- 278 -

Гамлет: «Убить или не убить»

 

Мой успех в Ереване по делу Давида послужил для меня неплохой рекламой среди местных криминальных кругов. И вот ко мне в гостиницу явилась пожилая и роскошно одетая армянка, которая просила принять поручение на защиту ее сына Гачика в Таллинне.

Она не скрывала, что Гачик и его младший брат Гамлет давно находятся под наблюдением местных органов МВД, которые подозревают их в разных нехороших делах. Насколько я понял, основным их занятием был рэкет. Но тогда такой термин в России, да и в Армении был почти неизвестен. Говоря попросту, Гачик и Гамлет обеспечивали безопасность богатых людей, получая за это соответствующую мзду.

Кстати, о терминах. Гачик в Ереване имел кличку Мафиозо, хотя это слово было в то время у нас известно только из переводных криминальных романов. Местные органы милиции ничего с братьями поделать не могли, а может быть, и не хотели. Поэтому они с радостью сдали Гачика эстонским сыщикам, которые приехали в Ереван в поисках преступников, совершивших убийство в Таллинне. Там была убита девяностолетняя армянка, о богатстве которой в Ереване ходили легенды.

Спасаясь от этих легенд и связанных с ними опасностей, старуха вместе со своей уже немолодой дочерью Аллой переехала в Таллинн, где ее не знали, и где она надеялась тихо и мирно дожить свой век.

Но эту даму достали и там. В один для нее далеко не прекрасный летний вечер грабители забрались в ее новый дом в при-

 

- 279 -

городе Таллинна и обокрали его начисто. Но на этом дело не закончилось. Вряд ли преступники желали смерти старухи, так как милиционеры нашли ее привязанной к креслу и с кляпом во рту, а судмедэкспертиза определила, что смерть наступила от обширного инфаркта.

По мнению таллиннских сыщиков, следы преступления вели в Ереван. У дочери старухи там остался любовник Сурен, к которому она иногда наведывалась. А Сурен время от времени приезжал к ней.

В день гибели старухи Сурен находился как раз в Таллинне. В семь часов вечера они с Аллой ушли в кино, затем зашли поужинать в ресторан, а явившись домой в первом часу ночи, обнаружили мертвую старуху и пропажу всех ее драгоценностей, хранившихся в чемодане, о чем знала только Алла.

Вызванная ими милиция и дежурный следователь составили, как полагается, протокол осмотра места преступления и сфотографировали труп и стоящий около кресла старухи чемодан, из которого были похищены ценности.

На следующий день прокуратурой города было возбуждено уголовное дело по факту убийства старухи, и производство по делу поручили старшему следователю горпрокуратуры.

Следователь С. не удовольствовался составленным накануне дежурным следователем протоколом осмотра и фотографиями и на следующий день составил более подробный протокол осмотра места преступления и сфотографировал все комнаты дома и даже прилегающий к дому участок с забором и калиткой, через которые преступники могли проникнуть в дом.

Обо всем этом я узнал уже на месте, в Таллинне, когда знакомился с материалами дела. А в Ереване от матери Гачика и Гамлета я услышал версию о том, что ее сыновья никак не могли быть причастны к этому преступлению, поскольку они в тот день находились у себя дома в Ереване.

По мнению матери, ереванская милиция, которая давно имела зуб на ее сыновей, просто решила отделаться от них и подсказала таллиннскому сыщику С. версию о совершении данного преступления Гачиком и Гамлетом. Такую версию мог подсказать также и Сурен, который когда-то был дружен с ее сыновьями, а последнее

 

- 280 -

время проживал с Аллой в Таллинне практически на иждивении ее матери.

Она мне также пояснила, что, несмотря на то, что у С. было постановление об аресте обоих ее сыновей, арестован и препровожден в Таллинн был только Гачик, так как Гамлета в это время в Ереване не было. «И я его им не отдам, — сказала она. — Они его никогда не найдут».

На мой вопрос о возможном причастии самого Сурена к этому преступлению дама гордо ответила, что армянские женщины не оговаривают своих соотечественников, даже если и подозревают кого-нибудь из них в преступлении.

Ну что ж, дело интересное. Я только потребовал от своей клиентки, чтобы она в Таллинне обеспечила мне переводчиков с армянского языка. Дама сказала, чтобы я не беспокоился об этом. И еще я спросил ее о наличии свидетелей алиби ее сыновей. Она мне ответила, что такие свидетели будут, когда она узнает о показаниях Гачика на этот счет.

