МОСКОВСКАЯ ЮНОСТЬ

 

Сокольники

В 1921 году папу вызвали, и мы поехали в Москву. Папа был очень добрый, веселый человек, он очень любил маму, и никогда мы от него не слыхали не только ругательств, но даже грубых слов, обращенных к нам и мамочке. По приезде в Москву мы поселились у дяди Коли Березина. Это был муж папиной сестры Елизаветы Ивановны. Он был директором механического завода, где делали поперечные пилы, сапожные ножи, берманскую трубку и другие скобяные товары. Завод находился в Сокольниках, на Колодезной улице. У них была большая семья: старший брат Шурик, Леня, Борис и дочери - Вера, с мужем Карлом Адольфовичем, и дочкой Ирой, Надика, с мужем Валентином, Нина и Валя. Всего 12 человек. И мы приехали 5 человек, так что за стол садилось 17 человек. Дом был при заводе, с большим чердаком и 5 или 6 комнатами. Двор при заводе большой,

 

много штабелей дров и большая спорт-площадка с футбольными воротами, где мы играли в футбол.

По улице Стромынка ходил трамвай, через Матросский мост над Яузой на Преображенскую площадь, где кинотеатр "Орион", Преображенский рынок и церковь. На рынке можно было купить все, от продуктов до всяких хозяйственных вещей. Братья мои двоюродные сразу меня научили, как на буфере трамвая можно проехать на рынок. Трамвай в гору ходил медленно, и сесть на буфер было нетрудно. Так я как-то поехал, и милиционер, сняв меня с буфера, надрал за уши так, что больше я никогда на буфере не ездил. Трамваи тогда были с открытыми площадками, а проезд стоил 8 копеек.

На семейном совете решили, что мы сами будем ремонтировать обувь для всех. Дядя Коля снабдил нас деньгами, и я с Леней поехал на рынок, накупили несколько пар колодок, гвоздей, деревянных шпилек, разного сапожного инструмента, ниток и разной копейщины. В одной небольшой комнате организовали сапожную мастерскую, и я стал учить Леню и Бориса, как делать дратву, набойки и подметки. Дяде Коле очень понравилось. В свободное время я стал ходить с Леней и Борисом в спортшколу в парк Сокольники, она называлась "Сокол". Занимались здорово. Я научился делать сальто и стойки. Кроме "Сокола" там была спорторганизация, называемая ОЛЕЛЕС - Общество любителей лыжного спорта, и ОППВ - Опытно Показательная Площадка ВЕВОБУЧА, они имели футбольные и лыжные команды.

По соседству с заводом в Колодезном тупике был дом, в котором жил дядечка по имени Пренс. Он нам посоветовал обзавестись кроликами, как и у него. Мы, конечно, на чердаке сделали клетки и развели там крольчатник, и у нас очень быстро появилось 70 штук этих милых животных. Напротив завода был трехэтажный дом, в котором жил парень, он с нами дружил и играл в футбол. Он занимался пиротехникой, делал разные фейерверки, хлопушки. Его фамилия Ульрих, имя его не помню, может быть, он даже был сын большого военного начальника. Однажды он принес большую консервную банку и конец бикфордова шнура. Заставил нас в тупике по середине дороги разобрать мостовую и выкопать яму, что мы и сделали. Туда он заложил эту банку и поджег шнур, а мы все по его инструкции спрятались в кювет. Был такой взрыв, что в соседних домах вылетели стекла, но нам ничего не было. Мы, конечно, поняли, что натворили, и боялись идти домой и прятались до темна, а когда мы подошли к калитке, нас встретили мой папа и дядя Коля, и нас так выпороли ремнями, что я и сейчас помню. Это был единственный случай, когда меня наказал папа, и было за что.

Зимой на Новый год делали елки и горку с дорожкой через весь двор, которую заливали водой, и делали освещение - гирлянды лампочек. Гора была замечательная. Даже взрослые все на Новый год с нее катались вместе с нами.

Как-то летом во время игры в футбол Борис бил по воротам, а я был голкипером. Но сильный удар мяча попал мне в руку, и получился перелом

 

правой руки. Меня, конечно, увезли в Остроумовскую больницу, там наложили лубок и отправили домой, но рука быстро срослась.

Была у меня двоюродная сестра, дочка тети Маруси, - Вера Николаевна. Она работала в центре города в библиотеке и приносила нам книги, которые подлежали уничтожению. Это были замечательные книги про знаменитых сыщиков: Ната Пинкертона, Ника Картера, нашего сыщика из Петрограда Голубева, П.Лехтвейса, а также книги Жюля Верна, Вальтера Скотта, Джека Лондона, книги о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Читали вслух, сидя за большим обеденным столом. Читали больше сестры. Кроме чтения, по вечерам играли в лото на очищенные кедровые орешки. Устраивали концерты. Карл Адольфович, муж Веры, играл на скрипке, Верочка на пианино, а мы пели.

Помню, как мы ходили к дяде Коле на рождество славить. Он нам давал десять рублей, и все ребята ездили в цирк Никитина, который находился на Садово-Триумфальной улице, где Аквариум, или в цирк А.Саламонского, который и сейчас существует, где директор Юрий Никулин.

При въезде в город на Стромынке, помню, был кинотеатр, который назывался "Наполеон", его потом переименовали в "Молот", и следующий, никак не могу вспомнить, как он назывался раньше, впоследствии назывался "Шторм".

В 1923 году было организовано АО "Торгохота", и папа стал там управляющим. Правление этого общества было напротив ГУМа на Никольской улице. В то время вход с Моховой улицы на Красную площадь был через два прохода: справа между Кремлевской стеной и Историческим музеем проходили трамвайные пути, и через Красную площадь шел трамвай в Замоскворечье, а между музеем Ленина и Историческим музеем было две арки, между ними Иверская часовня, и в этих двух проходах торговали всякой нсячиной с прибаутками. Стоит дядя, продает металлические пуговицы и кричит: "Вы берете иголку, вы всуете и не всовывайте, вы хотите и не можете - купите механические пуговицы, раз - застегнул, и брюки износятся, а пуговица останется". Другой кричит: "Лучшее средство от клопов, блох и тараканов", покупатель интересуется, как же им пользоваться, на что продавец отвечает: "Поймайте клопа и в глаза ему, в глаза. Клоп чахнет, чахнет и сдохнет". Покупатель: "Так проще раздавить", продавец: "Можно и nак". Другой продает небьющиеся граненые стаканы. Они у его ног на мешковине лежат. Он берет их лопатой и сыпет в кучу, и все они целы. Я купил тогда два. Один разбился, когда упал с полочки в раковину, а другой служил очень долго. Другой продает порошок для пайки алюминиевой посуды, но это, конечно, обман. Затем стекольщик продает сигары для резки стекла, причем на ваших глазах вырезает из стекла разные силуэты зверей очень здорово. Я купил, пришел домой, попробовал - не получается. Я к нему, подал, говорю, что у меня не получается, и он меня научил, стало здорово получаться. Еще интересно из жести нарезать разные формочки, раздать хозяйкам. Ими можно резать из теста и овощей разные фигурки.

 

В общем, торговали всем очень бойко: и одеждой, и обувью, и электротоварами и т.п.

Слева от музея Ленина (раньше это была Государственная Дума), там, где сейчас метро "Площадь Революции", был вдоль Кремлевской стены сквер вплотную к гостинице "Метрополь". На 2-м этаже этой гостиницы был авто-мото клуб, а у скверика проходил техосмотр авто-мото транспорта. Мы, конечно, ходили смотреть. Было в то время очень много машин, в том числе и частных. У них на дверках был нарисован желтой краской круг, а в нем надпись "Прокат". В то время в Москве было много как легковых, так и ломовых извозчиков, и прокат автомобилей.

