ОПЕРАТИВНЫЙ  ПРИКАЗ

 

Народного Комиссара Внутренних дел

Союза ССР

гор. Москва                             № 00593               20 сентября 1937 г.

 

Органами НКВД учтено до 25, 000 человек, так называемых "Харбинцев" /бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го/, осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза.

Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионских фашистских организаций и т.п.  В подавляющем  большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности.

Доказательством этого могут служить также и следственные материалы. Например, на железнодорожном транспорте и  промышленности за последний год репрессировано за активную террористическую и диверсионную шпионскую деятельность до 4, 500 харбинцев. Следствие по их делам вскрывает тщательно подготовленную и планомерно выполнявшуюся работу японской разведки по организации на территории Советского Союза диверсионно-шпионских баз из числа харбинцев.

Рассылая при настоящем приказе закрытое письмо о террористической, диверсионной  шпионской деятельности японской агентуры из харбинцев, в целях разгрома насажденных на транспорте и в промышленности СССР шпионских кадров из харбинцев

ПРИКАЗЫВАЮ:

 

I. С 1-го октября 1937 г. приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев

 

на транспорте и в промышленности.

2. Аресту подлежат все харбинцы:

а. подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности;

б. бывшие белые, реэмигранты, как эмигрировавшие в годы гражданской войны, так и военнослужащие разных белых формирований;

в. бывшие члены антисоветских политических партий /эсеры, меньшевики и др./;

г. участники троцкистских и правых формирований, а также все харбинцы, связанные с деятельностью этих антисоветских формирований;

д. участники разных эмигрантских организаций /"Российский общевоинский союз", "Союз казачьих станиц", "Союз мушкетеров", "Желтый союз", "Черное кольцо", Христианский союз "молодых людей", "Русское студенческое общество", "Братство русской правды", "Трудовая крестьянская партия" и т.п./;

е. служившие в китайской полиции и войсках как до захвата Маньчжурии японцами, так и после образования Манчжоу-Го;

ж. служившие в иностранных фирмах, прежде всего японских, а также белогвардейских /фирма Чурина и др./;

з. окончившие в Харбине известные курсы "Интернационал", "Славия", "Прага";

и. владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине /рестораны, гостиницы, гаражи и проч./;

к. нелегально въехавшие в СССР без установленных по закону советских документов;

л. принимавшие китайское подданство, а затем переходившие в советское гражданство;

м. бывшие контрабандисты, уголовники, торговцы опиумом, морфием и т.п.;

 

н. участники контрреволюционных сектанских группировок,

3. Аресты произвести в две очереди:

а. в первую очередь арестовать всех харбинцев, работающих в НКВД, служащих в Красной Армии, на железнодорожном и водном транспорте, в гражданском и воздушном флоте, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводах, в электросиловом хозяйстве всех промпредприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах, в химической промышленности;

б. во вторую очередь - всех остальных харбинцев, работающих в советских учреждениях, колхозах и проч.;

4. Харбинцев, не подпавших под перечисленные пункты второй категории, независимо от наличия компрометирующих данных немедленно удалить из железнодорожного, водного и воздушного транспорта, а также из промышленных предприятий, приняв одновременно меры к недопущению впредь на эти объекты.

5. Следствие по делам арестованных харбинцев развернуть с таким расчетом, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций и групп.

Выявляемую в процессе следствия харбинцев новую сеть шпионов, вредителей и диверсантов - НЕМЕДЛЕННО АРЕСТОВАТЬ.

6. Всех арестованных харбинцев разбить на две категории:

а. к первой категории - отнести всех харбинцев, изобличенных в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности, которые подлежат к расстрелу;

6. во второй категории - всех остальных, менее активных харбинцев, подлежащих заключению в тюрьмы и лагерь, сроком от 8 до 10 лет.

7. На харбинцев, отнесенных в процессе следствия к первой и ко второй категории - ежедекадно составлять альбом / отдельная справка на каждого арестованного/, с конкретным изложением следственных и агентурных материалов, определяющих виновности арестованных.

