- 388 -

Дело Тихонова

 

в январе 1999 года я принял поручение на защиту Николая Тихонова, обвиняемого в совершении умышленного убийства (ч. 1 ст. 05 УК) и покушении на подделку и использование поддельного депорта (ч. 1 и ч. 3 ст. 327 УК). Принял я это дело без всякого энтузиазма. Просто надо было работать и зарабатывать.

Фон дела был ужасным. Две судимости в прошлом. После отбывания последнего наказания Тихонов жил у родителей в Москве три месяца без получения нового паспорта и регистрации по месту жительства и, естественно, нигде не работал.

Ночью 7 сентября 1998 года неподалеку от его дома возле ресторана «У барона» произошла групповая драка. Во время драки некий Ершов получил ножевое ранение в область груди, добрался неизвестным образом до квартиры своей тетки Дасаевой, проживавшей тоже неподалеку, и там через четыре часа скончался от потери крови.

Сама по себе такая ситуация уже предполагает возможность определенной позиции защиты. По крайней мере, можно надеяться на переквалификацию действий обвиняемого: не убийство, а причинение телесных повреждений, опасных для жизни и повлекших за собою смерть потерпевшего. Однако некоторые обстоятельства дела, рассказанные мне матерью Тихонова, вселяли призрачную надежду на более сильную позицию защиты.

Во-первых, ее сын, как она утверждала, никогда ранее не был знаком с убитым Ершовым. Во-вторых, до двенадцати часов ночи он находился дома со своей девушкой. Драка возле ресторана произошла чуть ранее, а сын, провожая девушку домой, был только свидетелем драки, в которой участвовала группа чеченцев, с которыми он был знаком, поскольку все они проживали по соседству.

И все же некоторые сведения, полученные от матери, настораживали. После драки Николай почему-то не вернулся домой и скрывался какое-то время у своей бабушки. Очень странным выглядело и ее сообщение о том, что через день после драки и смерти Ершова к ней домой звонил по телефону некто, известный ей по

 

- 389 -

кличке Фил, с которым Николай ранее сидел в одной камере. Фил пытался выяснить у нее, где сейчас скрывается Николай, чтобы предупредить его о том, что его разыскивает милиция, так как какая-то девица, знакомая русских парней, участвовавших в драке, показывает, что именно он убил Ершова.

После этого звонка Фила милиция задержала Николая у бабушки и арестовала его с фальшивым паспортом на руках.

Я позвонил следователю Степановой из Лефортовской прокуратуры, которая вела это дело, и попытался выяснить у нее еще какие-нибудь подробности дела. Но полученная от нее информация ничего хорошего не предвещала.

— Убил Ершова ваш Тихонов. У меня в этом нет сомнений.

— А он признает себя виновным?

— Нет! Пока нет. Но признает, куда он денется? А кроме того, за ним тянется хвост и других преступлений.

— Доказательства есть?

— Пока только оперативные данные, но будут и доказательства.

— Я могу ознакомиться с материалами дела?

— Пока только с протоколом его задержания, а после окончания предварительного следствия, конечно, можете ознакомиться со всеми материалами.

— Выпишите мне разрешение на свидание с подзащитным.

И вот я в СИЗО 48/1 (тюрьма «Матросская тишина») знакомлюсь со своим подзащитным. Впечатление неважное. Явный алкоголик, если не наркоман. Держится уверенно и считает, что против него никаких доказательств в совершении убийства нет и быть не может.

По его словам, он со своей девушкой проходил в первом часу ночи мимо ресторана, около которого происходила драка, и кто-то из знакомых чеченцев крикнул ему, чтобы он помог «разобраться» с русскими ребятами. Когда он подошел к ним, его сразу кто-то ударил сильно в грудь, он упал и, лежа на земле, видел, как чеченец по имени Джабраил вытащил из кармана нож и ударил им кого-то из дерущихся, а он, Тихонов, тогда выбил из рук Джабраила нож, подобрал его с земли и отошел с ним в сторону, а те, кто дрался, после этого разбежались.

Недалеко от ресторана он встретил свою старую знакомую Демину, а потом еще двоих знакомых — Майсурадзе и Ушакову. И вот теперь эта Демина показывает, что Ершова убил он.