На Зубовском бульваре

Для управляющих АО был арендован дом №10 на замечательном Зубовском бульваре, имевшем 5 аллей с большими деревьями, в основном липами. Бульвар был между Зубовской и Крымской площадями. Как и на всех бульварах Москвы, у Зубовской площади перед бульваром был дом, где располагались магазины, а за ним круглые металлические уборные, почему-то прозванные "шуриками". С Крымской площади дорога шла на Крымский мост через Москву реку. По обе стороны бульвара проходили трамвайные пути, по которым ходил трамвай "Б". Это был участок Садового кольца. Трамвай называли Букашкой. А трамвай "А"- "Аннушка" ходил по Бульварному кольцу. Потом я узнал, что длина Садового кольца 16 км, а Бульварного - 8 км.

Когда мы переехали в этот дом, мама послала меня в магазин за сметаной с баночкой. Когда я шел домой, около дома №12 меня встретили ребята, один подходит ко мне, наверно, мой ровесник и говорит: "Заявляешь?"; ну, чтобы не показаться трусливым, ответил: "Заявляю!", поставил сметану? и началась у нас драка, и, когда я стал его одолевать, на меня накинулись еще три мальчика, и они вчетвером здорово меня отлупили, нос разбили, и я пришел домой весь в крови и слезах. Было очень обидно, что они поступили нечестно. Ведь должны были драться один на один. Но сметану я принес. Папа сказал, что главное, что я не струсил.

Дом был большой деревянный с большим подвальным помещением, где была русская печь, и мезонином, в который с нашей кухни была лесенка. Перед домом была большая площадка и сад. Говорили, что в этом доме жил раньше градоначальник. В нем были замечательный паркетный пол и лепные потолки, и стены с зеркалами. Кроме нашей семьи, в этом доме рядом с нашей квартирой был гинекологический кабинет, хозяйкой была врач Лабунская. А в мезонине жила Абрикосова, бывшая хозяйка кондитерских и конфетных фабрик. С ней жила очень славная женщина, не помню имени, и собачка шпиц. Абрикосова в 1923 году уехала в Париж, а на ее место вселились студенты рабфаковцы. Им было очень трудно, стипендия небольшая, и вот эти студенты откупали у дворников двор и ловили кошек, потом их обдирали, а шкурки сдавали. Как это они делали, никто не видел,

 

но, когда они от нас уезжали, один из них рассказывал папе. Мамочка всегда, как напечет пирожков, положит в миску, и я их относил, но они ни за что не хотели брать, тогда я оставлял миску у них в комнате, а утром они пустую оставляли в кухне. У них на всех были одни выходные брюки.

К нам приехала семья папиной сестры из Архангельска. У них было 6 детей, т.е. 4 моих двоюродных брата и 2 двоюродных сестры. Они заняли 2 большие комнаты, а у нас было 3 комнаты. У них был рояль, и они все умели играть, а Коля, старший брат, играл очень хорошо. И получилось так, что у нас в обеих семьях было 2 Бориса, 2 Николая и 4 Ивана. У нас был телефон и, когда просили к телефону, всегда переспрашивали, кого - дедушку Ивана Федоровича или моего папу Ивана Ивановича, или моего старшего брата Ивана, или художника Ивана Дмитриевича. Помню, как один раз праздновали именины 4-х Иванов. К тому времени из Владивостока приехал наш дедушка Иван Федорович. А так как он не мог сидеть без дела, в подвале была организована мастерская, где он меня начал учить изготавливать инструменты, делать к ружьям ложи. Перед домом сделали площадку для крокета, и этой игрой увлекались все, и взрослые и дети. Особенно здорово получалось у моего младшего брата Бори.

Я подружился в соседнем дворе дома N 8 с семьей Диодоровых. Их было 2 сестры - Маргарита и Тамара, и 2 брата - Игорь и Аркадий. Мамы у них не было, не помню, как звали их отца, главного бухгалтера треста ''Льноправление", который сам шил для них обувь. Шил очень красиво, но как-то не по сапожному. Он даже не знал, как всучить в дратву щетинку, и когда я показал ему, как это делается, он был очень доволен. Игорь от него гоже кое-чему научился, и мы с ним решили организовать сапожную мастерскую. У них в квартире был такой уголок, в который можно было проникать через окно, имевшееся в его комнате. Там мы и работали с Игорем. Я уже пошел в школу, учился во вторую смену. Уроки делал обычно вечером, а по утрам мы работали: ремонтировали обувь, иногда успевали сшить две пары подметок и набоек. Не помню, сколько мы брали за работу, но денежки у нас водились, хватало на кино и каток, иногда покупали юрт и фрукты и устраивали чаепитие без всякого спиртного. На чай приглашали его сестру Тамару и ее подружку Иту. Мне нравилась Тамара, а ему Ита. Кино смотреть ходили в кинотеатр "Чары", расположенный на втором этаже двухэтажного дома у Пречистенских ворот (между 11речистенкой и Остоженкой). На первом этаже была большая пивная. Фильмы были немые и шли в сопровождении тапера. Был такой американский девятисерийный фильм "Тарзан". Люди сидели с утра до вечера без перерыва, мочевой пузырь многих не выдерживал, облегчались прямо в зале под кресло. Фильм был замечательный, я считаю, что лучше всех последующих, вышедших с таким же названием. Ходили в кинотеатр Художественный" на Арбатской площади. Он был не такой как сейчас: был в нем гардероб, где раздевались как в театре, шикарный буфет с отдельными столиками под большими цветными абажурами. Подавали кофе, различных тортов мороженое и всевозможные пирожные, разные фруктовые воды. В

 

этом кинотеатре в 1927 году я первые услышал джаз Утесова и увидел фильм "Веселые ребята". Там же смотрел "Три мушкетера" и кинокомедии с Мэри Пикфорд и Дугласом Фэрбенксом. В 1924 году я ходил встречать их на Белорусский вокзал. Там снимали тогда "Поцелуй Мэри" с Игорем Ильинским. Также видел, как снимали на Пречистенском бульваре "Процесс о трех миллионах". Тогда были замечательные комики Монти Бэнкс, Фати, Гарольд Ллойд, Пат и Паташон - Чарли Чаплин и Бастер Китон. Они оставили большое впечатление на многие годы.

Как-то я зашел к Игорю (было это в 1922 году), он лежал в постели и курил шикарные папиросы. Он предложил мне закурить, и я попробовал, очень уж хотелось выглядеть постарше. Эти папиросы "Люкс" стоили 3 миллиона. Помню, папа принес мельхиоровый судочек и заварной чайник, купленные на аукционе, заплатив по 49 миллионов за каждую вещь. Устраивали аукцион на втором этаже дома, где был кинотеатр "Наука и Знание", на третьем этаже был ресторан "Прага". На первом этаже впоследствии был магазин Торгсин. После Отечественной Войны дом надстроили, ресторан стал располагаться на двух этажах с верандами. В этом же году произошла девальвация. Твердой валютой считался червонец -бумажная купюра стоимостью в 10 рублей, приравненная к десятирублевому золотому. На Неглинной у Банка ходили люди, приговаривая "Даю, беру червонец". Рядом располагались Сандуновские и Центральные бани, около которых ходили проститутки, также приговаривая "Даю, беру червонец". Рассказывали, как один грузин пригласил девушку помыться в бане, но попал на порядочную женщину, которая пригрозила ему милицией, на что он ей ответил: "Не хочешь мыться, ходи грязной". Нам было очень интересно наблюдать за всем происходящим. Помню, появилась водка 30% по 1 руб.30 коп. за бутылку и назвали ее "Рыковкой", а папиросы "Люкс" стали стоить 40 копеек.

