- 82 -

ДЕТСКИЙ ДОМ НОМЕР ЧЕТЫРЕ

 

Так в необычное время, перед новым, 1940 годом, я оказался во "взрослом" детском доме, где жили ребята с одиннадцати-двенадцати до пятнадцати. Я был горд. Я никогда не задумывался, сколько мне лет, как-то этот вопрос передо мной не возникал. Никто никогда не спрашивал меня: — Сколько тебе лет, Миша? — кому нужно было, смотрели в моем личном деле. Поэтому никому не пришлось объяснить мне: тебе, оказывается, не десять, а тринадцать лет. И хотя ребята в новом детском доме были старше меня, я этого не чувствовал, потому что для своего возраста я всегда был довольно рослым и сильным. Наверное, именно таких и отбирали для переосвидетельствования.

Это был кирпичный дом начала века: высокие потолки, огромные окна, широкие коридоры, просторные светлые комнаты. На втором этаже был большой зал с роялем, где устраивали концерты самодеятельности, танцы, на Новый год ставили прекрасную елку. До революции в этом здании помещались земская и городская управы, а теперь там училище культуры — есть такие странные учебные заведения в нашей стране.

Жизнь текла, как в прежних детских домах. Все та же дисциплина, тот же распорядок дня: школа, уроки, дежурства. Летом — пионерские лагеря, походы более дальние, чем у маленьких. Появилось и новое — в отношениях ребят между собой. Больше интереса к девочкам, разговоров о любви. И отношения мальчишек между собой стали как-то активнее, появились дружащие и враждующие группы, компании. Мы росли и уже начинали подголадывать, нам не хватало того, что давали в детском доме. Начались набеги на окрестные сады и огороды; это была не только демонстрация друг перед другом своего "молодечества", не просто озорство, но и естественное желание поесть. Конечно, и я принимал участие в таких делах — как же иначе! Помню, какие были вкусные огурцы и помидоры с чужих огородов, какая замечательная картошка, испеченная в золе! Главное бы-

 

- 83 -

ло — не попасться, и это нам почти всегда удавалось. Иначе каждому грозило серьезное наказание... В общем, жизнь в четвертом доме казалась мне гораздо интереснее, чем в третьем.

Для многих из нас наступал возраст особенной напряженности и жестокости. Вошли в обиход злые и гадкие шутки друг на другом, стремление властвовать над более слабыми. Я уже писал про нашего "Гитлера", который буквально подчинил себе всех ребят. Но вот еще довольно обычная сценка. Чаще всего это устраивали с новичками. Спящему засунут между пальцами ног кусочки бумаги и подожгут. Когда ему начинает жечь ноги, он, ничего не понимая спросонок, дергает ими, болтает в воздухе, не может освободиться от огня. А все хохочут, всем весело. Называется эта "шутка" — велосипед. Потом я видел, что она распространена и в казармах, и в тюрьмах. И таких было придумано немало. То ли нравственные критерии в нас были расшатаны, не успев установиться, то ли понятие о человеческой доброте совсем не было развито...

Но я и здесь жил более или менее отчужденно, по-прежнему дружил больше с девочками, и все свободное время старался укрыться где-нибудь с книжкой. Иногда это мне удавалось.

Новое и неприятное, что появилось в четвертом детском доме, было то, что мы начали работать.