Предыстория

 

В коллегию, как я уже писал ранее, меня приняли в 1975 году, когда мне исполнилось 53 года, то есть человеком с уже сложившимся отношением к жизни и на личном опыте познавшим практику наших так называемых правоохранительных органов.

К тому времени я не только окончил два института (юридический и экономический) и защитил кандидатскую диссертацию, но и обладал двадцатилетним опытом работы юрисконсультом на различных предприятиях нашего народного хозяйства, выступал несколько раз в печати по наиболее острым проблемам хозяйственного права, которое объединяло все вопросы правового регулирования отношений между государственными предприятиями (а других в то время и не было).

В 60-е годы я поверил в так и не состоявшиеся косыгинские реформы, которые в какой-то мере намечали развитие так называемого хозрасчета и договорной дисциплины, укрепление рубля и даже некоторое сокращение непосредственного вмешательства государства в управление предприятием.

Однако добиться радикального изменения экономических отношений между государственными предприятиями и тем более в сфере экономической жизни без отказа от постулатов «развитого социализма» и единой формы социалистической собственности на средства производства без изменения политического строя и ликвидации руководящей и направляющей роли партии было, конечно, невозможно. Этим и объясняется полный провал косыгинской реформы.

Тогда я вряд ли понимал до конца эти банальные истины. Но в пределах открывшихся в то время новых частных возможностей я считал своим долгом сделать все от меня зависящее.

В рамках косыгинской реформы было принято постановление Совета Министров СССР «Об укреплении юридической службы в народном хозяйстве». Я работал тогда главным юрисконсультом одного из главков Минторга СССР, а министром торговли был всесильный член Политбюро ЦК КПСС и одно-

 

временно заместитель Председателя Совета Министров СССР А.И.Микоян.

Вряд ли он был наивен, подобно мне, и верил в успех этой реформы. Вероятно, он, как всегда, старался формально проявить себя верным исполнителем новых идей партии. Он создал в аппарате министерства мощный юридический отдел во главе с молодыми и инициативными юристами М.А.Фиалковым и И.Н.Садиковым. Министерство торговли СССР в то время было государственным регулятором распределения всех товаров народного потребления, как Госснаб СССР — всей материально-технической продукции. Естественно, что это распределение товаров и продукции осуществлялось в соответствии с общими заданиями, которые разрабатывал Госплан СССР и утверждал Совет Министров СССР.

Ни один килограмм хлеба или сахара, ни один винтик или болт не могли быть поставлены никем и никому без соответствующего плана, разнарядки или разового наряда указанных органов.

Вся эта громоздкая и бессмысленная, но так называемая плановая работа, выполняемая миллионной армией чиновников с помощью отчетов и арифмометров не без влияния волюнтаризма и коррупции, практически дезорганизовала производство и сбыт, повышала себестоимость товаров и продукции, способствовала увеличению издержек производства и в конечном счете привела его к стагнации, дефициту товаров и продукции и, наконец, к развалу финансовой системы, существовавшей только в кассовых планах и отчетах Госбанка. По существу, только эти так называемые кассовые планы и отчеты отражали реальное движение денег в стране и позволяли как-то сдерживать инфляцию с помощью единых прейскурантов розничных и оптовых цен, утверждаемых Госкомценом СССР.

Весь оборот денег между государственными предприятиями происходил путем безналичных расчетов через тот же Госбанк с помощью пустых бухгалтерских проводок, не имеющих никакого отношения к движению реальных денег, а нехватка или излишек оборотных средств у того или иного предприятия ежегодно регулировались пополнением или изъятием этих средств также на бумаге через вышестоящие организации, осуществлявшие так назы-

 

ваемую трансформацию их балансов. Поэтому практически каждому предприятию были безразличны итоги его финансовой деятельности, выправляемые таким образом, а его затраты на капитальное строительство и модернизацию производства компенсировались за счет таких же бумажных планов и тех же безналичных расчетов.

В этих условиях косыгинские идеи укрепления рубля были обречены на провал, а финансирование армии, спецслужб и ВПК (а также аппарата КПСС) могло производиться бесконтрольно и в неограниченных суммах по планам, составляемым, как правило, ими самими и покрываемым в основном за счет налога с оборота предприятий и в некоторой степени за счет подоходного налога с населения.

Все эти секреты планового хозяйства считались тогда незыблемыми основами управления социалистической экономикой и возводились в преимущества социализма, свободного якобы от кризисов перепроизводства и сбыта. Поэтому предпринятые тогда попытки укрепления договорной дисциплины с помощью повышения финансовой ответственности каждого предприятия за выполнение договоров имели только декларативный характер.

Но все это было доступно и понятно только ограниченному кругу руководителей партии и правительства, которых такое положение вполне устраивало. А простые советские люди, воспитанные на учебниках социализма, довольствовались этими декларациями и принимали их всерьез.