Когда мы жили на Зубовском бульваре, папа будил нас в 6 часов утра, и мы шли купаться, обыкновенно справа от Крымского моста. Там была лодочная станция, с мостиков которой мы и купались, а иногда ходили купаться вечером с левой стороны моста, там была спасательная станция. Мы купались с моим старшим братом Ваней и Леней Березиным и, конечно, голые. Переплыли Москву реку, но мне и Игорю старшие ребята плыть обратно не разрешили, побоялись, что мы устали, и сказали, что одежду нам принесут, как только доплывут обратно. Это же было вечером, мы замерзли, сидим ждем, а их все нет, и мы решили голыми бежать через Крымский мост. Около Крымской площади нас поймал милиционер, народ кругом шумел, нас называли бесстыдниками и хулиганами, и нас хотели забрать в милицию, но тут подошли Ваня с Леней и принесли нам одежду. После этого мы стали купаться только в трусах.

На углу Остоженки и Зубовского бульвара по нашу сторону находились интендантские склады, и вечером и ночью около них на тротуаре выставляли ограждение, и часовой, охранявший склады, кричал: "Сойди с тротуара!" Но самым страшным было то, что из этих складов через

 

Остоженку в переулок, идущий к реке, передвигалось несметное количество крыс, так что трамваи останавливались, пропуская их. Но у нас в доме они не водились, очевидно, на складах еды было больше. Впоследствии в этих складах разместился гараж Министерства Обороны, и там работал Ваня Карпов. Ближе к храму Христа Спасителя была плотина, направо начинался Обводной канал, а на образовавшемся полуостровочке была кондитерская фабрика "Красный Октябрь", тогда называвшаяся "Эйнем". На самом конце полуострова был яхт-клуб, где были гоночные гребные лодки, одиночки, парные четверки и восьмерки, а на берегу у плотины большая, хорошо оборудованная купальня МГСПС, от которой в 1927 году я, Павлик План и Леша Нестеров один раз плавали на Воробьевы Горы. Леша испек большую сдобную булку, завернул ее в клеенку, и мы, держа ее по очереди, доплыли до i op, покушали и поплыли обратно, вниз по течению плыть было много легче.

Еще в 1923 году было большое событие: открылась Сельскохозяйственная выставка, там, где сейчас Парк культуры им. Горького, а по другую сторону Крымского вала был иностранный павильон. Но самое интересное на этой выставке - гидросамолет, который спускался на Москву реку. На нем можно было за 10 рублей полетать над Москвой. Я, конечно, собрал 10 рублей и пошел в надежде полетать, но полеты почему-то были отменены, и полетать мне не пришлось. За выставкой был, он есть и сейчас, Нескучный сад. Там давал представления, выступая со своими зверями, Дуров, и мы ходили смотреть эти незабываемые представления. Там за одним столом сидели и мирно кушали кошка рядом с крысой, собака с лисой и петухом, свинья с волком и зайцами, а его знаменитая железная дорога, где начальник станции, машинист, кондуктор и все пассажиры были крысы и мыши - просто необыкновенное зрелище. Сейчас это тоже можно посмотреть и Уголке Дурова и по телевизору.

Несколько раз в 1924 году мы ездили с папой на рыбалку и охоту под Рязань на Оку, на Родину С.Есенина. Там около села Константинова была плотина, но шлюза не было, а был обводной канал, который называли протокой. На берегу протоки жил в очень красивом домике лесник. У него была лодка и челнок, а у папы - сети трехрядки длиной в несколько саженей. Эти сети папа ставил на ночь, или загоняли рыбу ботом (на длинном шесте раструб, при ударе об воду создает большой шум). Рыбы привозил по пол-лодки: лещей, их звали "буржуями", язей, щук, большую плотву, окуней. Из деревни крестьяне приходили за рыбой, папа раздавал все бесплатно, очень удивляясь тому, что никто здесь не ловит рыбу. За рыбу нам привозили мед, яйца, молоко, сметану, творог. Мама ходила за ягодами и грибами, всего было вволю.

В то время у нас был замечательный сеттер гордон, опять же по кличке Рональд, и, когда мы ездили на сиденку или зорьку, он сидел в носу челнока. Папа всегда управлял одним веслом. При пролете уток папа вставлял меня всегда стрелять первым, пес сидел спокойно, но стоило только и взять в руки ружье папе, как Рональд сразу прыгал в воду. Дело в том, что я мазал, а папа стрелял без промаха. Привозили по 10-12 уток, селезней. Один

 

раз мы очень смеялись, так как я обманул Рональда. Поехали на вечернюю сиденку, потихоньку плыли. Папа дал команду мне приготовиться, я взял свою двадцаточку «Хускварна», папа закрякал по-утинному (он очень здорово умел это делать), поболтал рукой по воде, словно плещется утка, и селезень вылетел на ее зов метрах в 10-15 от меня. Я выстрелил, и селезень упал в воду, а пес сидит и смотрит на папу и меня просто с удивлением. Папе пришлось скомандовать "Пиль", пес прыгнул в воду и приплыл с селезнем к лодке. Это была моя первая удача. Потом стрелял папа, и мы привезли 8-10 уток. Много он ездил с мамой, она очень хорошо стреляла.

Пятая совшкола во 2-м Смоленском переулке: учителя, друзья, увлечения

 

Поступил в школу сразу в пятый класс, благодаря Туленьке. Пятый класс 5-й совшколы. Это было пятиэтажное здание во 2-м Смоленском переулке. Наш 5 "Б" находился на втором этаже. В нашем классе не было парт. Сидели на скамейках за большим длинным столом. Сидели за таким столом пятеро: Смирнов Саша, Коля Захаров, Володя Кивейша, Валя Воинов и я. Сразу подружились. Все жили не так далеко друг от друга, на все школьные мероприятия ходили дружно. Я ходил в школу по Зубовскому и Смоленскому бульварам. Школа была недалеко от набережной Москвы реки, и мы ходили зимой к Бородинскому мосту смотреть, как на льду реки смоленские дрались с дорогомиловскими на стенке по всем правилам. Нельзя было драться ни с закладками, ни с кастетами, ни с палками, только врукопашную, а если кто нарушал, его били и свои и противники. Дрались от ребятишек до дедов с бородами, причем драка длилась несколько часов.

Рядом в 6 классе "Б" учился мой двоюродный брат Герман. В этом же классе училась девочка блондиночка Люся Шелкович, я часто после занятий провожал ее домой. Она жила на Тверской. Шли обыкновенно по Новинскому бульвару, дальше по Садовому кольцу до Триумфальной площади.

В нашем классе верховодил и был старостой Валя Воинов. Помню замечательных учителей. По литературе Николай Владимирович, по математике Карп Евгеньевич Шлепаков. Не помню по какому предмету была учительница, которой дали прозвище Пескарь. Учительницу по биологии прозвали Лампада Керосиновна. По немецкому - Булочница, за ее полноту. По обществоведению учителя не помню, было не интересно. Он приходил, садился за свой столик и говорил и говорил... Мы сидели, слушали, ничего не понимали; вообще нам казалось, что этот предмет нам абсолютно не нужен. Физика также не помню как звали, но предмет был интересен, так как проделывали множество опытов. Он давал нам разные домашние задания по изготовлению наглядных пособий. Мы с Володей Кивейшей даже сделали трамвай и рельсы, по которым он двигался и возил на своей платформочке в качестве груза плоскогубцы. Делали различные турбинки. Вообще все уроки физики были очень интересны. Очень строгим был учитель географии. Очень

 

высокого роста, одет во френч и сапоги. Носил очки. Он сразу заявил нам, что замечаний делать не будет, а сразу выгонит из класса того, кто будет мешать, но произошло это только один раз, так как уроки его были чрезвычайно интересны, и мы слушали с удовольствием. Он очень много путешествовал, побывал во всех странах света, т.е. все, о чем он нам рассказывал, он видел своими глазами и теперь делился с нами своими впечатлениями и наблюдениями. Был он очень внимателен к нам, особенно к отвечавшему у доски, поэтому оценки по географии у всех были хорошие. Очень нелепо, что я не помню его имени и фамилии. В 6 классе нас стали обучать по плану Дальтона. Мы слушали лекции и часто сдавали экзамены. В 1925 году я закончил 7 класс, и больше учиться мне не пришлось.

