Страх сильнее разума

 

Когда-то я давал интервью московскому корреспонденту газеты «Нью-Йорк тайме» Стиву Эрлангеру. Его большая статья «Россия и закон», опубликованная в недельном обозрении этой газеты за 26 мая — 8 июня 1992 года, заканчивалась моими словами: «Мне понадобилось очень много времени для того, чтобы выдавить из себя страх, и на самом деле он еще сидит во мне». Но эти строки я пишу уже в 2000 году, и единственный страх, который во мне сегодня есть, это то, что я не успею дописать свои записки.

А у многих моих клиентов и бывших подзащитных этот страх сохранился до сих пор. Прежде всего страх перед нашими доблестными органами. И даже у тех людей, кто сам работает в этих органах.

К такому выводу я пришел после телефонного разговора с одним из моих бывших клиентов. Назовем его А. Когда-то я спас его

 

сына от тюрьмы и тем обеспечил ему благополучное продолжение карьеры в органах МВД. Поскольку его дело кажется мне интересным не только фабулой и методами моей работы, но и как характеристика эпохи, в которую происходили эти события, я нашел необходимым написать о нем. Во всех случаях, когда можно разыскать героев своих записок, я стараюсь связаться с ними и получить разрешение на рассказ о них. Может быть, они не хотят упоминания их имен. Может быть, предпочитают не разглашать некоторые, щекотливые для них подробности. Или вспомнят детали, о которых я сам уже позабыл.

И вот, разыскав телефон А., я позвонил ему и сообщил о своем намерении рассказать о деле его сына.

— Я категорически возражаю против этого, — заявил он мне.

— Почему?

— Это может навредить дальнейшей карьере моего сына.

— Но ведь ваш сын выглядел в том деле вполне приличным человеком. Для него все закончилось. Он даже после этого защитил диссертацию. Как же мои воспоминания о его деле могут ему теперь навредить?

— Это не телефонный разговор. Вы потом уехали за границу. А он остался здесь. Но дело на этом не закончилось. Оно продолжалось без вашего участия, и вам не известны дальнейшие события.

— Но я знаю, что ваш сын сейчас продолжает успешно работать в органах МВД. Значит, продолжение дела, о котором я, может быть, действительно ничего не знаю, не смогло его скомпрометировать. Да это было просто невозможно после окончания моей работы. Ведь я с вашей помощью обеспечил доказательства абсолютной его невиновности в преступлении, в связи с чем дело против него было прекращено производством еще при мне. И вы, и он тогда остались довольны моей работой. Почему вы возражаете против моих воспоминаний? Они должны быть приятными не только для меня, но и для вашего сына.

— Я категорически возражаю. Вы не знаете о тех событиях, которые происходили после вашего отъезда.

— О том, чего не знаю, я и не собираюсь писать.

— Вы не имеете права ничего писать о моем сыне.

 

— Если так, то я обязательно напишу о деле вашего сына, но не буду называть ни его, ни вас. Согласны?

—Нет!

— Раз так, то я все равно напишу о нем, а если вы посчитаете, что я чем-то в своих записках обижу вашего сына или вас, можете предъявить мне иск в суд о защите чести и достоинства.

Итак, об этом деле.

Однажды один мой знакомый из АН СССР обратился ко мне с просьбой принять на себя защиту сына его знакомого А., которого обвиняют в ДТП, повлекшем за собой тяжкие последствия. Во-первых, были разбиты вдребезги два автомобиля. Во-вторых, оба водителя получили тяжкие телесные повреждения и находились тогда в больнице. Одним из этих водителей и был сын А. (назовем его В.), адъюнкт Высшей школы МВД, который, управляя своим автомобилем «Жигули», поздно вечером на довольно узкой улице Волгина, где и была расположена Высшая школа МВД, столкнулся лоб в лоб с другим автомобилем — черной «Волгой». По факту этого ДТП была произведена органами ГАИ соответствующая проверка, по результатам которой проверяющие пришли к выводу о виновности В.

Я выписал ордер и поехал к следователю ГАИ Юго-Западного округа, который возбудил уголовное дело против В. и приостановил его в связи с тем, что В. и потерпевший находились на излечении в больнице.

К моему удивлению, следователь, симпатичный парень, предоставил мне возможность ознакомиться с материалами дела, хотя моему подзащитному еще не было предъявлено обвинение, и он не был задержан, а в этих случаях тогда адвокату могли и не показывать дело.

