- 239 -

№23 Тюремные записки В.Н. Рихтера

жене В.В. Суворовой256 из одесской тюрьмы

 

[май 1921 г.]

[1] Мой любимый друг Верок!

Прости, что вчера не написал тебе ни слова, но мне было трудно писать и не хотелось, не нужно было насиловать себя. Надо было мне «помолчать вместе».

Тяжелые удары выпадают на нашу долю, но в них только одно хорошо, что чувствуется, что растет не только радостная, но и горестная связь между нами, к[а]к жизнь, действительно, сковывает, сбивает нас в одно неразрывное целое. Детвора наша оставляет нас, больно раня душу, но и делая нас добрее, лучше, единодушней. Только какая это дорогая цена, Верок! И как эти события не забываются и не перестают жить все время с тобой...

В тюрьме у нас ничего нового. По-прежнему несчастных уголовных морят голодом и им лишь криками и бунтами удается вырвать изредка небольшой ломоть хлеба и воду[,] ничем почти не закрашенную[,] в виде супа. Пока еще никто не явился освобождать или допрашивать наших, хотя мы, опасаясь ухода Гольда257, срочно заслушиваем его доклад по финансовому вопросу. У Каплана 39,2. Вероятно, тиф. Положение Минаева серьезно. И конечно, нельзя думать об облегчении положения Каплана, пока не будет всего сделано для Минаева.

Мой единственный друг и в горе и в радости, мой любимый Верок. Желаю тебе всех сил, чтобы вынести новое, свалившееся на нас горе. Целую тебя, моя дорогая.

[2] Дорогая Вера! Сегодня нас удостоил своего посещения Кирков258, к[о]т[о]рый вел продолжительную беседу со мной, к[а]к с И[сполняю-

 


256 Суворова Вера Вадимовна (по первому мужу Кузьмина). Жена В.Н. Рихтера. Родилась 18 декабря (по нов ст.) 1884 г. в Гатчине в семье потомственного дворянина Вадима Николаевича Суворова и его жены Софьи Ивановны (урожденной Прушакевич). В молодости была увлечена социалистическими идеями, в 1904-1909 гг. работала в партийной организации РСДРП в Петербурге. Вышла замуж за Николая Николаевича Кузьмина (позже крупного советского военачальника), родила сына Сергея (1906 г.) и дочь Елену (1910 г.). За революционную деятельность была арестована, выпущена до суда под залог и выехала к мужу, который в это время лечился в Италии. Позже ей привезли туда детей. К этому времени отношения с мужем разладились, и встретив в Италии в 1913 г.В.Н. Рихтера, она вышла за него замуж; впрочем, этот брак не был зарегистрирован официально. В 1917 г. сразу после февральской революции вместе с В.Н. Рихтером, старшими детьми и годовалой дочерью Мусей вернулась в Россию. Вплоть до ареста В.Н. Рихтера сопровождала его почти во всех поездках, по мере сил помогая ему. После смерти В.Н. Рихтера была арестована (в конце декабря 1934 г.), но спустя 4 месяца отпущена по состоянию здоровья. По-видимому, этому помогло заступничество Н.Н. Кузьмина, с которым у нее сохранились хорошие отношения. Умерла 18 февраля 1966 г. Подробнее см. в предисловии Т.А. Семеновой к настоящему сборнику.

257 Гольд Григорий Львович (1889—?). Одесский эсер, занимавшийся финансовыми делами Одесской организации ПСР. В феврале-мае 1921 г. находился в заключении в Одесской тюрьме вместе с В.Н. Рихтером и другими эсерами. По-видимому, был вскоре освобожден. Фамилия его всплывает снова в списках соловецких заключенных. Арестован 12 апреля 1923 г. в Одессе и по приговору от 26 мая 1923 г. этапирован 9 июня на два года в Пертоминск, откуда перевезен на Соловки. В воспоминаниях Е. Олицкой, одновременно с ним отбывавшей срок в Савватьевском скиту, ему посвящены следующие строки: «Это был странный и своеобразный человек. И в манере держать себя, и в манере одеваться и по образу мыслей. Ничего типично эсеровского в нем не было. Худой, высокий, он держался несгибаемо, и лицо его было неподвижное, как бы застывшее. Одевался он всегда по-европейски, в пиджачную, тюрьмой потертую пару, привлекавшую к нему внимание на всех этапах. Был он мало общителен, его не очень любили, но очень уважали. Был он человеком для круга избранных, умным, образованным. Знал языки, был математиком, философом, социологом и прекрасным преферансистом и шахматистом. Он приходил к нам и садился на стул возле Симиной койки. Ровным голосом говорил о вещах, не имеющих никакого отношения к нашей жизни и интересам сегодняшнего дня.