 

- 390 -

— Откуда тебе это известно?

— Мне Фил рассказал. Мы опять с ним сидим в одной камере. Он все знает. У него есть в камере сотовый телефон. А его общественная защитница Марина приносит ему водку и наркотики.

— За что он сидит?

— Говорит, за мошенничество.

— И сколько же времени он сидит в СИЗО?

— Более трех лет. Его дело никак не рассмотрят.

— И ты через него переписываешься с родителями и друзьями?

— Да. Он через свою общественную защитницу передает мои письма домой, а она оттуда приносит мне разные продукты.

— И ты не понимаешь, что он — «наседка»?

Его реакция на мой вопрос была неожиданной. Он испуганно огляделся по сторонам, поднес палец к губам и обвел пальцем вокруг шеи, показав, что боится за свою жизнь.

 

- 391 -

— Фил относится ко мне хорошо. Он называет меня своим братом и обещает вытащить отсюда.

— Ну что я мог ему посоветовать? Я еще раз объяснил, что Фил, очевидно, «наседка», а вся переписка с матерью и друзьями наверняка известна следователю. Он мотнул головой в знак того, что понял, и еще раз жестом показал, что опасается за свою жизнь.

Теперь мне стали понятны слова следователя, что за Тихоновым тянется хвост нераскрытых преступлений и что доказательства этих преступлений еще будут.

На следующий день я пригласил мать Тихонова и предупредил, чтобы она не доверяла Филу и его связной Марине.

— А как же мне ей не доверять? Коля каждый раз пишет, что бы я с ней передала то сто, то двести долларов, а она относит ему продукты и обещает помочь освободиться поскорее.

— А откуда, простите, у вас доллары?

— Мой муж много лет ездил в командировки за границу и получал командировочные в долларах. А сама я стоять в очереди с передачами не могу, я очень больна.

— Я вас предупредил, а там поступайте, как считаете нужным.

После разговора с ней я попросил явиться отца Тихонова. Он долго скрывался от меня, но, в конце концов, пришел. И тогда я многое понял. Во-первых, мне стало ясно, что в печальной судьбе Николая виноваты в первую очередь его родители. Его отец принадлежал, как теперь принято говорить, к «ближнему кругу» членов Политбюро и потому был сам «повязан» КГБ и боялся его до смерти. Эта «близость» дала ему, по всей вероятности, возмож-

 

- 392 -

ность убедиться, что ни о какой справедливости и никаком правосудии в нашем государстве мечтать не приходится, да и не нужно. Всего можно добиться окольными путями, и прежде всего через эти самые «органы». Не знаю, пытался ли он что-нибудь предпринять через них ради спасения единственного оставшегося у него в живых сына (младший сын незадолго до этого погиб при странных обстоятельствах — разбился на мотоцикле), но к моменту, когда семье Тихонова понадобилась моя помощь, отец Николая в них уже не верил, но боялся их отчаянно. Может быть, причиной этому послужила смена (формальная) власти, уход из жизни тех людей, на помощь и содействие которых он мог ранее рассчитывать. Да и его личные заслуги перед ними были не столь значительными. Числился он начальником цеха спецвагонов, но фактически выполнял обязанности не то бригадира, не то заложника во время поездок членов Политбюро в отремонтированных и проверенных им вагонах. Во время нашей беседы Тихонов-старший производил жалкое впечатление запуганного человека.

Когда я ему рассказал, об опасности общения с Филом и его связной Мариной, он только безнадежно махнул рукой и ответил, что все понимает, но ничего сделать не может, тем более что жена его не слушает и тайком от него встречается с этой Мариной и отдает ей ценные вещи и драгоценности, которые он купил за время своей выгодной работы.

Я понимал, что ценности и валюта, которые жена Тихонова-старшего передает Марине, могут создать у следователя впечатление, будто все это приобретено Николаем преступным путем, а Фил по подсказке оперорганов это ее мнение подтверждал. Но по-

 

- 393 -

казывать следователю, что мне известно о роли Фила в этой истории, я не мог. Решил подождать дальнейшего развития событий, а пока держал этот козырь на крайний случай.