Помню, как я, назначенный зав. юридическим отделом одной из крупнейших оптовых торговых баз «Росбакалеи», через которую шел весь сбыт бакалейной продукции, начиная от сахара и кончая ликеро-водочными изделиями, наивно воспринимал новое Положение о поставках товаров народного потребления, которым были предусмотрены огромные финансовые санкции за ненадлежащее исполнение договоров, и предъявил колоссальный штраф Московской кондитерской фабрике «Красный Октябрь», возглавляемой тогда депутатом Верховного Совета СССР, Героем Социалистического Труда и подружкой жены А.И.Косыгина Анной Андреевной Гриценко.

— Вы что, с ума сошли, товарищ, как вас там, Коган? Вы хотите оставить без оборотных средств передовое социалистическое

 

предприятие и многотысячный коллектив без зарплаты? Да кто вам это позволит? Вы завтра положите на стол свой партбилет.

— Я, Анна Андреевна, выполняю волю партии и правительства и руководствуюсь новым Положением о поставках. А что касается партбилета, то, пардон, у меня его никогда не было и нет. Я вам могу положить на стол что угодно, но не партбилет.

— А-а-а! Теперь я понимаю, почему вы занимаетесь экономической диверсией!

И через пару дней наша база получила распоряжение Совета Министров СССР об освобождении (в порядке исключения) фабрики «Красный Октябрь», а заодно и других кондитерских фабрик от уплаты штрафных санкций.

А еще через два месяца был получен какой-то циркуляр Минфина СССР, согласно которому все оптовые базы обязаны были перечислять в бюджет 95% всех денежных сумм от превышения полученных санкций над уплаченными. Вот тебе и хозрасчет! Вот тебе и повышение роли договоров! Но я все равно не унимался. 5% от полученных санкций, остававшихся до поры до времени (до реформации баланса) в нашем распоряжении, составляли тоже огромные суммы.

Потом я взялся за так называемую «централизованную доставку» товаров поставщиками покупателям, тоже продекларированную новым Положением о поставках. Ранее каждый магазин сам вывозил с фабрик выделенные ему по нарядам и закрепленные в договорах товары. Около каждой фабрики скапливались вереницы грузовых автомобилей, ожидающих своей очереди. Многие автомобили гонялись наполовину пустые. А ассортимент отпускаемых им товаров зависел не от договора, которым формально он был обусловлен, а от настроения кладовщика фабрики, которое, конечно, можно было при желании и возможности как-то улучшить, если привезти тому же кладовщику пару ящиков других дефицитных товаров или просто за взятку. И к тому же сколько излишнего транспорта расходовалось при такой системе «самовывоза» товаров!

И наказать рублем такую фабрику за нарушение ассортимента было практически невозможно. Представитель магазина, мол, сам выбрал то, что ему было нужно, и своими конклюдентными действиями изменил договор.

 

Так как воевать по этому вопросу мне, беспартийному и маленькому начальнику юридического отдела, с такими директорами фабрик, как А.А.Гриценко и ей подобными членами МК КПСС, снабжающими к тому же и знаменитую секцию № 100 в ГУМе, было затруднительно, пришлось прибегнуть к помощи прессы и государственного арбитража.

В «Известиях» была опубликована по этому вопросу моя статья в «Листке рабочего контроля», а зам. главного арбитра РСФСР А.Г.Дмитриев при рассмотрении преддоговорных споров с фабриками поддержал мои требования.

Вскоре сами фабрики не могли нарадоваться централизованной доставке товаров, при которой порядка стало больше, а для «блатных» магазинов по-прежнему можно было оставить в уголке несколько ящиков «Мишки косолапого» или «Раковой шейки», забросив (каюсь!) пару таких ящиков по дороге и в мой отдел для сотрудников.

В Министерстве торговли ко мне относились очень хорошо и всячески поддерживали. Достаточно сказать, что мне, одному из первых юристов системы, был установлен министром персональный оклад (160 рублей вместо 120 рублей по штату). За это время я помог написать диссертации начальнику юротдела М.А.Фиалкову и его заместителю И.Н.Садикову. (Пусть не обижаются на меня за разглашение этих секретов их дети, с которыми я знаком с раннего возраста и хорошо к ним отношусь до сих пор, так же как хорошо относился и к их родителям. Я ведь и себя не щажу в этих записках. Кстати, они и мое непосредственное начальство много раз предлагали мне перейти на хозяйственную работу, на которой я зарабатывал бы гораздо больше. Но администрирование, как и сейчас коммерция, — не моя стихия.)

Я уже тогда твердо решил идти по своей стезе. Если я смог помочь друзьям-начальникам написать две диссертации, то почему бы мне самому не сочинить что-нибудь такое оригинальное, тем более что в президиуме МГКА мне объявили, что кандидату юридических наук отказать в приеме в коллегию почти невозможно, а свою мечту об адвокатской деятельности я никогда не оставлял.

