Ссылка.

 

Перед раскулачиванием и ссылкой Сталин сам лично разработал инструкцию о том, как раскулачивать, читать-грабить и ссылать.

По его инструкции выходило, к раскулачиванию подлежат крестьяне:

1. Имеющие предприятие по переработке зерна, семян (мельницы, маслобойки, шерстобитки и так далее).

2. Имеющие две и более рабочих лошадей, три и более дойных коровы, десять и более голов мелкого скота и свиней.

3. Имеющие крепкие большие дома. пригодные для общественного пользования, конюшни, амбары.

4. Нанимавшие работников, независимо от количества и срока найма.

5. Срывающие планы хлебозаготовок, не желающие добровольно вступать в колхозы.

6. Имеющие сельхозмашины, любые, в том числе швейные. Раскулачивание и ссылку произвести в сжатые сроки: изъятое имуществ от кулаков сразу передать колхозам.

Операция по раскулачиванию и ссылке возлагается на органы ОГПУ и местные районные комитеты партии.

 

подпись: Генеральный

секретарь ЦК И. Сталин.

 

Согласно этой инструкции, в Сибири, где крестьяне не знали крепостного права и имели большие наделы земли, жили богаче, чем в центре России, можно каждого второго раскулачивать.

В начале зимы в нашем доме, в самой большой комнате-горнице и в кухне-прихожей, ежедневно шли собрания, начинавшиеся с утра и продолжавшиеся до вечера, одни приходили, другие уходили, было накурено так, что не видно было лиц на задних рядах. Нас шесть человек, мама, три сестры и два брата загнали в маленькую спаленку-горенку, чтобы прийти в кухню, надо пробираться через толпу мужиков и баб, сидящих в свих полушубках и сермягах. Председательствующий, представитель из района рассказывал собравшимся о прелестях и прекрасной жизни в колхозах.

Отца нашего забрали еще осенью, якобы за срыв хлебозаготовок. Раньше отец засевал шесть десятин и получал неплохие урожаи, а когда начались гонения на кулаков,

 

наша семья, безусловно, была отнесена к ним - сократили посевы, но налог на зерно по-прежнему накладывали как с шести. И тем не менее, отец собрал зерно и сдал положенное количество. Через несколько дней приносят еще больший, явно издевательский и невыполнимый налог, который отец уже, естественно, выполнить не мог, за что и был арестован и отправлен в Ишимскую тюрьму, как саботажник. При аресте отец сбежал, но через неделю сам сдался властям, такими саботажниками как отец и были забиты тюрьмы.

Вечером, после собрания, мама убирала окурки, плевки, мусор, мыла полы; уполномоченный из района, остановившийся на постой у нас требовал от мамы мясных блюд, хотя скот был весь уже сдан, угрожая наганом, требовал хорошей пищи, насытившись, закуривал и ложился спать в горнице. Утром начиналось все сначала: собирались мужики и бабы, спорили, ругались, уполномоченный и члены комбеда успокаивали, разнимали спорящих и начинали рисовать радужные картины пребывания в колхозах.

Крестьяне-бедняки, батраки, не имеющие ни кола. ни двора шли в колхоз добровольно, ибо им терять было нечего, они говорили, что уже не будет

Средняки сомневались, колебались идти - не идти, было жаль нажитого с таким трудом добра: коней, коров, телег, саней, обработанной с осени и удобренной земли.

Зажиточные крестьяне не хотели идти в колхоз, потому что во-первых, было жаль нажитого, а главное - прикинув в уме с кем, с лодырями, не умеющими как следует ни пахать, ни сеять, ни выращивать скот, им придется вместе работать, решительно отказывались.

Один вставал в четыре утра и ехал в поле и работал, а другой - только к десяти часам раскачивался, а чуть солнце склонялось к закату, спешили домой. Как показала дальнейшая жизнь, в колхозах так и работали: до десяти часов ругались в правлении, спорили кому куда ехать, а в четыре-пять часов работу заканчивали.

А теперь, Сталин и его окружение, зная о нежелании крестьян идти добровольно в колхозы и желая поскорее всех загнать туда, прибегнули к испытанному методу - запугиванию и террору.