 

Альбом направлять в НКВД СССР на утверждение. Отнесение арестованных харбинцев в 1-й и 2-й категориям производится на основании агентурных и следственных данных - Народным Комиссаром Внутренних Дел республики - начальником УНКВД области или края, начальником ДТО ГУГБ НКВД, совместно с соответствующим прокурором республики, области, края, дороги.

8. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводят в исполнение - НЕМЕДЛЕННО.

9. Освобождение из тюрем и лагерей ранее осужденных харбинцев,

отбывших наказание за шпионаж, диверсию и вредительство - ПРЕКРАТИТЬ.

На этих лиц представить материал для рассмотрения на особом совещании НКВД СССР.

10. Операцию по харбинцам использовать для приобретения квалифицированной агентуры, приняв меры к недопущению к секретной аппарат двойников.

11. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года.

12. В отношении семей репрессируемых харбинцев руководствоваться моим приказом № 00486 от 15 августа 1937 года.

13. О ходе операции доносить мне по телеграфу каждые пять дней -/5, 10, 15, 20, 25 и 30 числа каждого месяца/.

 

Народный Комиссар Внутренних Дел СССР - Генеральный комиссар Государственной Безопасности ЕЖОВ.

Приказ 00486 предусматривал всех с членов семьи арестованного еще до его осуждения, подвергать ссылке в отдаленные уголки страны, где большинство их погибало от голода, холода, тяжелых, изнурительных и отсутствия самых простых жилищных условий.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦИК СССР:

I. Следствие по этим делам заканчивать в срок не более десяти дней.

 

2. Обвинительное заключение вручать за сутки для рассмотрения дела в суде.

3. Дело слушать без участия сторон.

4. Кассационного обжалования приговоров и подачи ходатайств о помиловании не допускать.

5. Приговор к высшей мере наказания /расстрел/ приводить в исполнение немедленно после вынесения приговора.

Никогда, никакое государство, никакая власть не смеет лишать обвиняемого прав на защиту. А это постановление лишает возможности защиты не только адвокатов, но и самого обвиняемого. За сутки невозможно подготовиться к защите.

Никто не может, не смеет лишать обвиняемого права на кассацию и прав надежды обвиняемого на помилование. Без милосердия не может существовать государство. Постановление ЦИК СССР лишало человека всяких прав защиты. Это постановление хуже закона военного времени. Под террор можно подвести любого. Под работником советской власти можно понимать кого угодно, начиная от Сталина до колхозного счетовода и коменданта общежития и даже дворника. Это постановление об уничтожении невинных и беззащитных без всякого контроля. Это закон о массовом беззаконии.

1 декабря 1934 года убили КИРОВА и уже готов новый закон. Ведь что получается. Логика простая. Вы, допустим в стенгазете, беседе, докладе не упомянули имя Сталина - вождя, вдохновителя. Почему не упомянули? - потому что вы против Сталина. А как вы можете его устранить? Только убив его, убив тов. Сталина, нашего вождя, учителя, нашего отца. ах, вы не говорили нигде, никогда об этом, значит вы думали об этом, вы вынашивали эти намерения и могли бы осуществить, если бы удалось. Вы потенциальный террорист, ваши друзья - тоже террористы, значит, вы все вместе террористическая организация. Значит, суд без защиты, приговор без права обжалования. А прокурор в суде требует расстрела. Следовательно, через час после суда смерть - расстрел.

 

Повсюду суды, массовые расстрелы. Уничтожают все семьи, вплоть до малолетних детей и стариков. А что народ? Народ не молчит. Народ требует расправы. По всей стране митинги, собрания, выискивают затаившихся обвиняемых. Коммунисты бьют себя в грудь, каются в несуществующих грехах, признают ошибки: не досмотрели, не доглядели, клянутся в верности вождю и т.п. Но и эти покаяния не спасают от расправы. Их судят, расстреливают, ссылают. На митингах, собраниях зорко следят, кто за расстрел. Попробуй не подними руку и тебя тут же, с собрания увезут куда следует.

