ПРЕДИСЛОВИЕ

 

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!

Мы встречаемся с вами в самом начале третьего тысячелетия христианской эры человечества, и нам, кажется, посчастливилось жить в двух тысячелетиях! Примите наилучшие пожелания вам и вашим потомкам на все текущее тысячелетие и этот подарок — книгу.

«Что век грядущий нам готовит?» — перефразируя великого поэта, спрашиваем мы сегодня быстротекущее Время и, памятуя о мудрых наставлениях великих, пытаемся заглянуть в прошлое, чтобы понять, куда же стремится Река Времен и что ждет нас всех, останется ли добрая память о добрых делах добрых людей, воздастся ли долгим проклятием злодеям за содеянное зло?

Как же прав был великий поэт Гаврила Державин, когда даже в последних написанных в своей жизни строках посчитал нужным предупредить остающихся жить о неотвратимости «пропасти забвенья»! Ныне же мы вновь и вновь убеждаемся в том, как много не упоминается и как мало остается записанных сообщений о подлинных событиях, происшедших по историческим меркам совсем недавно — в прошлом веке!

Девятую строку «Оды на тленность» Державин успел начать словом «Лишь...», но тут силы оставили его, и рука бессильно соскользнула с грифельной доски... Он умер, не досказав важной мысли... Зная суть написанного Византии-

 

ской принцессой Анной Комниной письма, лежавшего перед великим старцем, я попытался закончить начатую им строфу. Вот что получилось из этого:

Река Времен в своем стремленье

Уносит нес дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей!

А если что и остается

Чрез звуки лиры и трубы,

То вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы...

Лишь то, что верною рукою

Скрижалям вечным предано,

Времен невидимой Рекою

Не может быть унесено!

И сохранят немые строки

Ушедшей жизни аромат.

И, может быть, в иные сроки

Они еще заговорят!

На мой взгляд, получился эпиграф к представляемым впервые вашему вниманию мемуарам о событиях ушедшего века, и в их числе уникальные воспоминания человека, ввергнутого судьбой в острейшие российские коллизии столетия, пережившего все выпавшие на его долю испытания жизни, чудом уцелевшего и благодаря дару Божьему — нестираемой памяти написавшего воспоминания о пережитом с такими подробностями, что в некоторых случаях именно они, эти воспоминания, и являются единственно подлинной и единственно сохранившейся историей событий.

Именно мемуары, написанные верной трепетной рукой, и сохраняют для потомков «ушедшей жизни аромат», дела людей в отличие от официальной истории, созданной по заказу преступных правителей.

Эта книга содержит мемуары не только Александра Ивановича Боярчикова (1902—1981), но и мемуары его жены, Александры Яковлевны Чумаковой (1901 — 1980), и мои соб-

 

ственные — в качестве предыстории обретения, публикации и удивительных последствий прочтения их, услышанные и записанные мной.

Здесь же, предваряя мемуары, сообщу вам в хронологическом порядке имена тех, кто читал их в рукописи в разные годы и не остался равнодушным к ним, пытался помочь их публикации и в чьи ряды — читателей — вошли и вы.

СТЕФАН СЕРГЕЕВИЧ КАРПОВ (1897-1990) - друг, земляк и соузник А.И. Боярчикова по карагандинским концлагерям, выдающийся русский архитектор, художник, мыслитель, «отец российской архитектурной кибернетики», получивший от А.И. Боярчикова (1957) первый экземпляр и затем последующие экземпляры рукописи его мемуаров, сохранивший их в небезопасное время и передавший их мне для последующей обработки и публикации.

АЛЕКСАНДР ЛЕОНИДОВИЧ ЧИЖЕВСКИЙ (1897-1964) — друг с юности и соученик С.С. Карпова по Калужскому реальному училищу Ф.М. Шахмагонова в 1914—1916 гг., соузник его по Кучипской тюрьме (1944), выдающийся русский ученый, поэт, художник, основоположник гелиобиологии, аэроионотерапии, электрогемодинамики, названный в 1939 году 1-м Международным конгрессом по биофизике (Нью-Йорк) «Леонардо да Винчи XX века», через С.С. Карпова познакомившийся с А.И. Боярчиковым и прочитавший в 1960 году рукопись его мемуаров. Мемуары А.Л. Чижевского «Вся жизнь», его незримое участие в обретении мной мемуаров А.И. Боярчикова вдохновили меня на создание «Сопутствующих историй» к этим мемуарам.