В 1924 году умер В.И.Ленин. Его смерть потрясла всю страну. Прощались с ним в Колонном Зале Дома Союзов. Рядом с Домом Союзов была небольшая церковь, около которой постоянно жгли костры, чтобы проходившие для прощания люди могли греться. Были очень сильные морозы. Народу было очень много, но все равно ходили со школой дважды. вокруг гроба стояли члены правительства, я многих видел, многих запомнил, по тогда, как и для всякого мальчишки, это было совершенно не важно. Мавзолей Ленина был сначала деревянный, а уже впоследствии построили ни, который есть сейчас.

Валя Воинов жил на Арбате в доме № 9, в котором была булочная и пекарня, поэтому там всегда был свежий хлеб. Рядом с булочной была небольшая пивная, через которую ходили в подвальное помещение, где располагался ресторан "Подвальчик". Валя жил во флигеле на втором этаже. Маму его звали Зоя Ивановна, а на третьем этаже жила семья Зои Петровны. У нее были две дочки - Вероничка и Таня. Зоя Петровна работала кассиршей в ЦКовском магазине в Охотном ряду. В квартире напротив жила семья Конигсбергеров. У них был сын Андрюша, и мы с ним очень сдружились. Все вместе мы очень весело проводили время. Зое Петровне давали в парке Сокольники на 4-й просеке дачу на втором этаже с террасой. По вечерам на этой террасе при керосиновой лампе, лежа на ковре, мы ели из большой сковороды жареную картошку, пили чай с тортом всей нашей дружной компанией.

Еще мне запомнился случай, произошедший с папой. Он возвращался с работы с приличной суммой денег, зашел в Охотный ряд, купил кое-что из продуктов и банку сметаны, а его выследили и, когда он зашел в трамвай, то почувствовал, что у него из кармана тянут деньги. Он закричал, двери закрыли, папа ударил рядом стоявшего мужчину банкой со сметаной по лицу и увидел, как упали деньги. Он деньги подхватил, трамвай остановили, и милиционер, ехавший в этом вагоне, помог задержать двух воров. Пошли в милицию, по дороге они все уговаривали папу разойтись по-хорошему, но он отказался. Когда они пришли в милицию, во время допроса вошел оперативник, который видел, как, поднимаясь по лестнице, один из воров выбросил бритвенное лезвие, обвернутое к картон, для подрезки карманов. Составили протокол. Через некоторое время пришла повестка в

 

суд, потом другая, но папа не ходил. В третий раз пришел милиционер, и папу увели в суд, а воры пришли сами, и их отпустили под расписку. Судья стал папу обвинять, на него наложили штраф, а папа в ответ рассмеялся, а судья спрашивает: "Почему Вы смеетесь?", а папа говорит: "Как же мне не смеяться. Я потерпевший, меня привели в суд с милицией, а воры пришли сами без конвоя", ну, с него сняли штраф, а ворам дали по 3 года.

Начиная с 1923 года все мои товарищи и я очень увлекались коньками, мы постоянно ходили на каток, в основном на Девичье поле около Новодевичьего монастыря, в котором еще были монахини. Мама отдавала им делать постельное белье и ватные одеяла и всегда восхищалась их работой.

Кроме Новодевичьего были катки на Патриарших прудах, в Сокольниках, на Чистых прудах, все в отличном состоянии, обсажены елочками. В четверг и в воскресенье играл духовой оркестр. Оборудованы были теплушки с гардеробом и буфетом. Но главным был Новодевичий каток, где от общего катка всегда была отделена снежным валом беговая дорожка, на которой тренировались лучшие бегуны - Ипполитов, Мельников, Якушин, и мы, пристроясь к ним, во всем старались им подражать. Ипполитов имел мастерскую по ремонту велосипедов, различного спортивного инвентаря и точке коньков, располагавшуюся на углу Беговой и Ленинградского шоссе. На всех катках у нас появились партнерши для катания в паре. Помню хорошенькую Ниночку, жившую в переулке на Остоженке, Машеньку, жившую за Институтом Склифосовского в Коптельском переулке. Последнюю я как-то вызвался провожать, она уговаривала меня не ходить, так как боялась, что я буду избит местными парнями. Народ там жил отчаянный - это ведь Сухаревка, но я не хотел показаться трусом, поехал и получил. На меня напали четыре парня, много старше меня, и здорово меня побили, одного, однако, я сильно ударил по лицу коньками, но мне все же досталось больше всех.

Кстати, о Сухаревском рынке. Это был самый большой рынок Москвы. Он начинался у Самотеки и заканчивался у Красных ворот. Всякого рода жулья там было очень много. Если идти от Самотеки, то сначала шли ряды и палаточки с продтоварами, слева у стен домов стояли столы, покрытые белыми простынями, на них самовары, разные закуски, калачи, булочки. Можно было недорого покушать, попить чай. Дальше палатки москательные с разными хозтоварами, скобяными товарами, инструментами, строительными товарами. После палаток шел развал, торговали товаром, разложенным на мешковине. Еще дальше торговали с рук. Вот тут не зевай - обманут и обкрадут. Посередине Сухаревской площади и рынка проходил трамвай, а напротив Сретенки стояла Сухаревская башня. В ней было два крыла, в которых располагались мужской и женский туалеты.

Как то раз мы с Игорем собрали все старые коньки и продали их на Сухаревском рынке, так как я решил купить себе беговые коньки. В Столешниковом переулке был очень хороший спортивный магазин, и мы купили для меня отличные коньки-норвежки, настоящие "Христьянс" с ботинками и даже чехлом, и так как у нас остались еще деньги, то мы

 

отправились в кафе пить кофе с пирожными и со взбитыми сливками, там же и Столешниковом переулке. Мы съели по пять пирожных. Они стоили по 16 копеек и были в два раза больше, чем сегодняшние. Потом мы пошли в Табакторг" и решили попробовать сигары, которые продавались в стеклянных трубочках. Сделали все по правилам: откусили концы и закурили, по они оказались очень крепкими, и нас сразу вырвало, еле успели добежать до урны. После этого случая я до самой войны не брал в рот сигар. Не помню » каком году, моему старшему брату Ване его знакомый, капитан дальнего плавания, привез из Лондона уже обкуренную трубку из корня дрока, очень дорогую, но Ване курить трубку не понравилось, и он подарил ее мне. Я обзавелся непромокаемым резиновым кисетом, купил табак "Кинстон", а так как от него был очень приятный запах, то мама часто просила, чтобы я дома шкурил трубочку. Ее достоинство состояло в том, что она очень долго не затухала, но она была большая и не совсем удобная, поэтому я курил ее редко, предпочитая папиросы "Таис", которые стоили 27 копеек.

Как-то так получилось, что мы с Володей Кивейшей занялись радио, с i роили и собирали детекторы, приемнички. Помню, я сделал приемничек в скорлупе грецкого ореха и с наушниками. Первый раз услышал по этому приемнику концерт из Дома Союзов. Пела Изабелла Юрьева: "За веселый шум, за кирпичики полюбила я этот завод".

В Художественном проезде рядом с Художественным театром был магазин товаров для радиолюбителей. Там покупал я приемники детекторные "Красный пролетарий" с головными телефонами. Их через конденсатор подключали вместо антенны к электросети, они работали устойчиво.

