СУД

После возвращения из Вологды дней через десять мне официально предъявили обвинение. На допрос к следователю уже не вызывали, а прямо в камеру принесли отпечатанное на двух листах обвинение, предложили прочитать и расписаться, что я ознакомлен.

Из предъявительного обвинения следовало, что я занимался антисоветской агитацией, порочил партию, разлагал общество, купил наган с целью покушения на Сталина и мне предъявляют обвинение по статье 58 пункт 10, 58 пункт 8 и 182, часть I незаконное хранение огнестрельного оружия. По совокупности этих обвинений я мог быть приговорен и расстрелян. Рой неутешительных мыслей одолевал меня. Я представлял себя всякие варианты. Продумывал слова, чтобы сказать их в суде. Продумывал, какую мне занять позицию в суде, привести в защиту аргументы, факты.

Ожидание суда тяготило и угнетало психику и физическую подавленность. Я хотел спать и не мог уснуть ни днем, ни ночью. Днем ходил по камере из угла в угол до изнеможения, ночью лежал с закрытыми глазами и думал, думал. В мыслях рождались стихи, увы! Записать их не было возможности.

Наконец, 28 ноября 1940 года меня с вещами вызвали из камеры в суд. С вещами звучит громко. Всех вещей - пара белья, да рваная кепка. С того рокового дня прошло уже 50 лет. Многое изменилось в моей жизни. Прежде всего я остался жить. Многое пережито, передумано, испытано. Но я прекрасно помню все события, имевшие место со мною в давние времена. Я физически ощущаю, чувствую, что владело мной в часы ожидания суда.

В суд меня привезли, конечно, в "воронке". Около входных дверей я увидел толпу молодых ребят и девчат - моих сокурсников, моих бывших друзей, товарищей, подруг. Они как воробушки небольшой стайкой толпились у входных дверей и с удивлением, какой-то осторожностью, испугом и сожалением смотрели на меня. Я до сих пор не знаю, как они узнали про суд, свидетелями по делу они не проходили. Среди них было несколько близких мне девушек и парней, но не было того, с кем я вместе жил в комнате, вместе гулял, делился сокровенными мыслями, ел из одной миски. Не было ЗЕНОВА Николая Спиридоновича. Не было человека, предавшего меня, как Иуда. Он ни в чем не обвинялся, не подозревался, был моим другом. У него в комнате остались мои книги, тетради, вещи.

Он последний, кто видел меня на свободе, и он первый, кто видел меня арестованным. Очень хотел бы я посмотреть ему в глаза. Но он не пришел.

Одна девушка подбежала ко мне и сунула в руки какой-то сверток. Конвоир оттолкнул ее, вырвал у меня из рук этот пакет. Там были папиросы. Он отдал мне их. Как я был благодарен всем, кто пришел в суд.

Я ликовал. Их приход воодушевил меня, поднял настроение. Я убедился, что меня не считают преступником и относятся ко мне с сожалением. Поверьте, что это огромная моральная поддержка, огромное воодушевление.

Меня ввели в зал суда. Зал был пуст. Через некоторое время из боковой двери вошло в зал несколько человек и среди них я узнал своего следователя Платонова. Он сел вдали от меня у стенки, с боковой стороны суда. Ко мне подошел мужчина и сказал, что он будет моим адвокатом, защитником. Советовал мне не грубить суду, быть выдержанным, в чем признавался на следствии, в том признаться и в суде. Остальное -отрицать. Беседовал адвокат со мной не более 5 минут, отошел и сел на свое место. Против него за столом сидел другой мужчина. Как позже выяснилось, это был прокурор.

Раздалось громко "Встать, суд идет". Все встали. Судьи три человека-мужчины сели за стол и председатель объявил открытие суда. Зачитал поименно всех членов суда, прокурора, защитника. Спросил меня имею ли я к суду отводы. Я ответил, что к суду отводов нет, а вот защитник мне не нужен. Себя защищать я буду сам. Суд, посовещавшись на месте, объявил, что адвокат будет участвовать в суде, моя просьба отклоняется.

Судья зачитал обвинение. Я внимательно слушал, но в обвинении не упоминалось о терроризме и о статье 58 п.8. Кто, когда из обвинения изъял терроризм, не знаю, но это уже хорошо. В какой-то мере уменьшает мою мнимую вину.

Судья спросил признаю ли я себя виновным. Я ответил отрицательно. Председательствующий листал мое дело, задавал мне вопросы, я отвечал. Заседатель справа читал какую-то книгу, второй зевал и кивал головой: то ли спал, то ли со всем соглашался. Вопросов с их стороны не было.

Я рассказал, как в деле появился протокол с моим признанием в приобретении злополучного нагана. Но ни уточнения, ни вопросов дополнительных не последовало. Судьи слушали и не слышали, не хотели слышать, что я говорил.

Когда я пытался сказать, что на следствии меня избивали, судья прервал меня возгласом, чтобы я не клеветал на следствие. Прокурор повторил обвинение и потребовал мне десять лет лишения свободы. Адвокат сказал что-то невразумительное с моей молодости, просил учесть и все. По вопросам, касающимся обвинения, ни слова,

Суд ушел на совещание. Возвратился через полчаса и мне зачитали приговор, гласящий, что я виновен в преступлении по ст. 58 п.10 часть I к 10 годам и по ст. 182, часть I к 5 годам по совокупности на 10 лет лишения свободы с отбыванием в ИТЛ. Взыскать с меня в пользу адвоката тридцать рублей. Меня возмутил больше всего этот пункт приговора. То, что я буду осужден, я почти не сомневался. Не знал только к расстрелу или к лагерям. Но взыскать тридцать рублей в пользу не защищавшего меня защитника прямо затрясло и я крикнул ему: "Вымогатель, ты не получишь ни копейки!" Забегая вперед, скажу, что при подаче кассационной жалобы я упорно настаивал отменить взыскание 30 рублей и в этой части моя жалоба была удовлетворена.

После суда разрешили мне поговорить с ожидавшими на улице девчатами, которые упорно дожидались окончания суда и встречи со мною. Я сердечно поблагодарил их. Принял принесенные несколько пачек папирос, булочку и еще, что-то съедобное.

Огромное им спасибо за сочувствие. По прошествии долгих лет я низко кланяюсь им и выражаю свою признательность. В дальнейшей жизни мне никого из них не пришлось видеть.

После суда меня привезли в тюрьму и посадили в камеру уже с осужденными, как и я по статье 58 /антисоветская агитация/. В камере было человек шесть. Все лежали на полу. Коек и матрацев не было.

Мы были уже не подследственные, а осужденные враги народа и с нами церемониться нечего. Здесь же были двое осужденных по делу с Басалаевым, о котором я писал ранее. От них я узнал, что Басалаев приговорен к расстрелу. Позже стало известно, что приговор приведен в исполнение. Не стало на белом свете честного порядочного человека. Господи, прости грехи его и дай царствия небесного.

Был декабрь 1940 года.