработников, которые расходились с ним и большинством партии по тому или по другому вопросу (забывая, кстати, что, бывало, и он сам шел против большинства) , - а форма этой ругани (как и ругани критикуемых им философов) была далеко не салонной, - он не был злопамятен, и уж, конечно, не кровожадный садист. При Ленине Троцкий, Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин и многие другие главари и активнейшие члены разных оппозиций и фракций, повторно осуждавшихся партией, не только не исключались из партии, а тем более не преследовались и не расстреливались, а по-прежнему оставались на самых ответственных руководящих постах в партии, в правительстве, в армии, в международном коммунистическом движении.

Сталин же упразднил ленинский принцип разрешать политические и идеологические споры в партии свободной дискуссией (после чего меньшинство должно подчиниться большинству), - и это упразднение, вразрез с торжественным заявлением о "восстановлении ленинских норм партийной жизни", остается в силе и поныне, - малейшие разногласия с ним, или даже высказанные кем-либо сомнения, превращались в "антипартийные" и "антисоветские" взгляды, искусственно создавая оппозицию, якобы устраивающую заговоры, готовящую в сговоре с иностранной разведкой "реставрацию капитализма", организующую вредительство и т.д.

Когда проверенные долголетней подпольной работой революционеры признавались на суде в своих тяжелых политических преступлениях, мы охали над тем, до чего мы, мол, были близоруки, верив, что они честные, преданные большевики. А когда исчезал близкий друг или даже брат, мы, твердо зная, что он не "враг народа", говорили себе: это просто случайная ошибка, "лес рубят, щепки летят". Мы верили, что партия и Сталин, в котором она воплощалась в нашем одураченном, одурманенном сознании - всегда правы. И мы оправдывали, выгораживали допущенные "промахи", вроде разгула "ежовщины", - происками "пятой колонны". Мы прятались за удобную ложь: "чем ближе к коммунизму, тем острее классовая борьба", и наша совесть была чиста, спокойна. Многие из нас

 

 

верили во все это, находясь в тюрьмах и лагерях. Иные на суде клеветали на себя и на своих товарищей, не только потому, что поверили обещаниям палачей, что этим они спасут себе жизнь и облегчат участь своих семей, но и потому, что верили, что так нужно для партии. А немалое количество из тех, кто невинно провел свыше полутора десятков лет в концентрационных лагерях, и теперь еще считает, что в общем и целом все, что тогда творилось, и что сейчас творится, - правильно, что иначе нельзя.

И все это протекало в сущности более или менее одинаково в партиях и странах с различной традицией, с неодинаковым экономическим и культурным, с непохожим политическим опытом, с разными навыками общественной жизни. Кто посмеет после этого утверждать, будто здесь налицо простое случайное совпадение обстоятельств, будто только злонамеренные антикоммунисты могут во всех этих "случаях" находить какую-то закономерность!

Упрямые факты опровергли лживую теорию, будто "нарушение ленинских норм партийной и общественной жизни" (этой вежливой академической завуалированной формулировкой прикрываются ни с чем не сравнимые чудовищные преступления) было единичным, случайным явлением, якобы вытекающим из исторических особенностей развития России. Будто это самодержавие, крепостничество, византизм, неграмотность и забитость народа, отсутствие самых элементарных демократических привычек, стали той питательной почвой, на которой неизбежно вырос "культ личности Сталина".

Но террористическая диктатура правящей касты не сводилась (и не сводится) к тирании "вождя" - сильной преступной личности, а представляла (и представляет) сложную иерархическую систему организованного насилия и идеологического принуждения. Утверждение, будто эти специфические российские условия были решающими, а не только облегчили происшедший процесс "извращения" социализма (на деле подменив его) и будто "культ личности" был сутью этого процесса, а не только сопровождал его, не только был производным от него, - это утверждение просто смешно. Ведь "извращения" не меньше, чем в Советском Союзе, а порой даже еще более вопиющие, проводимые с еще большим усердием (в цивилизованной Чехословакии к политзаключенным применяли настоящие средневековые пытки - их заковывали в железа, поднимали на дыбу, их не расстреливали, а вешали), происходили и там, где не имелось никакой "сильной личности", да и вообще никакой "личности". Но зато везде действовала общая причина: существовала правящая привилегированная бюрократическая каста, - это порождение "партии нового типа", с ее аппаратом должностных лиц политиков-профессионалов.

Конечно, особая обстановка, при которой зародилась и развилась эта уродливая общественная формация, неправомерно присвоившая себе название "социалистической", действовала как катализатор. Нахождение советских войск после второй мировой войны на территории ряда стран центральной и восточной Европы несомненно предопределило режим,

 

 

образовавшийся в них. Бесспорно содействовало возникновению и закреплению в них тоталитарных порядков также и монопольное положение коммунистических партий, однако сама эта монополия была также лишь производным явлением.

Когда Ленин в июле 1918 года, после лево-эсеровского мятежа, отверг предложение части эсеровского ЦК продолжать сотрудничество, он допустил, конечно, новую крупнейшую ошибку. Однопартийная система в СССР (или, что то же, система "национального фронта" с лишь фиктивно самостоятельными, наряду с коммунистической, другими партиями, во всех остальных "социалистических" странах) полностью ликвидировала возможность легальной политической критики руководства. Это, впрочем, позднее признал сам Ленин, призывая к "самокритике", конечно, тщетно. Тем самым ускорилось и усугубилось господство тоталитаризма.

Однако при всем этом заблуждаются те, кто усматривают в многопартийности панацею от социального неравенства и несвободы. Как показывает многолетний опыт Англии, Франции, США и других стран, существование нескольких политических партий, безразлично коалиционно-правительственных или оппозиционных, хотя и служит известным тормозом перехода к тоталитаризму, - не препятствует тому, чтобы в каждой из них верхушка не разлагалась, не стала возносить свои корыстные интересы выше интересов народа.

Итак, если люди вообще в состоянии осуществить справедливый социальный порядок, то единственно при условии, что при нем не будет больше существовать экономически и политически привилегированной группы управляющих, для которой политическая деятельность является профессией, постоянным пожизненным занятием, материальным источником существования.

Признаюсь, жгут меня эти вопросы. Я слышу их все время, даже сейчас, когда сижу один в комнате.

А нам как жить сейчас?

Но что делать? Я ведь не собираюсь выступать в роли мессии. Все эти "спасители", все без исключения, не смогли принести уничтожения зла на земле и торжество "царства божьего". Все они оказались так или иначе лжепророками. Зачем мне умножать их число? Я могу сказать разве только что, по моему мнению, должно быть, но не смог придумать, как этого добиться. И к этому я в состоянии добавить только одно.

Если тебе не хватает сил активно бороться, противиться, то, по крайней мере, не поддерживай, не подпирай своими плечами этих сталинских последышей. Пробуди в себе, найди в себе силы хотя бы не помогать им. Пускай не гласно, не открыто, если не можешь. Хотя бы внутренне. И хотя, конечно, наше с тобой молчание тоже опора лжи и подлости, но ты оставайся хоть самим собой, не сдавайся внутренне, не продавай своей души дьяволу. И уже это будет твоим положительным, пусть и маленьким делом, твоим крохотным вкладом в то Сопротивление, которое непременно в конце концов победит.