РАДА НИКИТИЧНА ХРУЩЕВА-АДЖУБЕЙ -- дочь Н.С. Хрущева, выступившего на XX съезде КПСС с разоблачениями культа личности Сталина, открывшими путь на свободу многим узникам сталинских лагерей, в их числе А.И. Боярчикову и С.С. Карпову, прочитавшая мемуары А.И. Боярчикова в 1987 году, будучи заместителем главного редактора журнала «Наука и жизнь», и оказавшая поддерж-

 

ку в подготовке публикации фрагментов мемуаров А.И. Боярчикова.

БУЛАТ ШАЛВОВИЧ ОКУДЖАВА (1924-1997) - великий поэт и мелодист XX века, сын узников сталинских лагерей, коллега моей классной руководительницы Анны Карповны Федоровой в калужской средней мужской школе № 5 с 1952 года и личный добрый друг мой с 1985 года, прочитавший мемуары А.И. Боярчикова в 1987 году.

ВАСИЛИЙ АНТОНОВИЧ ПИГАРЕВ (1912-1997) -механик, изобретатель, композитор, музыкант, узник сталинских лагерей с 1937 по 1947 год, спасший в заключении в 1939 году жизнь талантливой актрисе Театра им. М.Н. Ермоловой ЭДДЕ ЮРЬЕВНЕ УРУСОВОЙ, и его супруга ТАТЬЯНА ФЕДОРОВНА ПИГАРЕВА (1918-1997), узница сталинских лагерей с 1941 по 1946 год, — родители моей жены ИРИНЫ ВАСИЛЬЕВНЫ ПИГАРЕВОЙ, певицы, музыкального педагога, сподвижницы композитора Д.Б. Кабалевского, родившейся в Омске в концлагере в 1946 году и прожившей в нем до и после рождения целых полтора года, — прочитавшие мемуары в 1987 году и помогшие существенно мне, тогда уже инвалиду по зрению, в подготовке публикации воспоминаний А.И. Боярчикова.

АНДРЕЙ БОРИСОВИЧ ТРУХАЧЕВ (1912-1993) - архитектор, строитель, сын известной русской писательницы АНАСТАСИИ ИВАНОВНЫ ЦВЕТАЕВОЙ (1894-1993) и племянник великой поэтессы МАРИНЫ ИВАНОВНЫ ЦВЕТАЕВОЙ (1892—1941), узники сталинских лагерей, добрые мои друзья с 1985 года, мемуары читали в 1987 году и помогали мне в подготовке их к публикации.

ЭДДА (ЕВДОКИЯ) ЮРЬЕВНА УРУСОВА (1908-1996) -княжна, представительница славного русского рода, замечательная русская актриса, ветеран Театра им. М.Н. Ермоловой, узница сталинских лагерей, читала мемуары в 1988 году, помогала в подготовке их к публикации.

ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА ФАДЕЕВА (1918-1997) -заслуженный врач РСФСР, ветеран Великой Отечественной

 

войны, сестра народной артистки СССР ЕЛЕНЫ АЛЕКСЕЕВНЫ ФАДЕЕВОЙ (1912-1999), внучка князя СЕРГЕЯ ДМИТРИЕВИЧА УРУСОВА (1856-1937), читала мемуары А.И. Боярчикона в 1988 году и помогала в подготовке их к публикации.

ЖИТЕЛИ ГОРОДА ВОРОТЫНСКА, родины А.И. Боярчикова, прочитавшие его воспоминания в 1988 году и создавшие в том же году городской музей со стендом, посвященным ему.

АНАТОЛИЙ НАУМОВИЧ РЫБАКОВ (1912-1998) -выдающийся писатель XX века, жертва сталинского террора, автор знаменитого романа «Дети Арбата» и других, близкий друг моих родственников О.А. Грибовой и К.А. Соловьева и мой друг, прочитавший с огромным интересом мемуары А.И. Боярчикова в 1988 году.

ВАЛЕНТИН АЛЕКСЕЕВИЧ КУЗНЕЦОВ - заместитель главного редактора журнала «Журналист», открывший в 1989 году путь к публикации в журнале фрагментов воспоминаний А.И. Боярчикова.