Логика простая. Мой единственный голос ничего не изменит. Плетью обуха не пришибешь. Их все равно расстреляют и меня заодно с ними. Кроме того, в чем-то они каются, признаются. Почему я должен погибать за этих людей? Они ведь сами все в свое время организовали, они коммунисты, комсомольцы. Они и сами посылали людей на смерть, теперь их посылают тоже коммунисты, комсомольцы. Почему я должен их защищать, погибая сам. В этом трагедия народа, трагедия России.

Всякая идея о совершенном обществе - это иллюзия.

Но общество, стремящее стать совершенным, это уже хорошее общество, люди есть люди. Тот, кто покушается на человеческую жизнь, тот преступник, кто унижает человека в человеке - тот тоже преступник.

Будьте ближе к жизни, не превращайтесь в идеалистов. Иначе жизнь уничтожит вас что еще хуже, сломает. Сколько зла на земле прикрывается высокими идеалами, сколько подлости, низменных поступков ими оправдываются.

Гуманность, милосердие, сочувствие к боли ближнего, нравственность, семейная верность, честность, интеллигентность, культурная литературная речь, предметы одежды такие как галстук, шляпа и т.п. считаются пережитком прошлого. Человек, обладающий вышеуказанными качествами считается несущим вредные нравы, над ним насмехаются,

 

считают выходцем из социально вредной среды и почти врагом, врагом народа.

Стала насаждаться грубость, хамство. Богатейший русский язык сводится к каким-то жаргонам. Грубость, порой матерщина, стали считать за прямолинейность, деловитость, простоту в обращении.

Учреждения, предприятия писались и назывались не полным текстом, а сокращенно, по первым буквам слов. Получающаяся несуразица, абсурд не смущали.

Из пересылочной Вологодской тюрьмы меня перевели в тюрьму специально для политических. Тюрьма была недавно построенная с учетом нового, более строгого режима. Перевод из тюрьмы в тюрьму или на этап в вагоны поезда производился в машине, так называемом «воронке».

В один из дней после завтрака дверь нашей камеры открылась и надзиратель крикнул: "Евстюничев, на выход с вещами".

Это значило, что меня переводят в другую камеру или другую тюрьму. Мои вновь обретенные друзья тепло попрощались со мной и я вышел из камеры. Сразу же на меня одели наручники, вывели на внутренний дворик и посадили в "воронок". Ехали недолго. Машина остановилась, меня вывели из нее. Подчеркиваю - не вышел из машины, а за руки вывели. Я, охрана и машина оказались между двумя массивными, металлическими воротами в каменных стенах. Когда я вышел из "воронка" наружные ворота были закрыты. Сопровождающий меня старший охранник подал документы принимающему, который путем опроса сверил документы с моей личностью. Сопровождающий снял наручники, а принимающий мне надел свои наручники, после чего дал звонок, открылась калитка во внутренних воротах и меня ввели через нее во внутрь тюрьмы.

В спецкомнате меня тщательно обыскали, заглянули в рот, заставили раздвинуть ягодицы, наручники сняли, я оделся и повели в камеру.

Кругом стояла гнетущая тишина. По лестнице мы поднялись на второй этаж, вдоль которого с обоих сторон были двери с глазком. Я ока-

 

зался в камере, где уже находился один мужчина, сидевший за столом и вставший при виде надзирателя.

В камере было одно окно с решеткой и "намордником", который заграждал доступ дневного света наполовину. В камере койки были металлические, днем убирались в стену. Сидеть можно было только у стола на табуретке, наглухо вмонтированной в пол. В углу у дверей стояла неизменная параша. Моему соседу по камере, якобы больному, два часа в день разрешали спать. Мне - нет.