По данным протокола, составленного ГАИ на месте ДТП, и соответствующей схемы расположения автомобилей после столкновения получалось, что виновником ДТП действительно являлся мой подзащитный В. Во-первых, он находился в нетрезвом состоянии (а это уже само по себе на практике часто предрешает вопрос о виновности, хотя опьянение водителя не всегда состоит в причинной связи с ДТП). Во-вторых, в протоколе было записано, что В. мчался с большим превышением скорости. И в-третьих, он выехал

 

на полосу встречного движения, где и столкнулся с тихо и мирно двигавшейся навстречу ему «Волгой», водитель которой из-за стоявшего перед ним на остановке автобуса не видел мчавшегося автомобиля, которым управлял В., и не мог предотвратить столкновение с ним.

Но что-то меня насторожило в этих документах. Во-первых, расположение битых стекол от столкнувшихся автомобилей как-то не вязалось с расположением самих автомобилей, зафиксированном в схеме места происшествия. Да и само положение автомобиля «Волга» после ДТП не соответствовало описанию события. А на фотографии разбитой «Волги» я заметил чудом уцелевшую на ее крыше антенну. В то время черная «Волга» с антенной на крыше была только у спецорганов или у правительственных автобаз.

И я решил для начала сам осмотреть место происшествия. Меня сопровождал отец В.. Подъехав к месту ДТП, я обратил внимание, что столкновение автомобилей произошло точно против окон пятиэтажки, стоящей на улице Волгина. А дело было жарким летним вечером, когда многие жители любят подышать свежим воздухом у окошка. Я послал А. в этот дом поговорить с жильцами квартир, расположенных на первом этаже. Может быть, кто-нибудь что-нибудь видел? А. застрял там надолго. Вернувшись, он принес мне объяснение одной пожилой женщины, которая сам момент столкновения автомобилей не видела, но, выглянув в окно на грохот столкнувшихся автомобилей, заметила, как из перевернувшейся на бок «Волги» вылезли двое мужчин и бросились бежать. (В протоколе же было указано, что водитель «Волги» был один.) А через десять минут к месту ДТП подъехали два автомобиля: еще одна черная «Волга» и «уазик» с солдатами. По приказу одного из штатских солдаты перевернули разбитую «Волгу» на колеса и, прицепив к «уазику», оттащили ее на несколько метров в сторону. Этим, видимо, и объяснялось несоответствие ее положения, зафиксированное позднее подъехавшими сотрудниками ГАИ, фактическим событиям, возможным при данных обстоятельствах, на что я ранее обратил внимание.

Кроме того, женщина написала, что во время ДТП напротив ее окна стоял на остановке автобус № 296, водитель которого тоже наблюдал эту сцену, ожидая, когда освободят дорогу от перегоро-

 

дивших ему путь столкнувшихся автомобилей. Только после того, как разбитая «Волга» была оттащена «уазиком» в сторону, автобус смог продолжить свой рейс.

Это уже давало пищу для дальнейших размышлений. Надо было разыскать водителя этого автобуса. На следующий день я узнал, какой автобазе принадлежал автобус № 296, и по моему официальному запросу руководство автобазы сообщило мне, что в указанное мною время по улице Волгина мог проезжать только автобус с водителем К.

К. работал в Москве по лимиту и проживал в общежитии автобазы. Пришлось мне отправить А. в это общежитие, но там он водителя К. не застал, а я решил, что это даже к лучшему. Выяснив расписание автобуса № 296, я попросил А. сесть на следующий день в этот автобус и как бы невзначай завести с К. разговор о ДТП, свидетелем которого он оказался.

Результаты превзошли все ожидания. Водитель автобуса подтвердил, что мой подзащитный двигался с нормальной скоростью по своей полосе движения навстречу ему, но, когда автобус остановился на остановке, из-за него вдруг выскочила на большой скорости черная «Волга», которая во избежание столкновения с автобусом вывернула на полосу встречного движения и, пренебрегая всеми правилами дорожного движения (из-за стоявшего на остановке автобуса могли выходить люди), обогнув автобус, столкнулась с «жигуленком» под управлением моего подзащитного.

Водитель автобуса также подтвердил, что в автомобиле «Волга» находились два пассажира, которые скрылись с места происшествия, а через некоторое время, еще до приезда наряда ГАИ, туда примчались два автомобиля, с помощью которых «Волгу» оттащили на другое место, вроде для того, чтобы освободить дорогу автобусу.