Однако крайний случай наступил совсем неожиданно и на первый взгляд никак не был связан с Филом.

Однажды следователь Степанова позвонила мне во время лютых февральских морозов и любезно сообщила, что ей не хочется таскать меня в СИЗО для участия в следственных действиях, а потому она, если я не возражаю, хочет доставить Тихонова к себе в кабинет Лефортовской прокуратуры и там устроить ему очную ставку со свидетелем.

Я, естественно, не возражал. Прибыв к назначенному времени в прокуратуру, я два часа дрожал в неотапливаемом коридоре, ожидая, когда привезут Тихонова. Напрашиваться в кабинет Степановой мне было неудобно, поскольку в это время она там пила чай с какой-то подружкой, однако присоединиться к ним меня не пригласила.

Когда наконец Тихонова привели в кабинет Степановой, вслед за ним вошел я. Подружкой Степановой, с которой она пила чай, оказалась свидетель Демина. С ней Тихонову и предстояла очная ставка.

Все прошло более или менее нормально, так как особых разногласий между показаниями, которые давала Демина, и показаниями Тихонова не было.

Конечно, если бы я раньше ознакомился с показаниями Деминой, то постарался бы заострить внимание на противоречиях, которые в них были, и сумел бы обратить на них внимание Тихонова. Но в данном случае мне пришлось довольствоваться признанием Деминой, что она возле ресторана Тихонова не видела, а встретила его с ножом в руке уже после драки.

После окончания очной ставки Демина ушла, а Степанова начала брать у Тихонова образцы его почерка.

Я продрог, как собака, и к тому же плохо себя чувствовал. Спросив у Тихонова и Степановой согласия на свой уход, я удалился. В вестибюле прокуратуры меня ожидала мать Тихонова. Я ее попросил поймать для меня машину и уехал.

Пятнадцатого февраля мне позвонила мать Тихонова и передала его просьбу срочно явиться к нему в СИЗО. На следующий

 

- 394 -

день я получил разрешение на свидание с ним, а семнадцатого, во второй половине дня, я уже был у него. Тихонов явился ко мне с забинтованной головой и рассказал, что, когда я ушел из прокуратуры, в кабинет Степановой ворвались трое мужчин в штатском и стали его избивать, заставляя признаться не только в убийстве Ершова, но и в каком-то разбойном нападении на Самокатной улице. Потом один из них приложил к его телу оголенные провода от электрочайника, а второй продолжал бить по голове чем-то тяжелым. При этом мужчина явно перестарался и разбил ему голову в кровь, после чего Тихонов потерял сознание.

Очнулся он в автозаке, стоявшем у ворот СИЗО, куда его в таком виде отказались принять обратно. Потом его долго возили по городу, видимо ожидая смены караула, попытались второй раз сдать в СИЗО, но его опять там не приняли, и тогда конвой вынужден был отвезти Тихонова в одну из городских больниц, где ему обработали раны на голове, наложили швы, и только после этого, ночью, его со справкой больницы приняли в СИЗО.

— А вы все не верите Филу, — сказал он мне.

Фил все это время помогал ему, ухаживал за ним, а утром семнадцатого февраля продиктовал заявление прокурору Лефортовского района о применении к нему насилия и пыток с просьбой привлечь виновных к ответственности.

Я посмотрел копию его заявления. Оно было написано очень грамотно, со ссылками на УК и УПК. И я, откровенно говоря, обрадовался, что он отправил это заявление еще до свидания со мной. Иначе меня могли бы заподозрить в написании этого заявления, которое до сих пор признается прокуратурой «клеветническим».

До этого я относился к делу Тихонова без особого энтузиазма, но теперь понял, что настал и мой час.

На следующий день я уже от своего имени написал лефортовскому прокурору об избиении и применении пыток к Тихонову. Одновременно я запросил все ближайшие больницы о поступлении к ним тринадцатого февраля заключенного Тихонова, но нигде такой факт не значился. Только потом я догадался, что надо было запрашивать о поступлении его в ночь на четырнадцатое.

Наконец я все же получил из больницы № 33 справку, что такой случай действительно был, но медицинскую карту Тихонова

 

- 395 -

следователь Степанова изъяла. Однако в журнале приемного покоя осталась запись, и справку из архива об изъятии у них карты Тихо нова мне удалось все-таки получить.