Как-то к нам заехал мой двоюродный брат, сын тети Клавдии, он был артистом Большого театра - Алексеев Александр Иванович. Он очень любил нашу мамочку и всегда привозил нам или оставлял в кассе театра билеты на 1-го спектакли, и мы с мамой ходили или в Большой или в Филиал, и благодаря ему я прослушал почти все оперы - "Садко", "Лоэнгрин", "Кармен", "Аиду", "Евгений Онегин". Его партнершей по сцене была Барсова. У него был прекрасный тенор. Он женился на дочке артиста - баса 11етрова. Ему понравилось, как работал "Красный пролетарий". Так вот, он давал мне адреса, и я ходил и ставил эти приемники артистам. А потом мы с Володей сделали 2-х ламповый усилитель, и он работал с громкоговорителями "Рекорд" по тем временам неплохо.

Но после переезда на Арбат это увлечение отошло на второй план. С новыми друзьями начались новые увлечения.

Наш замечательный дом на Никитском бульваре. Мои новые друзья

 

В 1924 году АО, в котором работал папа, было ликвидировано, и из шикарного дома на Зубовском бульваре всем нам пришлось разъехаться по разным квартирам. Дедушка Иван Федорович опять уехал во Владивосток. 11етровы переехали на Радищевскую улицу напротив Яузской больницы, а мы

 

на Арбатскую площадь, вернее, на Никитский бульвар в дом № 6, в помещение бывшей прачечной, а потому очень сырое и без туалета, зато в самом центре Москвы. Конечно, у меня появились новые друзья.

В этом доме наружные стены были по 90 см, а стена, соединяющая кухню и комнату, - 120 см. Всегда было очень темно, постоянно горело освещение. Двор в этом доме разделен на два двора флигелем в 3 этажа, в 1-м этаже помещались различные кладовочки для дров и т.д. В двух арках, соединяющих дворы, находились две общественные уборные. Это угловой дом, одной стороной выходивший в Калашный переулок, другой на Арбатскую площадь, а третьей на Никитский бульвар. Папа был очень веселый человек и любил пошутить. Частенько, когда мама ходила в туалет, он брал на плечо свое охотничье ружье и караулил ее у входа. Однажды во время такого караула, его встретил председатель товарищества, которому принадлежал наш дом, тов. Логутин, очень удивился и поинтересовался, что же он тут делает. "Туалет ты нам не делаешь, вот и караулю женку", отвечал папа. Под всем домом был подвал, но только в одном были жильцы, а остальные использовались как угольные ямы. Еще в одном подвале был склад всевозможных семян, владел им какой-то Власов, и еще был подвал, в котором делали чудесный варенец, и мы его покупали по 8 коп. за стакан, всегда самый свеженький. Под нашей квартирой тоже был такой подвал, заваленный каким-то мусором, и мы все вместе несколько дней выносили и вывозили его, так как нам нужен был дровеник. В нашей квартире не было отопления, а были 2 голландочки, и в кухне большая плита с бачком для нагревания воды. Мы сделали подвал с лазом прямо из кухни, а снаружи и в соседний подвал ход заделали, и у нас получился замечательный дровеник, и в нем можно было хранить картошку, разные овощи и продукты, холодильников ведь не было. Потом я сделал там верстак, провел электричество и еще позже радиотрансляцию. В подвале можно было и построгать и попилить, в общем, было очень удобно, а главное, было где хранить дрова. Из одного подвала был потом обнаружен ход в сторону Кремля, и поэтому приезжали из газеты "Вечерняя Москва", все там обследовали, но подвал был чем-то завален и заделан.

Как-то наш председатель увидел, что из одного подвала идет дым, пошел гуда, а там горит костер, и вокруг сидят беспризорники. Он спрашивает: "Как же вы сюда попали? ", а они отвечают: "А мы его купили за 10 рублей у Вовки из 7 номера", а тот Вовка - друг моего брата Бори, ему лет 8. Председатель вызвал милицию, и их забрали в колонию. Двор был проходной. Выход из нашего дома был через 3 подъезда во все улицы. Во втором дворе яма-снегатаялка, нагревалась от парового отопления в этой части дома. Рядом с нашей квартирой жил дворник дядя Семен. У него было 2 сына и 4 дочери. Они убирали все подъезды, двор и улицы вокруг дома, зимой снег возили на санках в снеготаялку. Асфальта не было, мостовая была булыжная, и это очень тяжелый труд - убирать такую мостовую, но кругом всегда было очень чисто. Дядю Семена все очень уважали, потому что, если он что скажет, то так и будет. Все подъезды и ворота в 23 часа закрывались, и у ворот

 

дежурил сам дядя Семен или его сыновья. Они знали всех жильцов в доме, но, если вы опоздали и пришли позднее, они откроют только за 10 коп. Это был их приработок, и никто, в общем, не возражал, зато у нас в доме в те времена не было воровства или каких-либо случаев хулиганства, в общем, они честно работали. На углу дома, выходившем на Воздвиженку, был магазин Осавиахима. Там продавали плакаты, книги, разные приспособления для стрельбы дробинкой, противогазы, патроны для мелкокалиберной винтовки и монтекристов, в общем, все для подготовки будущих воинов. Директором был Иванов, имя не помню. Впоследствии в этом бывшем магазине размещалась команда так называемых "топтунов", они дежурили по всему Арбату и Воздвиженке, обеспечивая охрану проезжающему начальству. В нашем доме было 50 квартир-коммуналок. Например, кв.27, она находилась на 4 этаже, в ней как в гостинице был коридор, по обе стороны которого располагалось множество комнат. Дом с улицы был в 4 этажа, а со двора в 5 этажей. Жил в нашем доме артист Художественного театра Чехов, но году в 1925 или 1926 уехал в Париж.

В наш двор каждый день ходили разные артисты, пели и играли на разных музыкальных инструментах, цыгане с медведями и много разных разносчиков и мастеровых людей. Старьевщики кричали - "Ирем старья", медник - "Лудим самовары, чиним, паяем", стекольщик - "Вставляем стекла", Рыба, свежая рыба", "Корм для кошек и собак", "Берем бутылки, покупаем". В общем, и ходить никуда не надо. Все при тебе сделают, и дешево, и удобно.

Во втором флигеле на 1-м этаже жили Стрункины, у них была отдельная квартира. Дмитрий Иванович работал продавцом в Елисеевском магазине. Жил он с женой Агриппиной Андреевной, двумя сыновьями Лешей и Женей и дочкой Надей. На втором этаже жил Леша Нестеров с мамой. Мама работала уборщицей в доме Пролеткульта. Это особняк с Морозова, в нем потом сделали Дом Дружбы, а в то время мы ходили туда ил спектакли. Леша учился на рабфаке и работал в булочной на Петровке с 4 у гра до 3 дня, изготавливал рожки. Потом приходил ко мне. Он очень хорошо играл на гитаре и учил меня. На 5 -м этаже жил Павлик План.

В доме № 8 был и сейчас находится там же Дом журналистов. Там со стороны бульвара в то время был ресторан. В нем играл небольшой оркестр, и мы ходили в него, потому что там хорошо кормили, особенно часто ходили туда после катка и закусывали. Основное порционное блюдо - шницель. Его подавали на большом мельхиоровом блюде, обычно 2 шницеля с жареной картошкой. Стоило это 1 руб.70 коп. и мы вдвоем наедались, никого не беспокоя дома.

В доме № 10 жил Женя Морозов. У него была сестра Оля. Папа его был замечательный женский портной, поэтому Женя был одет всегда лучше нас. Он, Леша Стрункин и Ваня Карпов были велогонщиками на длинные дистанции, как например, Москва - Тверь.

Алеша Стрункин учился в школе ОШКУМТ на шофера-механика, а Женя уже работал мотоциклистом при Штабе Военно-Топографического отдела РККА, и у него был мотоцикл "Киино" с деревянной коляской, в

 

которой он возил начальника, носившего 4 ромба, по фамилии Артанов. С ним вместе работал Ваня Карпов, тоже отменный велосипедист, впоследствии большой тренер. Также с ним вместе работали Юра Штром и Старостин.