— Но тогда будет поздно. Ведь суд может мне отказать в вы зове их из Еревана, поскольку это потребует времени.

— Не беспокойтесь. Они будут ко дню суда в Таллинне. У Гачика всегда есть свидетели его алиби.

— Не слишком ли вы откровенны со мной? Я не могу заявлять ходатайство о допросе лжесвидетелей.

— А я вас об этом и не прошу. Но я не могу помнить, где и с кем был Гачик полгода тому назад. А Гачик наверняка это помнит.

— Разумно. Но может быть, кроме свидетелей найдутся какие-нибудь документы, подтверждающие его алиби?

— Может быть. Это зависит от показаний Гачика.

— Но я узнаю показания Гачика и смогу переговорить с ним только при ознакомлении с материалами дела за несколько дней до суда.

— Этого будет вполне достаточно. Я привезу несколько счетов из ресторана без даты.

— Вы опять слишком откровенны со мной. Я не имею права представить в суд заведомо липовые документы.

— Почему липовые? Я передам вам счет с датой, а липовый он или настоящий, вы не обязаны знать. Адвокат вы или не адвокат?

 

- 281 -

— У вас превратное мнение об адвокатах. Адвокат не может представлять в суд заведомо сфальсифицированные ложные документы. Кроме того, эти документы могут быть всегда проверены путем допроса лиц, которые их составляли и подписывали.

— Тогда вам придется обойтись без документов. Достаточно будет двух-трех свидетелей, которые подтвердят алиби Гачика.

— Но суд им может не поверить. Тем более что лжесвидетели могут запутаться в деталях.

— Наши свидетели не могут запутаться. И вообще, в Таллинне действует презумпция невиновности? Гачика никто там не видел.

— В Таллинне, так же как и в Ереване, фактически действует презумпция виновности. А насчет того, видел ли кто-нибудь Гачика на месте преступления, пока неизвестно. Даже если и никто не видел, следствие может представить, как и вы, лжесвидетелей. Если вы считаете это возможным, то следствие — тем более.

— Ну, это ваша проблема разоблачать таких лжесвидетелей. На следующий день я созвонился со следователем в Таллинне, узнал, когда закончится предварительное следствие, и к согласованному с ним сроку явился в Таллинн.

Из материалов дела я выяснил, что в день гибели старухи один из ее соседей видел около восьми часов вечера, как в калитку ее двора входил незнакомый мужчина, явно не местный. А другой сосед слышал, как около десяти часов вечера к дому старухи подъезжал какой-то автомобиль.

Больше никаких сведений о подозрительных лицах, посетивших в тот вечер дом старухи, в деле не было.

Из протокола допроса дочери старухи было известно, что, уходя с Суреном из дома в семь вечера, они закрыли дверь и калитку на ключ, но, когда явились домой, калитка и дверь были открыты. Никаких следов преступников в доме они не обнаружили, хотя тщательно осмотрели весь дом в течение последующей ночи, которую они провели вместе с сыщиком С.. Тот ушел только утром, когда в дом явился другой следователь и начал составлять новый протокол осмотра места преступления и все заново фотографировать.

По словам Аллы, чемодан с драгоценностями мать хранила у себя в спальне под кроватью, и каким образом он оказался около

 

- 282 -

кресла, в котором обнаружили ее труп, ей неизвестно. Поскольку о том, где хранились ценности, знала только она, Алла высказала предположение, что мать сама указала преступникам, где лежит чемодан.

При встрече с Гачиком я убедился в том, что его мать права. У него и его брата Гамлета было железное алиби. Накануне убийства старухи они гуляли в загородном ресторане под Ереваном, где их видели многие люди. А на следующий день после совершения преступления Гачик принимал гостей у себя дома, что тоже многие могут подтвердить. Правда, именно на тот день, когда убили старуху, у него алиби не было. Но не мог же он в течение одного дня прилететь в Таллинн, совершить преступление, а на следующий день оказаться опять в Ереване.

