Миша Нефедов-зэк-самоубийца

Две целиноградские этапные недели я прожил в молодежном углу камеры (сам его выбрал). Наблюдал за юнцами: по образованию и, думается, по призванию я школьный учитель, и мне было интересно именно с юношами. Как правило, обитатели камеры были детьми алкоголиков и проституток, иногда же — обычные дворовые огольцы, которые пошли «на дело», потому что подвернулся на жизненном пути сильный вор-вожак, а не встреть случайно его — выросли б нормальными рабочими, а то и техниками. Попади они в колонию, в каких работали Макаренко, Соркин — или кто там еще в ведомстве хлопцами занимался? — хороших людей можно было вырастить из этого человеческого сырья, если душу на то положить. Но единственные мерзавцы, кого я среди этих мальчишек повстречал, подлинных до донышка, неисправимых — как раз были двое активистов из колонии малолеток, юный председатель совета коллектива и его верная шестерка.

...Рядом с Толей Глеймом обычно кантовался его приятель Миша Нефедов. Славно смотрелся Мишук — русачок-медвежонок, с густыми черными бровями, простодушным взглядом исподлобья, ладной, немного округлой фигурой.

— У Миши три года, — рассказывал Толик. — За самоубийство.

Мишук служил солдатиком в далеком Берлине. История его — всемирный сюжет. В школе полюбил девушку, а она его — нет... Долго вздыхал и страдал. И вдруг накануне призыва в армию сказала «люблю». А он идет в армию — как герой «Шербурских зонтиков». Послужил какое-то время, пришло в часть обычное письмо:

прости, милый, но я встретила другого, будь счастлив без меня. В тот день его поставили на «пост №1» — у знамени. Обычно у советских солдат патронов нет, но на этом посту оружие заряжают. Мише стало невыносимо больно на сердце, как бывает у мальчиков, когда им впервые изменяет любимая — кто это пережил, поймет меня без моих пояснений, а кто не пережил, тем бессмысленно объяснять. Он приставил карабин снизу к сердцу и выстрелил. Но пуля прошла возле сердца по касательной навылет (Миша не без гордой скромно-

ста демонстрировал мне входной и выходной шрамы). Армейские врачи его вытащили и выходили. После чего армейские трибунальцы закатали в тюрьму на три года. Уже больше трех месяцев шел он этапами из Берлина в Павлодар, где ему определили отбывать срок.

Нервные срывы новобранцев, кончающиеся попытками самоубийств обычны в любой армии мира. Приводят избалованных домашней лаской, облизанных родителями мальчиков, нежных, чувствительных, иногда ласковых, а их — офицерским кистенем да сержантской палицей — по стриженой головке и по наивному сердцу. Я не спорю, все верно, командир должен приучать их мгновенно, не задумываясь, выполнять любой приказ — иначе они не смогут в бою умереть, когда потребуется, а ведь к этому их в армии и готовят, этому учат. Но, по-моему, любой думающий офицер не должен отдавать под трибунал самоубийц. Какой в этом смысл? Во время войны действительно карали «самострел», но сейчас-то иная ситуация, выхоженный, выздоровевший солдатик все равно ведь не уклонится от службы, все равно пройдет свой срок до конца... Если пугать других, тех, кто может на подобное решиться — так бессмысленно же пугать зоной того, кто приговорил сам себя к смерти? Что за дикие, варварские нравы в этой армии и в этой юстиции!

Для меня все здесь не пустые слова: я лично пережил подобный шок. У моей дочери, призванной в Армию обороны Израиля, тоже был нервный срыв (а ведь она каждый день после казармы приходила ночевать домой, не то что Миша, увезенный в далекую Германию). Однажды утром не пошла на службу в часть. «Пусть меня сажают в тюрьму, а я не могу туда больше идти...». Воспитанный в традициях Мишиных командиров, я ждал появления у нас на квартире военной полиции. А пришел солдатик — поговорить: «Раввин Вайс (это был Наташин офицер) велел: отдохни-ка, Наташа, я тебе на эти дни отпуск выпишу, не убивайся, все пройдет, все будет в порядке». Повздыхала моя дочка — и на следующий день отправилась служить.

А что с Мишей? Вместо честного и мужественного новобранца, который, преодолев душевный кризис, мог бы стать гордостью части — трибунал изготовил стране зэка и сунул его на три года в клоаку преступников. Останется ли он там таким, каким родители воспитали его для страны — честным, добрым, любящим, чувствительным? Такие люди, как Мишук, конечно, нужны повсюду — но в СССР, где главный дефицит — не продукты, не товары, это дефицит преходящий, а главное, чего нет, это доброты, верности, честности — в СССР такие Миши нужны особенно.

А его отправили в ГУЛАГ — «в интересах социальной защиты общества».