КОЛЛЕКТИВ

 

Постепенно я становился волчонком, готовым в любую минуту огрызнуться, защититься, напасть самому. Процесс это долгий, но неуклонный. Коллектив? Дружба, товарищество, братство, о которых твердят у нас на всех перекрестках? Не знаю, не заметил. Мы были больше похожи на стайки волчат, сбившиеся на время для какого-нибудь дела, большей частью дурного. То, что мы лазали по всем окрестным садам и огородам, нами и за грех не считалось: мы хотели есть, у нас не было ничего своего, так что вроде бы сам Бог велел воровать. И не попадаться, а то плохо будет. Это вроде «экспроприации», только мы тогда такого еще не понимали и слова этого, конечно, не слышали. Это было одно из самых безобидных наших дел, оно даже создавало как бы ощущение товарищества, общей опасности. И тут я был активным участником. Но были дела и гораздо хуже. Мне кажется, как во всяком коллективе, обособленном от нормальной жизни, и у нас были свои уродства. В любом таком коллективе существуют свои законы и порядки. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне это кажется почти смешным, но в те времена было отнюдь не смешно.

Мальчишки всегда тяготеют к сильной личности. Это правда. И вот из их среды выделяется кто-нибудь сильный и начинает ими верховодить. Совсем необязательно, чтобы он был физически сильнее всех или умнее. Но, может быть, он чуть постарше остальных и поопытнее, и он получает власть над ними. А мальчишки – народ злой и жестокий, но в то же время – доверчивый. И если среди них окажется главарь с уже испорченной психикой, если он знает, чего хочет, это ужасно влияет на всех остальных. Им начинает казаться, что и они хотят того же, что и их вожак, и они оказываются в полной его власти. Как раз такой был у нас в детском доме № 3. Я совершенно забыл, как его звали, но помню его кличку: Гитлер. Это в тридцать седьмом году, до всякой войны у него была кличка Гитлер. Над мальчиками он имел власть громадную. Я сейчас даже не могу понять почему; вероятно, при стечении каких-то обстоятельств он проявил

 

себя сильным, смелым, находчивым; может быть, выручил их из беды. И вот мальчишки ему безоговорочно верили и безропотно подчинялись. Получилось, что он как бы организовал шайку, которая терроризировала всех остальных ребят в детском доме, заставляла их за себя и на себя все делать, держала всех в страхе. Этот Гитлер был знаменит тем, что заставлял мальчишек есть говно. Так он показывал свою власть – как она широко и глубоко простирается. На примере нашего Гитлера я увидел, что в любом «коллективе» есть верховоды, что на самом деле коллектив – это масса, сборище, толпа, которая должна кому-то подчиняться. Но я от всяких таких компаний стремился уклониться, я был очень неловок физически, меня нисколько не тянуло к их развлечениям. Я всегда искал случая уединиться. Правда, это далеко не всегда удавалось.

Возможно, только на собственной шкуре чувствуешь противоестественность коллективной жизни для ребенка. Этот коллектив или общество в 100-150 человек, которые все время на виду друг у друга. Все время: и день, и ночь, и зиму, и лето, недели, месяцы, годы – все время видишь друг друга, не имеешь возможности скрыться от других. Ты непрерывно на виду: на виду у своих товарищей, у воспитателей. К тому же тебя все время организуют. Строем идешь в школу, там тебе четыре часа говорят о счастье, о том, как ты хорошо живешь... Возвращаешься строем в детский дом, садишься за уроки – опять все сообща, все вместе, под присмотром воспитателя. Но ведь и у маленького человека, у ребенка есть потребности подумать о мире, об окружающем. Это естественно и необходимо, но возможности такой почти не представлялось.

Уровень жизни в детском доме для всех одинаковый, если не считать мелких поблажек, которые перепадают от воспитателей или обслуги на кухне. Я имею в виду уровень школы и детского дома – все получают одинаково. Но дети-то от рождения разные, аппарат генов у каждого особенный и именно он тянет одного делать одно, а другого – другое. А возможности такой нет совершенно. Ты должен делать все, как все, ты должен быть, как все. Непохожих не любят, их всегда преследуют. Та же самая Нонна, о которой я уже упоминал, рассказывала, что когда арестовали ее родителей и ее увели из дома, у нее на голове был завязан огромный красивый бант. С ним она и

 

попала в детский дом. Ей было пять лет, и для нее этот бант был как память о доме, как сам дом. Она им страшно дорожила, дрожала, как бы он не потерялся, и все время просила воспитательниц завязывать ей его в волосах. И представьте себе, все девчонки невзлюбили ее за этот бант, просто возненавидели. Вероятно, кто из зависти, кто от тоски по своим бантам и домам, которых у них давно не стало. Спроси у них – они не смогут ответить, за что они все время обижали девочку с бантом. И только когда бант в конце концов исчез, и она стала, как все, девчонки с Нонной подружились, и она вошла в детдомовский коллектив.

В этом и есть жестокость жизни в коллективе – в том, что тебя заставляют быть, как все, и делать все вместе со всеми, а не то и не так, как ты сам хочешь и можешь. И постепенно это начинает тебя угнетать. В то время я об этом не думал, не мог сообразить, только после всё это на мне отразилось. А в те годы я гордился, что живу в стране, которая лучше всех в мире, в которой произошла революция и дала всему народу счастье. И за счастье почитал жить в коллективе.

 

На новые земли

 

Партия и правительство приняли историческое решение о переселении некоторой части колхозников из малоземельных районов в многоземельные. Советский Союз исключительно богат земельными просторами. Как говорил тов. Сталин еще в 1929 г., "свободных земель было и осталось в СССР десятки миллионов гектаров. Но обработать их своими жалкими орудиями крестьянин не имел никакой возможности"...

Фонды целинных земель, используемых под сельское хозяйство в дерново-подзолистой зоне Сибири, Урала и Дальнего Востока, исчисляются десятками миллионов гектаров. В обширной Омской области более или менее заселена только небольшая южная полоса, примыкающая к Сибирской магистрали...

В пределах Красноярского края насчитывается свыше 5 миллионов плодородных целинных земель, заросших кустарником и мелколесьем...

Большими возможностями для приема переселенцев обладают Читинская область и Бурят-Монгольская АССР, особенно в связи с постройкой Байкало-Амурской магистрали...

Удастся ли справиться с такой задачей? Конечно, но лишь при проведении определенных организационных мероприятий. Главным из них безусловно является переселение. Орудовавшие на Дальнем Востоке, ныне разоблаченные, враги народа создавали для приезжавших колхозников ненормальные условия, в результате часть колхозников даже возвращалась обратно. В настоящее время в Сибири, на Дальнем Востоке да и всюду в других местах переселенцев окружают отеческой заботой...

М. Павловский

Известия, 22 июня 1939 г.