Знакомясь с материалами, я обратил внимание на то, что в деле имеется справка Таллиннского аэропорта, из которой следовало, что в день совершения преступления из Еревана в Таллинн был один самолет, прибывший в аэропорт назначения в 19 часов 30 минут, но среди зарегистрированных на этом рейсе пассажиров фамилия Гачика не значилась. Вместе с тем к материалам дела был приобщен список всех пассажиров данного рейса, в котором значилось несколько армянских фамилий.

Из предварительной беседы со следователем мне стало ясно: следствие предполагает, что Гачик прилетел этим самолетом под чужой фамилией, а Гамлет приехал в Таллинн ранее поездом.

Но это были всего лишь предположения.

Других пассажиров и членов экипажа самолета по вопросу о внешности прилетевших с ними пассажиров допрашивали, но их показания были неконкретны и расплывчаты. Зато из показаний Сурена я узнал, что за несколько дней до убийства старухи, он, Сурен, встречался в Ереване с Гачиком, а Алла ожидала его в это время в Москве, откуда они вместе приехали в Таллинн за два дня до преступления. Сурен также показывал, что Гачик при встрече с ним в Ереване интересовался адресом, по которому проживали Алла с матерью, но он сказал ему, что не помнит этого адреса, а в поезде, которым они с Аллой ехали из Москвы н Таллинн, он видел человека, похожего на Гамлета, но с ним не разговаривал.

 

- 283 -

О своей причастности к убийству старухи Сурен дал весьма интересные показания. Зачем ему было убивать старуху, которая была еле-еле жива, а после ее смерти все ценности и так достались бы Алле, на которой он собирался жениться, хотя и был лет на пятнадцать моложе ее?

Вот на таких косвенных уликах и предположениях и было построено обвинение Гачика в убийстве с целью ограбления. По версии обвинения, первым в дом старухи проник Гамлет, а к назначенному сроку появился там и Гачик. Братья запугали старуху, и она им показала, где хранятся ее фамильные драгоценности, после чего они ее связали и заткнули рот кляпом, чтобы она не могла позвать на помощь или подойти к телефону. На Гамлета в связи с тем, что он скрылся от следствия, дело было выделено в отдельное производство.

Вот так дело выглядело до суда. В судебном заседании я обратил внимание на то, что сыщик С. не отходит от Сурена и Аллы. Мое ходатайство об удалении его из зала судебного заседания суд отклонил. И тогда мать Гачика, за которой была установлена постоянная слежка, пошла на телеграф и дала телеграмму в Тобольск, до востребования, на имя Гамлета. Что она там написала, я не помню, но сыщика С. на следующий день в зале суда уже не было.

При допросе Сурена в суде мне удалось вытащить из него признание, что он не просто видел Гамлета в поезде по дороге из Москвы, но и тайком от Аллы разговаривал с ним и выяснил, что Гамлет откуда-то уже знает таллиннский адрес Аллы, однако заверил его, что убивать старуху они не собираются, а просто хотят, чтобы она отдала им старый долг.

И тогда я попросил суд предъявить Сурену, а затем и Алле фотографии из дела. На первой фотографии, сделанной дежурным следователем в день смерти старухи, было ясно видно, что чемодан, стоящий у кресла убитой, цел и невредим. А на второй фотографии, сделанной на следующий день, на всей его боковой части четко просматривался разрез.

— Кто находился в доме после ухода дежурного следователя до появления утром другого следователя?

— Я, Алла, сыщик С. и понятые.

 

- 284 -

— Кто из вас подходил к чемодану и разрезал его?

— Не знаю. Мы часа в четыре утра ушли с Аллой спать. В комнате, где стоял чемодан, оставался тогда только сыщик С.

— Когда ушел сыщик С. из дома?

— Не знаю точно. Мы проснулись часов в девять утра, а в одиннадцать приехал уже новый следователь.

— Больше вопросов не имею. Прошу суд удостоверить факт, что на листе дела семь имеется фотография чемодана, который цел и невредим, а на листе дела шестнадцать этот же чемодан имеет следы вскрытия путем разреза его от края до края.

Суд удалился на перерыв. По лбу прокурора стекал пот. Мой Гачик выглядел гоголем, а его мать кричала мне:

— Что я говорила? Мои сыновья честные люди. И они не нуждаются в сраных побрякушках старухи. Пусть этими цацками подавится ее дочь.

К концу судебного следствия появляется злой и усталый сыщик С.

Я заявляю ходатайство о его допросе. Мне отказывают под предлогом, что он ранее находился в зале и слышал показания подсудимого и свидетелей.