В 1924 году я поехал с Юрой Штромом, а он стал работать в какой-то строительной организации, на мотоцикле Харлей-Дэвидсон с двухместной коляской, на строительство моста через реку из Старой Рузы в Новую Рузу. Его начальник, инженер, все время уделял этой стройке, а мы варили обеды и ездили за продуктами в магазин, который находился в Дорохове, за 13 км от стройки. Часто я сам управлял мотоциклом, набираясь опыта. Когда мы вернулись домой, у Юры появился, не помню, откуда, замечательный мотоцикл с коляской "Индиан скаут", пятисильный, очень красивая двухцилиндровая машина и удобная. Юра жил на Большой Полянке с мамой и все время занимался ремонтом мотоциклов.

У Жени был мотоцикл "Вандерер" 4-х цилиндровый, очень небольшой, и он меня учил на нем ездить. А учился я ездить в сквере около Храма Христа Спасителя, где в углу сквера был памятник Александру III, a когда у меня стало получаться, я на мотоцикле "Рудж" один раз поехал к Никитским воротам и наехал на лоток с фруктами у разносчика, который торговал ими около кинотеатра "Унион". Но все обошлось благополучно.

Гараж у Жени был в Вешняковском переулке, и я ходил туда, помогал там ремонтировать автомобили. В то время у них были две полуторки "Фиат", легковые автомобили "Пирс-Эрроу", "Патфиндер", "Форд" и "Коттэн-Дегутт". Их ремонтировали. Запасные части для них изготавливали нам в гараже ВЦИК, расположенном в Манеже, и оттуда также приходили маляры красить машины. Я им помогал паять радиаторы, разные трубочки и выполнял другие слесарные работы. И каждый раз после работы открывали задний борт полуторки и устраивали закус с небольшой выпивкой, а закуска была, начиная от икры, ветчины и разных балыков, сколько душе угодно. Все шофера, бывшие там, имели большой опыт, и работа шла успешно.

Как-то я зашел к Жене Стрункину и узнал от его отца Дмитрия Ивановича, что Женя попал в аварию на Знаменке на мотоцикле между двух трамваев. Я побежал туда, а он уже складывает свой мотоцикл на ломового извозчика - коляска вдребезги, и все ремни сломались, так что нам пришлось их спаивать медью в восьми местах. Хорошо, что у меня была замечательная паяльная лампа. В общем, сделали, и он продолжал на нем работать.

Раньше кинокартины состояли из нескольких частей, а демонстрировались одновременно в разных кинотеатрах. Время показа каждой части было свое. Юра Штром и еще был у Жени товарищ, у которого был мотоцикл, перевозили пленки от одного кинотеатра к другому и обратно. Нужно было успеть, чтобы киносеанс проходил без задержки. В 1926 г. Леша Стрункин окончил ОШКУМТ и пошел работать шофером на автобус. Первые автобусы были английские "Лейланд", позже появились немецкие "Ман".

Еще у нас были товарищи - два брата Ильичевы. Старший Коля и младший Ваня. Коля работал шофером в греческом посольстве. Оно находилось на 1-й Мещанской улице. У него был белый открытый "Бьюик".

 

Ваня работал помощником шофера на частных машинах на прокат. Он мой ровесник. В греческом посольстве был известный в то время мотогонщик Закревский. У него был мотоцикл "Индиан". Позднее он разбился, стукнувшись головой о шлагбаум. В Москве тогда не было асфальтовых мостовых, и первый асфальт положили от Беговой улицы в направлении Всехсвятского - 2 км. Здесь и устраивали мотогонки и с ходу и с места. Одну из таких гонок мы с Колей Ильичевым и поехали посмотреть. Был такой гонщик Обухов, уже пожилой человек. У него был английский мотоцикл "Бинкборт". Во время гонки, как выяснилось потом, на его машине соскочила с ободка покрышка. Его с мотоцикла сбросило, а мотоцикл, мы потом просчитали, пролетел 53 шага и ударился в столб электроосвещения. Мы на 'Бьюике" были ближе всех, подобрали гонщика и отвезли в Солдатенковскую больницу, так тогда называлась больница, которую построил этот промышленник. Позже ее переименовали в Боткинскую. Мы тогда думали, что Обухов не выживет, а он через два месяца снова появился в клубе в гостинице Метрополь. Отремонтировав свой мотоцикл, он снова участвовал в соревнованиях.

Вспоминаю, на Пушкинской площади тогда была торцово-деревянная мостовая, и, когда на нее заезжали, шум от движения затихал. И, вообще, было интересно прокатиться на легковом извозчике. От нас до Пушкинской площади на рысаках и пролетке на дутых шинах стоило 90 копеек. Памятник Пушкину стоял тогда в начале бульвара, и перед ним был туалет, а в конце бульвара был памятник Тимирязеву у Никитских ворот, а на нашем бульваре, т.e. на Никитском, в начале стоял дом, где была 31 школа и парикмахерская. С торцовой стороны, выходившей на площадь, в этом доме была булочная и молочно-гастрономический магазин, а по середине между ними на втором этаже - Банк, а с другой стороны дома - винный магазин. Посреди Арбатской площади стояла Борисоглебская церковь, и трамвай Аннушка, идущий с Арбата, у этой церкви замедлял движение, т.к. повороты были крутые, а народ старался сесть в трамвай на ходу. Тут на площади у булочной всегда стояли прокатные автомобили. Рядом с Художественным кинотеатром, в ломе ближе к Воздвиженке, была пивная, в которой играл гармонист Шахман на сорока гармошках - от баяна до гармошки величиной со спичечный коробок. Папа ходил туда послушать его. А с другой стороны кинотеатра, где сейчас станция метро, был небольшой продовольственный рынок. Когда мы переехали, мама отправила меня на этот рынок за овощами. Я пришел с корзиночкой, а зеленщик такой обходительный говорит: "Молодой человек, чего желаете?". Я ему сказал, и он нагрузил мне полную корзину. Я испугался и стал объяснять ему, что у меня не хватит денег с ним расплатиться. Но он меня успокоил, сказав, что ничего страшного в этом нет, все подсчитал и разрешил принести недостающие деньги в следующий раз. Так и повелось, часто брали у него в кредит, а потом папа с ним подружился, и он всегда давал нам самые лучшие и свежие овощи. Я пишу сейчас и думаю, вот бы сейчас так вежливо обращались с покупателями, а у нас нахамят и могут обматерить только за то, что ты спросил о стоимости или наличии

 

товара, не считаясь с тем, что ты плохо видишь или слышишь. Вокруг площади и у нас на бульваре были такие небольшие палаточки, 5 штук. В них продавали мороженое всех сортов, а ближе к осени и фрукты. Их хозяин, дядя Степа, сам всегда торговал на нашем бульваре, готовил мороженое вручную в сарае на Знаменке во дворе дома напротив Комитета Обороны. Мороженое продавалось в формочках с вафлями или шариками в вазочках. Мы так подружились с дядей Степой, что он давал мороженого, сколько мы хотели, даже если у меня не было денег. Он записывал долг на столбике, а потом я с ним расплачивался. На углу нашего дома торговал папиросами, табаком, гильзами для папирос очень симпатичный старичок. Курево я всегда покупал у него.

Работа у московских оружейников Никитиных. Первые мотоциклы.