ГЕОРГ ФОН ШЛИППЕ (ЮРИЙ БОРИСОВИЧ ШЛИП-ПЕ) — бывший обозреватель радио «Свобода» в Мюнхене, родственник потомков Гончаровых и Пушкиных, вывезенный в детстве в 1945 году с семьей из Берлина на принудительное поселение в СССР, пытавшийся издать мемуары А.И. Боярчикова в 1990 году в Германии.

НАИНА ИОСИФОВНА ЕЛЬЦИНА - жена первого Президента Российской Федерации, читавшая и хранившая мемуары А.И. Боярчикова в резиденции Президента РФ с 1991 по 1994 год.

ГРИГОРИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ПУШКИН (1913-1997) -правнук великого русского поэта А.С. Пушкина, ветеран Вооруженных Сил России, его военная служба началась в 1934 году, участник Великой Отечественной войны, один из создателей и руководителей творческой группы «Пушкин». Работая у него в качестве личного секретаря, я в 1996 году дал прочесть ему мемуары А.И. Боярчикова, которые он оценил как «памятник

 

эпохи». Сам Г.Г. Пушкин до и после войны работал в МУРе и хорошо знал уголовный мир и его отношение к политическим узникам, давал ценнейшие советы и наставления в подготовке к публикации.

МИХАИЛ ЯКОВЛЕВИЧ ЧУМАКОВ, брат А.Я. Чумаковой, и АЛЬБЕРТ МИХАЙЛОВИЧ ЧУМАКОВ, ее племянник, читавшие мемуары с 1960 года и сообщившие мне множество подробностей из жизни А.И. Боярчикова и А.Я. Чумаковой.

АЛЕКСАНДР ИСАЕВИЧ СОЛЖЕНИЦЫН - великий русский писатель и страдалец XX века, узник сталинских лагерей, жертва политических репрессий 1960—1980 годов, лауреат Нобелевской премии, использовавший фрагменты воспоминаний А.И. Боярчикова в своей книге «Архипелаг ГУЛАГ» и пытавшийся в 1997—2001 годах (по моей инициативе и не без моей посильной помощи) издать эти воспоминания.

Всем мною выше упомянутым, и тем, ныне, слава Богу, еще здравствующим, и тем (Царствие им Небесное!), ушедшим в мир иной, и тем, кого я по слабости памяти моей невольно не упомянул, всем им здесь выражаю самую сердечную благодарность за вдохновление их жизненным подвигом и содействие в добром деле.

 

Александр Исаевич Солженицын написал краткое и емкое предисловие к планировавшемуся, но несостоявшемуся изданию мемуаров А.И. Боярчикова, которое он любезно разрешил мне почти полностью с небольшим изъятием процитировать в этой книге, что я с признательностью и делаю.

 

«Предлагаемая книга — нечастый случай повествования человека из крестьянских низов, с образованием церковно-приходской школы, почти мальчишкой вступившего в Красную Армию, слегка поучившегося в 20-е годы и напроним захлестнутого советской идеологией в ее троцкистском варианте. Случай приобретает и историческую глубину, когда мы узнаем, что два деда этого юноши были при Николае I сосланы в Сибирь за стычку с жестоким помещиком, а отец получил

 

смертельное повреждение в ходынской катастрофе. Через такую наследственную память и дрёмно-закостенелый быт мог источать из себя лучики будущей революции. Искреннейший голос этого молодого человека, сжигаемого страстной преданностью революции и лично Троцкому, — с яркостью, иногда близкой к жути, беспримерно доносит нам ту атмосферу. Его сценки известных деятелей Гражданской войны и внутрипартийной борьбы безнадобно пострадали бы от попутных редакционных комментариев. Разумеется, он в полном плену раннеболыиевистских представлений и терминологии, тут мы слышим и всю несусветицу, начиная с «похода 14 государств» и т. п. В передаче эпизодов борьбы 20-х годов наш автор — свидетель часто вторичный, он во многом передает рассказы Каменева, Зиновьева и других, но многие рассказы — тюремные, и уже в этом их первичность.

За свои непреклонные убеждения автор расплатился четвертью века в ГУЛАГе. Едва освободясь после XXсъезда партии в 1956, он (и жена его, тех же взглядов и многолетняя ссыльная, ее записи тут прибавляются) сел за воспоминания тотчас. И не находим следов, чтобы за четверть века тюрем и лагерей его бы убеждения сколько-нибудь поколебались. Как это характерно для того времени и тех увлеченных жертв!