— Но он не слышал последних показаний свидетелей — Сурена и Аллы.

— Это не имеет значения. Свидетели не должны находиться в зале.

— Но вы же отклонили мое ходатайство о его удалении из зала.

— Вы тогда не заявляли ходатайства о его допросе в качестве свидетеля, и у суда не было тогда оснований для его удаления из зала.

В заключительной части судебного следствия при оглашении письменных документов, имеющихся в деле, я еще раз прошу суд обратить внимание на фотографии чемодана.

Прения начинаются, естественно, с речи представителя государственного обвинения. Обвинение поддерживал зам. прокурора города. Как и все эстонцы, он подчеркнуто аккуратно одет и старательно причесан. От обвинения Гачика в убийстве старухи он отказался, считая, что ее убил Гамлет, первым вошедший

 

- 285 -

в дом. Однако настаивает на доказанности обвинения Гачика в грабеже и просит назначить ему за грабеж пять лет лишения свободы.

Потом выступает представитель Аллы, признанной потерпевшей по делу, один из лучших таллиннских адвокатов Пипко. Честно говоря, я позавидовал его ораторскому искусству. Добродетельная женщина, отказавшаяся от личной жизни ради старой и больной матери, ради нее покинувшая Родину и переселившаяся по ее капризу в Таллинн, где ее одиночество лишь изредка скрашивал приезд давно любимого мужчины, на брак с которым не давала согласия мать. И вот теперь эта бедная женщина мало того что потеряла любимую мать, но и лишена всех средств к существованию. Злодеи должны быть сурово наказаны.

После него, признаюсь, выступать было нелегко. Я лишь поблагодарил прокурора за его честный отказ от обвинения Гачика в убийстве и посчитал необходимым заметить, что суд в приговоре не может ссылаться на виновность его брата, который не участвовал в процессе и поэтому был лишен права на свою защиту. И вообще насильственная смерть старухи исследованными судом материалами осталась недоказанной. Во всяком случае и при всех обстоятельствах, как бы они ни были истолкованы судом, умысел грабителей на убийство старухи абсолютно исключается, поскольку смерть старухи наступила от инфаркта. Не доказан и сам факт грабежа, то есть открытого хищения имущества, так как такое хищение произошло уже после смерти старухи. Не доказана вообще какая-либо причастность Гачика к исследованным событиям.

Из имеющихся в деле фотографий чемодана, в котором хранились похищенные ценности, бесспорно следует, что их изъятие из чемодана произошло явно после смерти их владельца, когда в доме находились только потерпевшая Алла, ее любовник Сурен и таллинский сыщик С., которого суд, к сожалению, отказался допросить в качестве свидетеля. И т.д. и т.п. Я просил оправдать Гачика за недоказанностью его участия в данном преступлении.

Выступая, я все время наблюдал за прокурором. Воротник его белоснежной сорочки стал желтым. По лицу обильно тек пот. Аккуратный пробор посередине прически съехал куда-то вбок

 

- 286 -

вслед за галстуком. Но он этого не замечал и слушал меня, разинув рот. А когда я закончил свою речь, он неожиданно попросил слова для реплики. Я думал, что он сейчас начнет как-то оспаривать мои доводы. Но впервые в жизни я услышал такую реплику прокурора.

Он сказал, что очень жалеет об отсутствии у него магнитофона, так как считает мою речь образцом защитительной речи. На ближайшем семинаре прокуроров республики он расскажет о том, как эффективно может использовать адвокат любую ошибку органов следствия, их недоработку в сборе доказательств по расследуемому делу и т.п.

Я был рад, что в зале присутствует моя жена. Пусть услышит из уст прокурора, какой у нее замечательный, умный и талантливый муж (дифирамбы от моих подзащитных и даже коллег она уже слышала).

И после такой реплики прокурора признаюсь, я почти поверил в оправдательный приговор. Но было еще не то время.

Гачику дали (после долгого совещания и разговоров с кем-то по телефону) четыре года за кражу. Я считал этот приговор явно необоснованным, но Гачик просил меня его не обжаловать. А мать Гачика приглашала навестить ее в одном из ресторанов в горах, который уже тогда принадлежал ей. «Гамлета я им все равно не отдам», — так она закончила свое приглашение.

Об их судьбе я больше ничего не слышал.