Помог случай. Как-то вечером я гулял возле дома с собакой. Было скользко, Джильда увидела своего друга — колли и дернула

 

так неожиданно, что я упал и сломал ногу. Два месяца, проведенные дома, оказались достаточными для обдумывания и составления основных тезисов будущей диссертации.

Мои друзья — физики, математики, доктора и киношники подшучивали над выбранной мной темой диссертации. А Миша Левин даже нарисовал нехитрую карикатуру на меня по этому поводу. Ни рисунке было изображено строение с вывеской «Склад», а рядом в тулупе и с ружьем — охранник, очень похожий на меня.

Тема диссертации называлась «Правовое регулирование хранения товаров на складах». Сейчас я бы ее назвал по-другому, более правильно: «Договор консигнации». Но в то время наша юриспруденция даже не знала такого термина. А такой договор через тридцать лет был легализован в нашем ГК. Зачем один и тот же товар перевозить с одного склада на другой много раз, точнее, каждый раз, когда он переходит в собственность (распоряжение) другого хозяина? Ведь при этом простаивают напрасно большие складские емкости, излишне загружается транспорт, возникают большие потери товара при хранении и перевозке, не считая дополнительных возможностей для воровства этих товаров. Нельзя ли держать эти товары на одном складе, который будет находиться в ведении специализированного складского предприятия, переписывая только накладные на него от производителя до конечного получателя?

Небольшой опыт организации такого складского хозяйства уже был. Мострансэкспедиция, находившаяся в ведении Исполкома Моссовета, забрала у оптовых баз прирельсовые склады и сдавала им же их в аренду, ни за что сама не отвечая. Воровство процветало. Во время массового завоза в Москву, скажем, сахара (осень) секции, предназначенные для его хранения, были забиты до отказа, а прибывшие с сахаром новые вагоны простаивали в ожидании свободного места в этих секциях. В то же время секции, предназначенные для хранения, скажем, минеральной воды, поступавшей в Москву в основном зимой, когда спрос на нее был минимален, пустовали. А летом и осенью все было наоборот. При этом потребители, в адрес которых поступали товары, вывозили их с этих складов своим транспортом на какие-то промежуточные

 

склады (баз, торгов), откуда их забирали со временем конечные потребители — магазины.

Думаю, что моя идея понятна. Товар находится все время на одном складе, хотя распорядители этого товара неоднократно изменяются, и дожидается спроса, с наступлением которого склад своим транспортом по заявке конечного потребителя доставляет его непосредственно каждому получателю. На этом принципе работают во всем мире и товарные биржи, на которых брокеры продают и покупают товар, находящийся далеко от них, а иногда даже еще и не произведенный.

Вот эти соображения и стали основой моей диссертации. Отчасти они сразу же были проверены и воплощены в жизнь согласно Правилам хранения товаров на складах Мострансэкспедиции, разработанным с моим участием.

Боюсь, что сегодня, в связи с появлением множества мелких производителей товаров, массы посредников и еще большего количества маленьких магазинов, на это перестали обращать внимание. А на самом деле, по моему глубокому убеждению, сейчас, как никогда, эта идея должна способствовать снижению издержек обращения и цен на товары.

Но потом меня заняли другие мысли.

После успешной защиты диссертации в Институте народного хозяйства им. Г.В.Плеханова я был по конкурсу избран зав. правовым сектором ЦНИИТЭИ Минмясомолпрома СССР.

В принципе там меня ждали те же проблемы. Договоры на поставку мясо-молочной продукции — проформа и сплошная фикция. Товары поставляют по разнарядкам министерства, главков или разовым нарядам, а иногда и просто по телефонным звонкам.

Как бы хорошо чиновники из Госплана СССР, Минмясомолпрома СССР и Минмясомолпромов союзных республик ни старались предвидеть и учесть потребности в своих планах, на основании которых заключались договоры, изменение конъюнктуры рынка досконально и на весь год предусмотреть невозможно.

То какой-нибудь мясокомбинат — производитель товара сорвал выполнение плана производства (иногда по объективной причине), то в каком-нибудь регионе резко повысился спрос на эти продукты. То какой-нибудь секретарь обкома звонит минист-

 

ру и срочно требует отгрузить в область десяток вагонов мяса, а другой секретарь обкома кричит, что у него скопилось и нет возможностей дальше хранить огромные запасы того же мяса. И недавно привезенное мясо, например из Семипалатинска на Дальний Восток, срочно погружается в вагоны и отправляется в обратном направлении. Сколько дополнительных потерь продукции, сколько новых вагонов требуется! А главное — ухудшается качество продукции. И поэтому первой темой исследования в моем секторе было: «Повышение роли договора поставки мясомолочной продукции».

