Поход в баню.

 

Четвертая колония Омлага. Сегодня нас сняли раньше на полчаса с объекта. Привели в жилую зону и объявили: полчаса на ужин и в баню. Вот, оказывается, в чем дело - сегодня банный день.

Через полчаса, вне зависимости от того, успел ли ты поужинать в столовой, где образовалось столпотворение, или нет, нарядчики начали всех сгонять к проходной и строить в колонну по шесть человек в ряд без разбору по бригадам. Наша бригада, состоящая из осужденных по 58 статье, люди пожилого и среднего возраста, поужинать не успели; наш бригадир не смог пробиться к раздаточному окну через толпу молодых, почти озверевших бытовиков. Голодные и недовольные, мы побрели строиться. Начался холодный осенний дождь, и немудрено: на дворе стоял конец октября, по утрам уже лужи покрывались тонкой корочкой льда. Леденящий ветер пробивает до костей, ведь мы одеты по-летнему. Пока всех согнали, за исключением тех, кто успел спрятаться, мы уже дрожали, как осиновый лист. Начальник караула, охраняющий зону, начал пересчитывать ряды.

Наконец, ворота открылись, один начальник начал сдавать нас другому - начальнику конвоя. Считали, сбивались, снова начинали считать. На дворе уже темно, после нескольких пересчетов раздалась команда: вперед.

По обе стороны колонны, через три метра друг от друга, шли конвойные с винтовками со штыками наперевес. Позади колонны шли два конвоира, удерживающих рвущихся вперед овчарок и подгоняющих отстающих. Не дай бог оказаться в заднем ряду: придешь с вырванными кусками мяса из ляжек. Шли по грязной, разъезженной дороге, раздавалось чавканье-шлепанье тысяч ног да крики и мат конвойных. Колонна ползла, изгибаясь на поворотах. По пересекающейся улице шла колонна военных. Раздалась команда нашей колонне: садись! Мы начали приседать, не решаясь сесть в грязь,

-Ниже, ниже садись! - неслось от конвоя, заклацкали затворы винтовок, направленных в нас, кому-то пришлось сесть в лужу, в холодную лужу, в грязь. Один смельчак из воров стоял, подбежавший к нему конвоир ударил его прикладом винтовки... Через две улицы (нас вели по улицам города) нам еще раз пришлось опуститься в грязные

 

 

лужи. Грязных, голодных, замерзших, нас привели к зданию городской бани, расположенной недалеко от железной дороги, в местечке Карлушки. По двадцать пять человек начали заводить в баню, остальная тысяча человек стояла на пронизывающем ветру под непрерывным осенним дождем.

Сначала мы оказались в раздевалке; нам выдали по железному кольцу, на которое мы вешали свою одежду, продевая кольцо через рукава и штанины так, чтобы при неоднократном перебрасывании одежды ничего не упало. Одежда пошла на прожарку.

У входа в моечную шестерка-заключенный, сумевший устроиться на незначительную, временную работу, чтобы не замерзнуть или за черпак баланды - выдал нам по крошечному кусочку весом в пять граммов, черного хозяйственного мыла. Другой шестерка следил за тем, чтобы каждый получил не более двух тазиков воды. Едва мы вымыли головы, раздалась команда: заканчивай! Вот так! На скорую руку помыли головы, ополоснулись, и откуда-то взявшиеся шестерки уже выгоняют нас из моечной. Из сваленной в кучу одежды начали выбирать каждый свою. Раздались голоса: у меня нет моего пиджака, другой обнаружил пропажу новой рубашки. Ловкие воровские руки заменили наши цивильные вещи на рваную зековскую дрянь, пока мы несколько минут мылись.

Не успев как следует согреться, мокрых нас выгнали на улицу под дождь и холод. Сбившись в тесную кучу, приплясывая ждали, пока помоются все остальные. За полночь раздалась команда: разберись по пятеркам! Три раза пересчитали тысячную колонну, счет не сходился: побег, - понеслось по рядам. После проверки здания, обнаружили: один из заключенных, согревшись в тепле, уснул, завалившись под лавку. Избитого, чуть живого привели и поставили в ряд.

Озябшие, обратно мы почти бежали, конвой едва успевал за нами. После этой "бани" многие слегли в лагерную больницу, из нее, как известно, живыми выходят немногие. Оказывается, лагерное ругательство "иди ты... в баню" имеет вполне реальный смысл.