Поступило из Москвы в областные исполкомы, а оттуда в районные постановление:

1. Отнести контрреволюционную верхушку кулачества к 1 категории и немедленно начать ее ликвидацию.

2. В районах сплошной коллективизации кулачество отнести ко 2 категории. Конфисковать - читай отобрать - у кулаков средства производства, скот, жилье и хозяйственные постройки, предприятия по переработке корма, зерна и сырьевые запасы, а кулацкие семьи выселить через аппарат ПП ОГПУ в северные, не обжитые края.

Комбеды давно ждали такое распоряжение и жаждали завладеть чужим имуществом, надеясь безбедно прожить долгие годы. Собравшись на тайное совещание активисты комбеда и уполномоченный составили списки, подлежащих к раскулачиванию. Отец не раз говорил маме: - давай бросим все и уедем куда глаза глядят, на что

 

мама отвечала: куда мы поедем со своей ордой (она имела ввиду ребятишек), нет, никуда не поедем, пусть лучше меня силой выведут из дома, и дождались...

В один из зимних днем, с утра собрания в нашем доме не было, все куда-то исчезли. установилась зловещая тишина. У мамы болело сердце, предчувствуя надвигающуюся беду, она занялась уборкой, мыла полы. Перед обедом приходят к нам в дом несколько человек из комбеда и говорят:

- Софья, собирайся, собирай ребятишек и уходи, вот тебе две подводы, садитесь и вас повезут.

Мама побледнела, кровь отхлынула от ее лица, повалилась в обморок, потеряла на миг сознание, мы все заплакали. Поднялся шум, кто отхаживает маму, кто-то одевает нас, кто-то тащит из нашего дома большое настенное зеркало, кто подушки, кто перину, кто-то натягивает на себя отцов полушубок, его валенки.

Когда мама пришла в себя, ей объяснили: собирайся сама и собери детей, вас отправляют в ссылку. Перед крыльцом дома стояли две запряженные лошади, в розвальнях должны ехать мы, шестеро: две сестры, старшая с грудным ребенком на руках, четырехлетний братишка, я и мама, на этих же санях должен еще ехать сопровождающий нас конвоир. Нам разрешалось взять с собой одежду, на две недели пищи, и все остальное должно остаться здесь. Мама в расстройстве, в беспамятности начала собирать и складывать в сани кухонную посуду - чугуны, сковородки, ухваты. Один из дальних родственников, сочувствующий нам мужик, все чугунное выбросил в снег, а принес из своего дома мешок муки и положил в сани. Маму вывели под руки из дома, нас всех посадили в сани. Шли последние приготовления к отправке, а из дома, все, что попадало под руку, тащили, кто успел схватить, оставшиеся вещи, одежду, посуду, мебель, а кому и этого не досталось, тащили горшки с цветами. Один мужик начал снимать двухстворчатые двери... Словом, еще при нас, в доме остались одни голые стены, которые утащить было нельзя. Мама непрерывно плакала, сестры тоже, мы с братом еще не понимали всей происходящей трагедии. Зимний день короток, пока собирали нас, быстро стемнело, в сумерках нас повезли, за нами потянулись еще десятка два подвод с обреченными. Над деревней стоял стон, раздавался плач отправляемых и оставшихся, которых ждала такая же участь в дальнейшем, крики конвойных, отгонявших провожающих и тормозящих движение.

Кроме нового большого дома, рубленого из толстых кондовых бревен, теперь оставленного с голыми стенами, остались еще рубленый амбары, конюшня, коровник, скот, навес для с-хозяйственных машин и сами машины.

Когда имущество изымается без согласия хозяина и без описи изъятого, то это действие согласно уголовного кодекса, называется грабежом. Таким образом нас ограбили, посадив в сани и под конвоем, среди зимы, в вьюжью февральскую ночь повезли в неизвестно каком направлении. На этом месте мое детство закончилось и началась новая страница жизни, некоторые крестьяне перед ссылкой все бросили и уехали куда глаза глядят, то есть самораскулачились.