Для участия в работе над этой темой я пытался использовать самые современные способы научных исследований. Даже привлек к ее разработке Институт прикладной математики АН СССР. Исследовали вопросы влияния на потребность в мясопродуктах урожая сельхозпродуктов (как будто его можно предвидеть), миграции населения, опыт зарубежных стран и многие другие факторы, от которых зависит потребление мясопродуктов в том или ином регионе.

Конечно, тему мы закончили в срок. И премию за нее мы получили.

На президиуме МГКА, когда представитель Управления юстиции Мосгорисполкома ехидно спросила меня о реальной эффективности наших исследований, я с чистой совестью ответил, что правовые основы организации привеса крупного рогатого скота и повышения удоя молока в стране разработаны, но реальные показатели работы нашего народного хозяйства зависят, увы и отнюдь, не от юристов.

— Значит, все ваши научные исследования ничего не стоят, и на них впустую затрачены большие государственные средства.

— Я бы так не сказал. Просто эти работы сегодня еще прежде временны. Но их можно будет использовать в будущем, когда изменятся основные принципы нашего планирования и рычаги воз действия на развитие животноводства и производства.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что сказал.

— А почему вы решили уйти от дальнейших исследований этих вопросов, включенных в план важнейших тем, которые имеют первостепенное значение для народного хозяйства, и перейти на

 

работу в адвокатуру, где средний заработок адвоката гораздо ниже, чем вы сегодня получаете как заведующий сектором НИИ первой категории?

— Во-первых, потому, что все возможное на сегодня наш сектор уже сделал, а остальное зависит не от нас. А во-вторых, не единым хлебом сыт человек бывает, и, кроме того, я надеюсь со временем в адвокатуре получать зарплату выше среднего ее уровня в целом по коллегии.

Раздались аплодисменты присутствующих членов президиума, а его председатель К.Н.Апраксин их резко оборвал и предложил мне выйти из зала и предоставить президиуму возможность решить вопрос о моем приеме в коллегию.

Так я был наконец принят в члены МГКА, но через неделю в президиум поступил протест начальника Управления юстиции Мосгорисполкома Морозова на решение о моем приеме.

Вообще в то время каждую кандидатуру в члены коллегии президиум по неписаному правилу должен был предварительно согласовать с Управлением юстиции. Но в моем случае К.Н.Апраксин согласовал этот вопрос в обход управления непосредственно с зав. отделом МГК КПСС Костенко под предлогом необходимости заполучить в коллегию специалиста по хозяйственному праву, который мог бы консультировать по этим вопросам молодых адвокатов, обслуживающих «точки», то есть предприятия.

В протесте Управления юстиции по поводу моего приема, конечно же, не говорилось о моей политической неблагонадежности и даже о строптивом характере. Мотивы этого протеста были циничны и вместе с тем смешны. Коган, мол, является руководителем научных исследований, включенных Советом Министров СССР в план тем, имеющих важнейшее значение для народного хозяйства, в связи с чем его переход на работу в адвокатуру может негативно отразиться на развитии правовой науки.

Я точно не знаю, каким образом К.Н.Апраксин добился отзыва этого протеста, но, по слухам, он обещал Морозову принять в коллегию его протеже, которому президиум ранее отказал в приеме. Однако, объявляя о том, что мой вопрос решен положительно, К.Н.Апраксин довел до моего сведения одно условие, под которое он добился такого решения. Я не должен был участвовать ни в од-

 

ном политическом процессе (тогда проходила полоса «диссидентских» дел), по которому требовался «допуск» КГБ. И вообще К.Н.Апраксин посоветовал мне, хотя бы на первое время, «не высовываться». Уже через два месяца он напомнил мне о своем совете: «Ты что, с ума сошел? Только пришел в коллегию, а вырабатываешь «максимум» гонорара, — В то время такой максимум составлял 320 рублей. — Ты же этим подводишь своих коллег». Пришлось мне умерить энтузиазм.

И началась моя адвокатская жизнь. Конечно, в первых своих делах я допускал промахи и ошибки в стратегии и тактике защиты в уголовных процессах. Только лет через пять меня стали считать приличным адвокатом.

Сейчас, спустя много лет, я пришел к выводу, что пять лет — это минимальный срок, необходимый для становления хорошего адвоката при наличии у него определенных субъективных качеств, к числу которых отношу в первую очередь отнюдь не образование (хотя и это необходимое условие успешной работы), а ум, эрудицию и добропорядочность.

К сожалению, у меня сохранились не все досье тех дел, которые я вел в то время. Поэтому о некоторых из них я пишу по памяти. В связи с этим еще раз прошу прощения за возможные неточности в деталях и готов принести извинения, если они покажутся кому-нибудь обидными.