Доживя до 80-х годов, авторы так и не смогли напечатать своих мемуаров, но и через 40 с лишним лет после написания никак не поздно этим поучительным воспоминаниям обрести читателей.

А. И. Солженицын».

 

В начале 1960-х годов в жизнь многих неосведомленных людей ворвалась ожидаемо-внезапной темой страны-лагеря и новым ярким языком повесть А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Завершая свое художественное исследование этой темы в «Архипелаге ГУЛАГ» в 1967-м, писатель высказал пожелание человека, совершившего в одиночку гигантский труд:

 

«Эту книгу писать бы не мне одному, а раздать бы главы знающим людям и потом на редакционном совете, друг другу помогая, выправить бы всю.

Но время тому не пришло. И кому предлагал я взять отдельные главы — не взяли, а заменили рассказом, устным или письменным, в мое распоряжение. Варламу Шаламову предлагал я всю книгу вместе писать — отклонил и он. А нужна была целая контора».

Читая «Воспоминания» А. Боярчикова и «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына, мы находим описание одних и тех же мест заключения, и в той и другой книгах авторы рассказывают чаще всего о том, что видели и пережили сами. Но написавший свое произведение на десяток лет позже Боярчикова Александр Исаевич берет его воспоминания за абсолютно точное воспроизведение событий и ссылается на них, описывая то или иное явление лагерной жизни.

В начале 50-х годов оба находились в одном Особлаге — Степлаге, правда, в разных его подразделениях — в Экибастузе и Спасске, поэтому они не встречались в заключении, хотя Солженицын довольно подробно описывает события и жизнь в Спасске и даже упоминает хирурга Колесникова, о котором подробно пишет и Боярчиков. Не встречались они и после; об этом Александр Исаевич поведал мне в нашей беседе по телефону в декабре 1997 года. «В изгнании, в Вермонте, я получал от друзей фрагменты его воспоминаний, - рассказал писатель, — и цитировал их в своей работе».

Воспоминания Боярчикова, будучи первичным материалом, в значительной мере дополняют фактуру исследования Солженицына и вместе с ним дают более полную картину режима рабства, в которое были ввергнуты народы огромной страны. В этом смысле не обладавший тем сочным, острым, наблюдательным изложением, которым владел великий писатель, Боярчиков со своим простым, взволнованным языком пишущего по «нестираемой памяти» мог бы стать одним из сотрудников той* самой «конторы Солженицына».

Цели и условия написания произведений были различными: Солженицын на основе собственных переживаний,

 

наблюдений, изученной литературы и архивов создал огромное полотно, отображающее истоки и этапы развития огромного чудовища — «Архипелага ГУЛАГ». Боярчиков лишь излагает историю своей жизни, но жизни, насыщенной столькими событиями и такой информированностью о происходившем за семью печатями тоталитарного строя, что его воспоминания становятся документом эпохи, документом - обвинением бесчеловечному режиму сталинизма.

А вот сухие строки из архивных документов.

Из чудом сохранившейся справки узнаем, что «Александр Иванович Боярчиков в период с января 1914 года по ноябрь

1917 года жил и работал в Петербурге по Апраксину переулку, дом № И, в фуражной мастерской в качестве рабочего...»

Из документов Госархива Советской Армии: «Боярчиков Александр Иванович, 1902 года рождения, уроженец г. Воротынск Калужской губ., вступил в Красную Армию в мае

1918    г., в отдельном батальоне лыжников с июля 1918 г., в 3-м запасном полку в Харькове с февраля 1919 г., с сентября

1919    г. — в РВС 13-й армии, с июня 1920 г. — во 2-м конномкорпусе Жлобы, с августа 1920 г. — во 2-й Конной армии, в январе 1921 г. — в 9-й Кубанской армии, с февраля 1921 г. — шифровальщик шифровального отделения, с 16 декабря 1924 г.до 1 сентября 1926 г. — помощник начальника 1-й части шифровального управления Штаба РККА, далее «долгосрочный отпуск».

Из другого архива: «...в 1930 г. окончил 2 курса литературного отделения этнографического факультета МГУ».

Еще из одного архива: с 1 февраля 1930 г. по 1 марта 1931 г. — зав. курсами и зав. рабфаком Московского института технологии зерна.