А теперь о самом главном. Еще при ознакомлении с материалами дела у следователя я поинтересовался личностью водителя «Волги». Официально по документам он значился главным механиком гаража полпреда США. Российский гражданин в качестве главного механика полпреда США!

Мой подзащитный имел в то время звание майора милиции. А этот? А черная «Волга» с антенной? А исчезнувшие его спутники?

 

А появившиеся через десять минут два автомобиля, с помощью которых разбитая «Волга» была передвинута на другое место, чтобы создать впечатление, будто она двигалась по правой стороне проезжей части и оказалась впереди автобуса, что практически было невозможно?

И много других вопросов, ответы на которые казались мне однозначными.

Интересно еще было и то, что когда я посетил своего подзащитного в больнице, где он со сломанными ногами лежал на вытяжке, то заметил: вход в соседнюю палату, в которой лежал «потерпевший», охранял человек в камуфляже с автоматом в руке.

Естественно, я поинтересовался наличием в историях болезни обоих описания их состояния в момент поступления в больницу на предмет их трезвости или опьянения.

У моего подзащитного было написано со слов дежурного врача «состояние опьянения средней тяжести», но никакими анализами эта запись подтверждена не была. А у водителя «Волги» какая-либо запись о его состоянии в этом смысле вообще отсутствовала.

Дальнейшие перипетии описывать не буду. В конце концов, по моему ходатайству дело в отношении моего подзащитного было прекращено производством «за отсутствием состава преступления». Я с чистой совестью уехал за границу и, вернувшись, даже не поинтересовался, что там было дальше. Привлечение водителя «Волги» к уголовной ответственности по этому делу меня мало волновало, так как меня как адвоката это не касалось. Но вскоре после моего возвращения в Москву мне досталось вести уголовное дело тоже по ДТП совсем в другом округе. Когда я явился к следователю и вручил ему свой ордер, он, удивленно взглянув на меня, спросил:

— Вы тот самый Коган?

— Какой тот самый? Что вы имеете в виду?

— С вами хочет познакомиться начальник нашего следственного отдела.

— Не возражаю.

Следователь вышел из кабинета и через несколько минут явился вместе с невысоким подполковником. Протянув мне руку,

 

он представился и заявил, что мы с ним в свое время работали по одному и тому же делу.

— Не может быть. Я вас впервые вижу.

— Ну как же! Дело В. помните?

— Дело В.? — Я и фамилию-то этого подзащитного успел забыть.

— Ну дело о ДТП на улице Волгина.

— А-а! Такое дело помню. Но оно было совсем в другом округе. И его вели другие люди. А вас я вижу впервые.

— Да, мы лично с вами не встречались. Но я занимался этим делом после вашего отъезда из Москвы.

— Как вы могли им заниматься? Оно было закончено производством при мне. И к вашему округу никакого отношения не имело.

— После вашего отъезда постановление о прекращении дела было отменено, и мне в порядке персонального поручения его передали для дальнейшего производства.

— В отношении водителя «Волги»?

— В отношении виновного, который так и не был установлен, в связи с чем я это дело в конце концов опять прекратил.

— А как же показания старухи и водителя автобуса? Куда вы их дели?

— Никуда не дел. Их нельзя было проверить. Старуха вскоре умерла. А водитель, у которого закончился срок лимита, вернулся к себе домой и тоже умер.

— При невыясненных обстоятельствах?

— Не помню, при каких обстоятельствах. Но его не стало. А без старухи и без водителя дело перестало иметь судебную перспективу, в связи с чем я его и прекратил.

— Все понятно. Премию получили?

Он ушел от ответа, но зато обещал мне всяческое содействие по новому делу, которое находилось в производстве возглавляемого им отдела.

Кстати, его содействие заключалось в том, что он это дело на следующий же день отправил в прокуратуру округа, которой оно, дескать, и было подведомственно.

И вот теперь мой бывший клиент А. категорически возражает против этих моих воспоминаний.

 

Однако я не считаю себя вправе оставить его дело без внимания читателя. По моему разумению, в нем не содержится ничего, что порочило бы честь и достоинство как его самого, так и его сына. При единственном, конечно, условии. Если в ходе дальнейшего расследования дела они вели себя честно и достойно.

Чего не знаю, о том не пишу.

Что знаю, то не скрываю.

И может быть, мои записки по этому делу помогут А. или его сыну выдавить из себя хоть одну каплю рабского страха, к чему нас давно призывал классик.

Иначе Россия погибнет.