Наша оружейная мастерская. Увлечение автомобилями. Друзья

 

На Трубной площади перед Сретенским бульваром был рынок по воскресениям. На нем продавали все, что продается сейчас на Птичьем рынке, а также ружья и принадлежности для охоты и рыбалки. А на Трубной улице в первом доме была оружейная мастерская Никитина Александра Григорьевича. Их было три брата. Старший, Владимир, имел такую же мастерскую на Театральной площади, рядом с Детским театром, и обслуживал по большей части артистов и народ более зажиточный. Третий брат - Виктор - работал вместе с Александром Григорьевичем. После окончания школы я и пошел к ним работать. Александр Григорьевич был большой специалист, а главное - очень умело объяснял, как и что нужно делать. Я очень многому у него научился. Платил он мне 50% с заказа, и я стал зарабатывать у него 4-5 рублей в день. Это были большие деньги в то время. Люди жили на 30-40 рублей в месяц целой семьей. Я, например, брал на обед французскую булочку - 3 коп. и полфунта ветчины. Меня посылали покупать на обед для всех. Там на Трубной улице, напротив, была небольшая лавочка, и в ней можно было все купить, и я на 50 коп. покупал и севрюги, и ветчины, и капустки провансаль, и огурчиков, и хлеб, в общем, что заказывали. Когда же приходил какой-нибудь охотник за заказом или просто поговорить, я бегал в Центроспирт за бутылкой водки. Но не помню, чтобы кто-нибудь напился. Обычно выпьют, поговорят и уходят, а мы нормально продолжаем работать. Делали все работы по ремонту ружей. Такое оружие как пистолеты и револьверы бралось в ремонт с разрешением на ношение и хранение этого вида оружия. Очень сложная - работа закалка пружин. Ее нужно делать очень внимательно, знать, из какого материала она сделана. Такой работы я выполнил очень много. Я делал пружины, а закаливал их Александр Григорьевич.

Как-то в 1925 году, Леша, Женя и я решили купить по мотоциклу. Их продавали на 11-м километре Ленинградского шоссе, на моторемонтном заводе. Туда после революции их свезли отовсюду очень много. Мы там

 

купили 3 совершенно одинаковые мотоцикла фирмы "Ровер". Они, конечно, нее были без магнето и карбюраторов и все с одинаковой неисправностью - задранными цилиндрами, так что нам самим пришлось растачивать цилиндры и шлифовать под другой размер поршней. Все недостающие детали мы находили по объявлениям в мотоклубе и в Каретном ряду, там много было разных мастерских - сварочные и по электрооборудованию, в большом гараже Автопромторга, в котором в 1926 году появились первые 10 открытых белых машин такси со счетчиками фирмы "Штир". Мотоциклы пыли без свободного хода, и мы их переделывали, поставив в заднее колесо новые ступицы, в которых было три скорости и свободный ход. Это ступицы "Арметрона". Мы их покрасили и стали на них кататься. Как-то поехали в Переделкино, а там был разобран мост через реку, и мы сходу туда и летели. Тут было много приключений.

К нам заезжал товарищ Жени Стрункина Петя Ижнов. У него был замечательный мотоцикл "Санбим", 2 и 3/4 силы, с очень красивой отсечкой, благодаря хромированной выхлопной трубе. Тогда не было двухтактных мотоциклов, а были четырехтактные, и на этом мотоцикле были верхние клапаны. Ну, мы, конечно, решили сделать к нашим мотоциклам такие же трубы. Нашли стальную мачту с одной стороны заваренную, набили, вроде сухим песком и забили пробку. Я согнул из проволоки шаблон, и мы с Лешей Стрункиным у них в кухне на плите стали моей лампой разогревать. Леша держал лампу, а я в тисках загибал, получалось немного неровно, я говорю Леше: "Ничего, посадим", - и вдруг раздался страшный взрыв. Меня выбросило в комнату, а Леша улетел, бросив лампу, в коридор. От лампы загорелся половик, я услышал Лешин крик. Затушив половик, я кинулся к Леше. У него было совершенно черное лицо, и он не мог открыть глаза. Хорошо, что подъехал Женя и увез его в поликлинику. Я стал наводить порядок. Вылетела рама окна. Все было засыпано вылетевшим песком, а в трубе разорван участок около 25 см. Эту трубу я нашел уже во время войны у себя в подвале, она напомнила мне все наши приключения. После этого у нас отпало желание делать эти трубы, оставили старые.

В 1926 году я поехал в Петровский парк. Там меня задержал милиционер, и я его повез на багажнике. В то время в парке было 22 отделение милиции. На меня составили акт за езду без удостоверения на право управления мотоциклом. Как-то, через несколько дней, я пришел домой, а у нас сидит наш участковый милиционер и рассказывает папе, что я нарушаю правила и меня штрафуют на 10 рублей. Он сидел у нас и ждал, пока я уплатил штраф и вернулся. Папа предложил продать мотоцикл, а когда я получу права, купить мне новый. Ну и продали, помню, какому-то дяде из Воронежа. Леша и Женя тоже скоро продали свои "Роверы", а вскоре Женя на каком-то чердаке обнаружил совершенно новый в ящиках "Харлей Дэвидсон". Мощный 1200 кубиков, выпуск 1914 года. Это была очень мощная машина, мы все на ней ездили.

Помню, как-то мы с Лешей ездили к кому-то, к кому не помню, на дачу. Когда ехали обратно, навстречу нам ехал на лошади какой-то дядя,

 

лошадь испугалась мотоцикла и понесла. Я был за рулем, сразу остановился, но лошадь ударила ногой в переднее колесо, выбила сразу 4 спицы, я полетел в кювет, Леша через меня. Так нам не повезло. Но все же мы все сделали и поехали домой. У нас на багажнике в мешковине привязана была камера, которую подкачивали и получалось мягкое сиденье. Спускались под уклон, я ехал очень тихо, но не слышал, как Леша соскочил, а тут подъем, я добавил газу, вылетел на гору и тут почувствовал, что Леши нет. Не могу понять, куда он подевался, развернулся, еду обратно, а он идет мне навстречу. Шел и опасался, что я не вернусь. В общем, много было разных приключений. Потом Леша работал до самой пенсии в Голландском посольстве, все время на новых машинах, "Кадиллак", "Кайзер". Как новый посол, так новый автомобиль. Он возил послов.

В 1926 году мы с Лешей Нестеровым купили мне гитару, и я с Павликом Планом стал учиться играть на гитаре по нотам. Я, правда, сходил только на 8 уроков, а Павлик впоследствии очень хорошо играл. Я купил себе еще одну циммермановскую гитару с грифом, сделанным знаменитым в те времена мастером Климовым. Гитары были семиструнные. Мне очень всю жизнь нравились цыганские песни и романсы. Очень хорошо помню, на улице Тверской, где была Филипповская булочная, рядом на углу с переулком Немировича-Данченко, где сейчас ресторан Центральный с гостиницей, была пивная, в которой пели два хора. Одним руководила Ланская, а другим Христофорова с замечательным плясуном Поняковым. Они же пели в ресторане "Прага", который был наискосок от нашего дома, на углу Арбата.

В 1927 году Юра Штром стал завгаром в Настасьинском переулке. У него в гараже был грузовой автомобиль на 7 тонн, «Бюссинг». Он был на колесах с грузолентой и цепной передачей. На нем ездил только сам Юра. И вот нашли ему такую работу: вывозить шлак из одного учреждения по 40 руб. за тонну, а ввозить на строительство стадиона по 35 рублей за тонну. Таким образом, одна ездка давала нам более 500 рублей. После такой погрузки и разгрузки мылись, одевались и отправлялись в "Прагу", где веселились до утра, заказывая все, что хочется.