Из архива МВД СССР: «...со 2 сентября 1930 г. по 20 сентября 1935 года находился в местах заключения МВД и с 20 сентября 1935 г. по 27 мая 1936 г. — в ссылке, с 27 мая 1936 г. по 27 мая 1941 г. — находился в местах заключения ИТЛ п/я Ж-175» (Воркута! - B.C.).

Из справки военкомата г. Калуги: «...он действительно служил в Советской Армии с ноября 1942 года по 10 февра-

 

ля 1945 года». Сохранились справки о его демобилизации из армии в 1945 году по состоянию здоровья, о том, что он работал лесничим Перемышльского лесхоза.

И вот справка о том, что «он содержался в местах заключения МВД с 7 сентября 1949 года по 25 июня 1956 года».

Сухие, пугающие порой строки документов. Но какая трагическая и счастливая жизнь стоит за ними!

На долю Александра Боярчикова выпало родиться в старинном русском городке Воротынске, в котором он с детства впитывал живую русскую историю, включая и легенды о таинственном происхождении их родового имени от бояр. Судьба послала ему уникальную возможность оказаться в самой гуще питерских событий февраля и октября 1917 года, и рассказы его более достоверны, чем десятилетиями насаждавшаяся большевистскими историками ложь.

Пропитанный с юности идеями мировой революции и преданный Ленину и Троцкому, Боярчиков до конца дней своих не изменит своих убеждений. Но именно эта убежденность в правоте его лидеров и друзей и, стало быть, в собственной правоте давала ему силы выжить в самых невероятных, убийственных обстоятельствах, поддерживать высоко дух и силы — свои и товарищей.

Дар Божий - его нестираемая, удержавшая навсегда мельчайшие подробности увиденного, услышанного и пережитого уникальная память — сослужил ему службу в жизни, определяя его место в ней. Мальчишка — рядовой конник РККА благодаря своей способности держать все шифры в голове становится военным шифровальщиком и приближенным доверенным лицом таких военачальников Гражданской войны, как комкор Думенко, комкор Жлоба, командарм Миронов.

Позже, через многие годы, используя свой редкостный дар, он смог нарисовать портреты этих людей и описать их дела, память о которых вытравливалась преступной «троицей» — Сталиным, Ворошиловым и Буденным.

 

Этот же дар вознес его по ступеням карьеры шифровальщика на опасную вершину — в Штаб РККА — под прямое начало обожаемого им Льва Давидовича Троцкого и маршала Тухачевского.

Судьба, как бы нарочно, ввела его в самый центр оппозиции режиму Сталина для того, видимо, чтобы через годы он — единственный из обладавших такого высокого ранга и достоверности внутриоппозиционной информацией — смог по памяти восстановить «дела давно минувших дней».

Многие историки, получив после падения КПСС и развала СССР доступ к архивам, приоткрыли многолетнюю завесу над судьбами загубленных большевизмом-сталинизмом видных деятелей государства. Но даже на фоне таких «научно обоснованных» на архивных материалах публикаций воспоминания Боярчикова не теряют своей силы документа эпохи, порой оставаясь единственным уцелевшим источником сведений о судьбе этих людей.

Уникальность воспоминаний Боярчикова заключается еще и в том, что благодаря его памяти и сохранившимся записям мы как бы слышим слова, воспринимаем интонации и эмоции людей, память о которых выкорчевывалась десятилетиями, а записи их выступлений и бесед на нелегальных квартирах и собраниях просто и существовать не могли. Боярчиков оживляет для нас голоса Троцкого, Тухачевского, Миронова, Каменева, Зиновьева и других — и в этом еще один его подвиг перед грядущими поколениями, подвиг сохранения правды истории.

Боярчиков — единственный, кто оставил нам целое исследование о сгинувшем ныне Верхнеуральском политизоляторе и его обитателях. Лишь от него мы узнаем, что Фанни Каплан, якобы стрелявшая в Ленина и расстрелянная в Кремле, несколько лет спустя после своей «смерти» жила с дочерью в этом изоляторе. А загадочный священнослужитель в малиновом облачении, которому высылал подарки сам президент США, — не был ли то сам Патриарх Тихон, при жизни «погребенный» большевиками?

 

От Боярчикова мы узнаем подробности быта этой старинной тюрьмы в дореволюционное и тогдашнее — 30-х годов - время. Тюремная почта, складчина, взаимоподдержка — вот эти традиции политической тюрьмы давали силы заключенным бороться с превратностями судьбы.