Эти документы были приобщены к материалам дела вместе со справкой санчасти СИЗО, из которой следовало, что 15.02.99 г. Тихонова осмотрел врач, и ему была сделана перевязка.

При такой ситуации я посчитал себя вправе обратиться в общественные правозащитные организации и прессу. Когда начался суд, в зале было полно журналистов и работников телевидения. Телевизионщиков судья Кузнецова выгнала из зала, но фоторепортеры все-таки успели сделать несколько снимков.

Вскоре в «Известиях» появилась статья известного правозащитника Александра Подрабиника под заголовком «Метод Вышинского», а в еженедельнике «Собеседник» — статья «Рваная рана», в которых описывались эти события.

Однако вмешательство общественности только разъярило судью Кузнецову и прокурора Жаворонкову.

В процессе был объявлен перерыв. За это время я получил ответ от зам. прокурора Лефортовского района Титова, в котором он сообщал, что заявление Тихонова о его избиении и пытках подтверждения не нашло. Такого факта вообще не было, что подтверждается объяснениями следователя Степановой и конвойных милиционеров, которые сообщили, будто они сдали Тихонова в СИ ЗО около 21 часа вечера безо всяких претензий.

Судья меж тем изучала дело. Понимая, что на одних противоречивых показаниях Деминой обвинительный приговор построить нельзя, срочно нашли еще двух якобы свидетелей, которые подтвердили виновность Тихонова в убийстве Ершова.

Обо всех перипетиях дальнейшего движения этого дела я рассказывать не буду, скажу только главное. Приговор, основанный на явно фальсифицированных материалах, был суров и несправедлив: 14 лет лишения свободы в лагере строгого режима. Однако я еще работаю над этим делом и постараюсь сделать все возможное, чтобы приговор был отменен.

Кстати, до окончания суда связная Фила явилась в дом родителей Тихонова и взяла всю оставшуюся у них валюту «под проценты» для освобождения их сына.

 

- 396 -

А родители мне больше не звонят и делом вроде даже не интересуются. То ли махнули рукой, то ли им нечем платить мне, хотя я заверил их, что буду вести это дело до конца бесплатно.

Мое заявление на имя В.М.Лебедева с просьбой об истребовании дела для проверки в порядке надзора и принесения протеста на приговор изучается в Верховном суде уже более двух месяцев. А по факту избиения Тихонова я получил три разных ответа из органов прокуратуры.

В первом, как я уже писал, прокурор Титов (тот самый, который обнаружил труп Ершова на квартире у его тетки Дасаевой, но не потрудился тогда допросить Дасаеву и находившихся в ее квартире лиц) вообще отрицал факт избиения и пыток Тихонова.

Прокурор Седачев признал этот факт, но заявил, что Тихонова избили и пытали неизвестные лица, в отношении которых им якобы возбуждено уголовное дело, выделенное в отдельное производство.

А в ответ на мое последнее заявление в адрес Генерального прокурора пришел ответ из той же городской прокуратуры, в котором начальник отдела (и прокурора Седачева) сообщил, что Тихонов склонен к самоистязаниям и своими заявлениями пытается скомпрометировать следственные органы.

Пока я эту несуразицу решил не шевелить, ожидая ответа Верховного суда по существу дела. Однако материалы по факту избиения и применения пыток к Тихонову уже находятся в Комиссии по пыткам при ООН.

Фотографии Фила, сделанные Мариной в тюремной камере СИЗО, и письма Тихонова к родителям, из которых видно, как Фил и Марина вымогали у них ценности, я спрятал в надежном месте.

Незаконность и несправедливость приговора по этому делу и методы работы сотруднике оперслужбы и следователей показали мне, что в нашей следственной и судебной практике мало что изменилось.

Вместе с тем на этом деле я еще раз убедился в том, что моя строптивость не всегда приносит пользу моим подзащитным. Если бы я не так активно пытался разоблачить незаконные методы предварительного следствия и не приковал к ним внимания прессы, Тихонов наверняка был бы осужден не так сурово. А теперь мне придется возиться с этим делом, наверное, до конца жизни.