Соседу Михаилу на вид было лет 40-45. Бледно-серый цвет лица доказывал, что он давно находился в тюрьме и мало видит солнечных лучей. О себе он скупо рассказал, что находится под следствием, обвиняют в неудавшемся покушении, хотел застрелить одного высокопоставленного чиновника, но отказало ружье, осечка. Я уже приобрел некоторый опыт с определением людей такого типа. Мне он сразу же показался подозрительным. Я понял, что это очередной сексот, в чем я твердо убедился из дальнейших его вопросов ко мне. Через пару дней его вызвали якобы на допрос, с которого он вернулся с пачкой махорки, якобы ему в коридоре передал встречный заключенный. Неумелое, глупое вранье. Та же система, однотипность. В Череповце сексоты Черепанов и Шаров тоже после мнимых вызовов на допрос возвращались с махоркой. Какие дешевки. Плата за предательство даже не серебрянники, как иуде, а махорка. Предавая тех, к кому их подсаживали, они и сами испытывали те же тюремные условия, не видели свежего воздуха, тепла, солнца, становясь живыми скелетами - мумиями за пачку махорки. Я уже знал, что в отдельных случаях, чтоб войти в доверие к потенциальным жертвам сексотов били, особенно по видным местам. Жалкая, незавидная участь.

Они тоже были жертвы системы, которой удалось сломить их мужество, превратить в ничтожество. Но были сексоты, вставшие на этот путь по своему желанию или из трусости. Используя сексотов в своих

 

целях, тюремщики тоже презирали их, как и заключенные. Единичные, но были факты, когда разоблаченных сексотов в камерах, а особенно в лагерях убивали.

Меня вызвали в Вологде на допрос всего один раз.

Следователь предъявил мне обвинение в терроризме и замышление убийства не кого-нибудь, а лично Сталина. Очевидная нелепость, глупость. Предположим, что я действительно приобрел немнимый, не воображаемый, а действительный наган. Предположим, что я действительно вознамерился убить Сталина. Невольно в определенной силе встал вопрос: "За что я должен убить вождя народов? Какие мотивы, какие побуждения могли меня навести на мысль об убийстве?"

Убийца-одиночка шестнадцатилетний подросток, комсомолец. Рожденный и воспитанный при любимой Советской власти. Допустим, что я все же пришел к такой мысли и решил совершить злодеяние. Как бы я мог осуществить свой замысел? Разве Сталин не находился в Кремле? Разве его не охраняли могущественная, многочисленная охрана? Разве Сталин свободно разгуливал среди народа по улицам Москвы или других городов, или прогуливался по набережной Невы и катался в коляске по Невскому или Тверской улицам? Нет. Такие прогулки не могли прийти на ум при самом ярком воображении.

Но тем не менее мне предъявили обвинение в намерении убийства Сталина. Конечно, следователь и сам не верил и не допускал такой мысли. Не было у следователя никаких фактов о моей злонамеренной мысли о покушении. Да следствию и не нужны были ни факты, ни доводы. Следователь и не пытался разыскать или хотя бы придумать и предъявить факты. Следствию нужна была моя подпись в протоколе, где сказано, что я собирался убить Сталина и все. А где, как, почему, неважно, не имело никакого значения. Важно предъявить обвинение и заставить любыми средствами невинного признаться в своей виновности. Разумеется, я наотрез отказался подписывать протокол допроса с таким обвинением.

 

Я понимал, что протокол с такими словами - моя прямая гибель. Основой всему обвинению явился сфабрикованный, провокационный протокол Королева с якобы имевшемся у меня нагане. Вот какую свободу, какое солнышко Королев приготовил мне. Вот цена моему допросу, моему обольщению, моей надежде выйти на свободу.

В Вологде я рассказал следователю при каких условиях я подписал злополучный протокол о приобретении и проданном нагане, а вернее выдумке Королева. Следователь, видимо, хорошо знал, что королевский протокол сплошная ложь. Но он не мог ликвидировать этот протокол и был обязан продолжать меня обвинять. Весь допрос проходил как-то вяло. Слова следователь произносил тихо, медленно и мои ответы слушал неохотно. Записал свои вопросы, мои ответы, отрицающие все обвинения, я расписался и был отправлен в ту же камеру тюрьмы.

Через недели две меня в "столыпинском" вагоне привезли обратно в Череповецкую тюрьму в камеру-одиночку.