Лишь из воспоминаний Боярчикова мы узнаем о судьбе его сокамерников — талантливого Александра Слепкова, первого редактора знаменитой ныне своей «сексуал-демократичностью» «Комсомолки», и его друга Мити Марецкого (брата знаменитой обласканной Сталиным актрисы).

Только от Боярчикова мы узнаем в пересказе Льва Борисовича Каменева подробности суда над ним, Зиновьевым и другими в Ленинграде, на котором переодетый и загримированный под восточного пилигрима, наслаждаясь своей властью и произволом над жертвами, присутствовал узнанный ими Сталин.

Еще один рассказ Каменева в точном воспроизведении Боярчикова дошел до нас — о том, как ему, вывезенному в Москву на «кремлевское дело», добавили еще срок заключения пять лет (так и не использованный им, поскольку он был расстрелян в 1937-м) и возвратили в изолятор. А также о некоей красавице Урусовой, библиотекарше Кремля, которая оказалась представительницей старинного русского дворянского рода и якобы подсыпала яд между страниц книг, предназначенных для Сталина. Именно эта история вдохновила меня на поиски полного имени его героини, о результатах которых я обязательно расскажу в «сопутствующих историях».

Сбор и перемещение почти всех представителей троцкистской оппозиции пароходом, под прицелами винтовок и облетом бомбардировщика — на всякий случай! — из Архангельска на смертоносную каторгу в Воркуту, гибель многих, нечеловеческие пытки и издевательства, перед которыми бледнеют «достижения» гитлеровских концлагерей, — все это пережил и описал Александр Иванович Боярчиков.

Рассказывая о преступлениях сталинского режима и выкормленных и растленных им палачах, которые иногда сами,

 

попадая под машину репрессий, становились его жертвами, Боярчиков не забывает описать и взлеты человеческого благородства, стойкости, мужества, самопожертвования во имя спасения других. Примеры такого рода мы находим в главах, посвященных и Верхнеуральскому политизолятору, и Воркуте, и Воротынску, и войне, и послевоенному отбыванию срока в лагерях смерти близ Караганды.

Примером этого являются дружба, любовь и поддержка в трудную минуту, рядом и в разлуке, соединявшая Александра Ивановича с его женой Алей Чумаковой — Александрой Яковлевной, мемуары которой дополняют галерею портретов и картину событий, описанных мужем.

Сохранившаяся переписка Боярчикова и Чумаковой - «из неволи в неволю» — это документы огромной силы воздействия, «роман в письмах» людей, разделенных, избитых бандитским режимом, но не сломленных. Письма эти стали неотъемлемой и одной из самых волнующих частей публикации. В них - и некоторые тайны истории, ведомые заключенным, но не известные многим сегодняшним историкам.

И еще одно свойство воспоминаний Боярчикова. Со времени их написания прошло почти пятьдесят лет. Побежало время нового века и тысячелетия. Боярчиков извлек из «пропасти забвенья» имена жертв и их палачей. Возможно, эти строки будут читать потомки и тех, и других — одни, находя родные имена, заново переживая их судьбу и гордясь предками, другие — испытав чувство собственного позора и проклятия и мысленно прося прощения у жертв и их потомков за содеянное своими предками, либо — генетически — не испытав никакого раскаяния и угрызения совести, мол, это их «разборки».

Обращаюсь к тем и другим: сделайте усилие, возвысьтесь над собою! Познайте призыв Всевышнего, изложенный почти во всех мировых вероучениях и воспроизведенный в Евангелии от Матфея как возглас Иешуа-Иисуса — пророка Иссы: «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный!» (Мат. 5, 48), что еще означает: «Совершайте в

 

жизни труд Познания и Совершенствования себя и окружающего мира — непрерывный и триединый — нравственный, интеллектуальный и физический, этим и построите царство Божие на планете!»

Человечество ныне слишком близко стоит у опасной черты самоуничтожения. Совершенствование каждой человеческой личности сызмала до старости — вот залог недопущения ужасов прошлого и основа строительства более совершенного и безопасного для каждого человека нового мира. «Становитесь совершенными людьми, стройте совершенное сообщество!» — взывают к вам, вопия, унесенные Рекой Времен в «пропасть забвенья» и все же поминаемые вами ваши многочисленные предки.

Внемлите и действуйте!

С глубоким уважением и наилучшими пожеланиями — искренне ваш Владимир Владимирович Соловьев

Москва, февраль 2002 года