Оба они, и Сима, и Гольд, были противниками голодовки. Оба не верили в победу и не допускали мысли о поражении. Говорили они об астрономических явлениях, о форме литературного творчества, об архитектурных стилях разных эпох. Казалось, что они любят друг друга. Но за Гольдом шла слава старого холостяка и без конца у нас повторялась его фраза — "жениться может только человек, больной на голову"» (Олицкая Е. Мои воспоминания. Т. 1. С. 254). После голодовки заключенных осенью 1924 г. был избран старостой эсеровской фракции Савватьевского скита. «В трудное время принял он старостатство. Он должен был отстаивать перед администрацией интересы зэков, зная, что в своих переговорах с Эйхмансом он должен избегать острых углов, ни на минуту не роняя престижа зэков. И надо сказать, Григорий Львович повел коллектив блестяще. Без позы и демагогии, присущих Богданову, спокойно, твердо, уверенно и выдержанно вывел он коллектив из голодовочного состояния и переключил на мирную спокойную ежедневную жизнь» (Там же. С. 265). Участвовал в составлении списка заключенных эсеров Савватьевского скита. В 1928 г. сослан в Усть-Сысольск.

258 Кирков. Вероятно, следователь в одесской ОГЧК. См. док. № П 1.6-П 1.8.

- 240 -

щим] Д[ела] старостой. Начал разговор с Натаныча259, и узнав, что мы за него не хлопочем, ввиду поведения с Минаевым260, к[о]т[ор]ого 1,5 мес. и т.д., решил сам принять все меры для перехода в госпиталь. Обещал нас избавить от дальнейшего тифа, голода и столкновения со стражей путем перевода в политизолятор, к[о]т[ор]ый «нужно же создать». Насчет свиданий заявил, что доложит коллегии о свиданиях в 30 м. 2 раза в неделю без решеток с месячным разрешением для трех лиц на одного заключенного. Одновременное свидание для 4 арестованных в комнате с надзирателем. Мы на эти предварительные условия пошли. Книги обещал просматривать в тюрьме. Таковы словеса, а каковы будут дела, увидим.

Потом устраивал «предосвободительный допрос» Берлину261, Вольфенцону, Фридмана и Авербух, к[о]т[ор]ой пообещал высылку в Харьков. Остальным намекнул на освобождение.

Для игр — арт[истам] нужна мука для клейстера, нитки, материи для тюфячков, ниток и белых и черных.

Натаныча самочувствие очень недурное, а положение обычное тифовое.

Новоприбывшие ведут себя хорошо, железнодорожники опять начали по-ребячески хулиганить.

Не забудьте проредактировать заметку о Минаеве, чтобы не вышло чепухи.

Мой милый друг, ты напрасно огорчаешься по поводу нашего разговора о выходе. Самое страшное было бы, если бы ты подумала и почувствовала, что я не хочу выйти или таким путем собираюсь кому-либо что-либо показывать, или доказывать. Я не мог пойти и не должен был пойти, и прежде всего для нас с тобой, для чистоты нашего горя. Это наносило тебе лишний удар и ты на это только так и только в этих пределах реагировала. Иначе и быть не могло в том твоем состоянии, моя любимая. Между нами нет по этому поводу ни малейшего облачка, налета огорчения теперь. Правда? Если я не писал в первый день, то, конечно, не по этой причине. Меня смерть Пупы262 огорчила очень, очень глубоко и мне трудно было касаться этого места на первых порах. Видно крепок все[-]таки отцовский инстинкт, да и расшатанность нервов в наше время. Вот почему я не писал и только потому.

Вот тебе полный отчет во всех событиях нашей внешней и моей внутренней жизни.

Уже нужно закупоривать почту. Сегодня все утро у меня отнял Кир-ков, а затем общее собрание по поводу его приезда. Целую тебя, моя родная, и желаю побольше сил, чтобы перетерпеть наиболее острый период.

Целую тебя.

[3] Моя любимая!

После вчерашнего дня у нас нет никаких новостей за исключением различных выходок железнодорожников, за к[о]т[о]рых мы, наконец, решили взяться всерьез.

Надо ожидать: что последствия появления у нас чекиста скажутся еще не так скоро и «очередным» нужно будет еще терпеливо посидеть в ожидании освобождения, а нам в ожидании изменения ныне действующей конституции. У Каплана период нервной бодрости сменился некоторым упадком, но

 


259 Каплан Владимир Натанович (1890—1937). Член ПСР, делегат III и IV съездов ПСР, член Петроградского комитета ПСР в 1917 г., депутат Совета рабочих и солдатских депутатов, член ВЦ И К и Временного Совета Российской Республики (Предпарламента). В 1918 г. из Петрограда переехал в Одессу, где с середины 1919 г. стал членом Одесского городского комитета ПСР. В середине 1920 г. вышел из состава комитета по «причинам личного характера», но связей с организацией вплоть до своего ареста не порывал. В феврале 1921 г. арестован и весной 1922 г. отправлен в Москву в связи с подготовкой процесса над с.-р. Содержался в Бутырках до 1923 г., затем отправлен в ссылку в Оренбург. Летом 1924 г. находился в концлагере, а в 1925 г. в Суздальском политизоляторе. Погиб во время следствия в 1937 году.

260 Минаев Е. Член ПСР, рабочий. Судя по содержанию следующих записок, находясь в тюрьме, был тяжело болен. Повторно арестован в Одессе в 1922 г. В июле 1922 г. сослан в Харьков. Дальнейшая его судьба составителям неизвестна.

261 Берлин. Член ПСР. По сведениям Одесского охранного отделения в 1907 г. работал доктором в Севастополе, вместе с женой вел активную работу в партии с.-р., на его квартиру товарищи попадали только по паролю. По-видимому, был связан с боевой организацией ПСР.

262 Пупа, Пупочка — домашнее имя дочери В.В. Суворовой и В.Н. Рихтера Валерии. Валерия умерла в возрасте 11 месяцев в Одессе от дизентерии в мае 1921 г.

- 241 -

никаких осложнений нет. Получили первый номер «Револ[юционной] России»263, но я его еще не читал. Необходимо переслать нам остальные.

С болезней Каштана на меня еще навалились все мелочи старостата, к[о]т[о]рые я, правда, сократил на три четверти, но освободиться от к[о]т[о]рых совершенно не удается. Из письма вчерашнего ты уже поняла нашу линию поведения: мы за Капл[ана] не хлопочем и с чека не разговариваем по этому поводу, но думаю, что на этот раз они сами пошевелятся. Подталкивать со стороны их не следует.

Мой милый Верок, как, наверно, одиноко и тоскливо чувствуешь ты себя, если даже мне минутами так холодно и неприютно. Приходится терпеть, сжав зубы и окаменев. А какие на редкость деревянные люди вокруг!

Крепко, крепко целую тебя, моя единственная.

[4] Дорогой Верок!

Меня очень огорчило хождение Вольфензона в чека и разговоры по поводу моей болезни. Это как раз то, чего я не хотел и опасался. Я, поблагодарив Вольфензона, просил никаких дальнейших шагов не предпринимать, но боюсь, что у людей этих все[-]таки не хватит ни такту, ни политического здравого смысла. Убеди, пожалуйста, их хотя бы в том, что когда у меня будет даже 42° температуры, то я все[-]таки лучше всех Вольфензонов буду знать, что можно и что нужно делать для меня и что не нужно! И даже практически это ничего не ускорит, и только затянет.

Мне очень досадно, что начинаю письмо с ворчания, но ничего не поделаешь.

У меня все есть. Пришли только пару носков.

Температура устойчива на брюшняк… Болезненных ощущений никаких, самочувствие прекрасное. Сердечная деятельность неизвестна, я о ней даже не спрашиваю. Вероятно будет хороша, если Вольфензоны не будут устраивать перебои.

Крепко, крепко целую тебя и думаю, что сегодня нам уже передадут целительный бальзам, к[о]т[о]рый что-то запаздывает своим появлением.

Меня здесь балуют так, что школьник тоже решил заболеть, но доктор не признал тифа. Целую.

[5] Дорогой Верок!

Самочувствие у меня превосходное, температура установилась. Словом все в порядке. У нас никаких особых новостей нет.

За мной ухаживают самым усердным образом. Достают откуда-то молоко и поят им, делают супы и т.п.!

Я зол на себя невероятно. Отчего было не заболеть на месяца полтора раньше! Ну, да ничего не поделаешь!

Пожалуйста, не приписывай жару изменение почерка, пишу в лежащем положении, чем занимался до сих пор нередко. Хотелось бы мне подготовить кой-какой материал, но, вероятнее всего, не удастся.

Милый мой Верок, ужасно меня сердит эта дурацкая болезнь.

 


263 «Революционная Россия». Журнал, центральный орган ПСР, издавался в 1920-1931 гг. в Ревеле, Берлине, Праге. Основан в декабре 1920 г. В.М. Черновым. До 1923 г., по сведениям Заграничной делегации, ввозился в Россию «в массовом количестве».

- 242 -

Только что был у меня доктор тюрьмы и Ландесман. Решили, что «подозрителен по тифу». Утешили, что известят об этом чека. Поживем, увидим.

Крепко целую тебя, моя дорогая! Пожалуйста, не волнуйся!

[6] Дорогой Верок!

Ты оказываешься прекрасным пророком. Твои опасения относительно тифа к величайшей моей досаде оправдались.

С субботы мне чуть-чуть нездоровилось, но я до вчерашнего вечера не предполагал, что у меня жар. Оказывается, я «жар» испытываю только при 39,2°. Высота температуры объясняется тем, что я был «на ногах» и при обычном режиме. Пожалуйста, наблюдай, чтобы никаких хлопот обо мне и для меня с воли не было. Да это и не нужно, благодаря прививке тиф, вероятно, будет пустяшным.

Очень рад, что успел все[-]таки выполнить все заказы... Досадно надолго выбыть из строя и как раз в самый нужный момент.

Я все[-]таки принял все меры к тому, чтобы здесь жизнь не замерла и шла по более или менее надлежащим рельсам.

Мне очень досадно, дорогая моя, что и тебе в тяжелый период я вместо поддержки даю только новую тревогу. Теперь уж нам не увидеться с тобой, пока не будут разрешены свидания всем или они по собственному почину не переведут в госпиталь. Это по всему очень вероятно. Целую. Утром 37,5°.

Рукописный оригинал. Текст, написанный красными чернилами на обрывках бумаги, сложенных в гармошку. Дата не указана, документ датируется по содержанию.