В 1925 году я как-то поехал с папой на Мясницкую улицу. Там в каждом доме были магазины - инструментальные и скобяные. Нам нужно было купить тиски и разного инструмента. Сначала мы доехали до Мясницких ворот на «Аннушке», а там на углу Мясницкой и Сретенского бульвара была пивная. Папа предложил зайти. И мне на всю жизнь запомнилась эта пивная. При входе на стене висел плакат очень красочный: осел в цилиндре с сигарой в копыте и большой восклицательный знак после надписи "Здесь курю только я!". Мы сели за стол, папе подали пиво, я пил фруктовую воду. В это время мимо столиков проходил человек, одетый в черную вельветовую толстовку, с белым бантом вместо галстука. Папа говорит: "Смотри, это советский Пушкин", а это был Сергей Есенин. Потом, купив все, что было нужно, мы на извозчике поехали домой.

В тот год папа решил открыть оружейную мастерскую. Была

 

заказана вывеска, взят патент, и мы начали работать. Работы было всегда много. Кроме охотников, стали обслуживать разные тиры, которых в Москве тогда было очень много. В 1927 году снова приехал из Владивостока дедушка. Я начал уже делать ножи под дедовским руководством, стало получаться здорово. Дед и папа были очень довольны. Работа была интересная, т.к. ремонтировали и пистолеты, и револьверы при наличии разрешения. Когда нужно было выполнить заказ срочно, я иногда работал очень много, другой раз до утра или часов до 8-10 вечера. К этому времени ко мне приходили ребята, и уже появились подруги. Они сидели и ждали, когда я закончу работать, а потом мы ходили погулять или в ресторан. Иногда я даже один ходил в какой-нибудь ресторан, хотелось посмотреть, где и как народ проводит время. Приходил, заказывал кофе и мороженое и смотрел, как танцуют или слушал цыган. Так я побывал в ресторанах "Националь", "Савой", "Гранд-отель", "Метрополь". Один раз, когда к нам приехал дядя Миша из Владивостока, мы ездили в ресторан "Яр", где пели и плясали цыгане. Впоследствии я узнал, что этот хор жил в Эльдорадовском переулке, обслуживали они только "Яр", был там виртуоз-плясун Поляков. Во всех ресторанах можно было заказать, что хочешь. Вот, например, как ходили в Прагу". Вчетвером - две девушки и нас двое. Заказывали кофейничек кофе, пирожные, фрукты, бутылочку шампанского в холоде. Все это стоило 10 рублей, а официанту давали "на чай" - 5 рублей. За это он брал с нас деньги только за то, что мы съедали, и нам всегда был организован столик, даже если мест в ресторане свободных не было.

Мы - дедушка, Ваня и я - жили вместе в темной комнате, а в другой жили мама, папа и Боря. Дед встанет часа в 4 утра, а я только приду. Часов до 8 он поработает и меня будит: "Коля, вставай. Сонливые будут одеты в рубище", а сам ложится отдохнуть. Я не хотел, чтобы дед знал о том, что я курю, и я при нем не курил. Иногда он уезжал на день или два к тете Анюте на Радищевскую. Однажды, когда папы с мамой тоже не было дома, мы устроили собантуй, и когда кто-то позвонил, я побежал открывать с папироской в зубах. Открыл и обалдел. Это дед вернулся раньше, чем мы рассчитывали. "Ладно, знаю, что ты куришь, но помни, что табашники и винокуры уподобляются псу смердящему".

В 1927 и 1928 году мы частенько ходили в сад "Эрмитаж". Там был кинотеатр, концертный зал и много разных аттракционов. Здесь впервые мы услышали незабываемые выступления Вадима Козина, его романсы. Я всю жизнь относился к нему с уважением, даже после его ареста и разных суждений об его аресте, из которых следовало, что он голубой. В то время они очень преследовались. Аттракционы были следующие, например: на витрине выставлены призы - самовар, четверть (5 бутылок вина), коробка конфет, духи, разные хозяйственные вещи. Под ними штыри, на которые нужно набросить кольца, чтобы получить приз. Кольца продавались тут же. Другой аттракцион - на движущейся ленте установлены лошадки, которых нужно было передвигать, вращая рукоятку привода. Чем быстрее крутишь, тем быстрее движется лошадка. Тот, чья лошадь придет быстрее, получает

 

приз - сувениры, конфеты, фрукты, духи и т.д. Павлик План, пронаблюдав за всем, сказал, что все это сможет выиграть, только немного потренируется. У нас дома на стене наделали штырей, на которые нужно набрасывать кольца. Павлик каждый день приходил ко мне и кидал эти кольца, а также крутил ручку привода точильного камешка. И когда он сказал, что готов пойти попробовать, мы всей компанией отправились в "Эрмитаж". Первым кольцом Павлик выиграл самовар, вторым - четверть вина, третьим - коробку конфет. Хозяин сказал, что такого никогда еще не бывало. Потом мы перешли к бегам (лошадки), и там Павлик выиграл духи, одеколон, шоколадные конфеты. Ну, мы, конечно, отправились с этими призами домой, и у нас была прекрасная вечеринка, которую мы устроили у Юли Прейс.

Как-то мы ходили в кинотеатр "Колос", располагавшийся тогда в Большом зале консерватории. Там впервые был показан фильм объемного кино. При покупке билетов выдавали специальные пластмассовые очки с красным и зеленым стеклом. Было интересно смотреть и испытывать такое ощущение, как будто все, что происходит на экране, происходит совсем близко, около тебя. С удовольствием ходили в Клуб МГУ. Он находился в здании, у которого стоит памятник М.В.Ломоносову. Вход с Большой Никитской. Там небольшой кинозал, недорогие билеты. Мы познакомились там с Лидой и Валей. Лида жила на Малой Бронной, а Валя на Арбате. Лида очень здорово плясала. Впоследствии она работала в кассе тотализатора на Бегах. Как-то мы с Лешей Нестеровым пошли за ней на бега, подошли к кассе, а она спрашивает: "Не хотите выиграть?". Мы ничего не знаем и не понимаем. Она посоветовала поставить на определенную лошадь по 5 рублей. Лошадь пришла одной из первых, и нам выпало по 127 рублей на билет. Мы, конечно, побежали в буфет, купили пирожных, шоколада, пошли поблагодарить ее, но она нас прогнала, сказав, чтобы мы поставили на другую лошадь по 3 рубля, как-то в двойном. Мы, конечно, ничего не поняли, но получили еще по 60 рублей на билет. Потом мы дождались Лиду после работы, заехали за Валей и пошли в "Прагу". Но больше с бегами я никогда ничего общего не имел, а Лида вскоре вышла замуж за какого-то артиста из оперетты.

Женя Стрункин в то время уже работал на новом мотоцикле "Харлей Дэвидсон". Я с ним на этом мотоцикле собрался ехать на гонки. Я, как полагается, подготовил машину, но оставил без масла, чтобы утром залить. Вечером там работали электрики, а после работы покатались на нем. Мы утром пришли, залили масло и поехали, не зная, что на мотоцикле ездили. Взяли отлично старт, проехали около 300 метров, и в моторе оборвался шатун и пробил цилиндр. Так, буксиром, притащили нас в гараж, пришлось ремонтировать мотоцикл, а электрики потом сознались, что катались на нем без масла, поэтому и заклинил поршень.

В 1926 году я тоже захотел учиться на шофера, подал заявление в ОШКУЛЬТ, но мне отказали, так как мне не было 18 лет. Это заявление с отказом я храню до сих пор.

В 1928 году Жене для обслуживания Артанова дали новенький

 

легковой автомобиль "Форд", а я, конечно, вставал по утрам, с Женей бежал в гараж, чтобы помочь ему помыть машину и подготовить ее к выезду. Я ездил с ним за Артановым, мы отвозили его в Комиссариат и ехали обратно в гараж. И вот тут Женя сажал меня за руль, и мы ездили по Пятницкой, по Вишняковскому переулку, по Ордынке, по набережной. Я неплохо научился ездить и пошел сдавать экзамены в МТЕХ, которое находилось на втором таже здания, что напротив гостиницы "Метрополь". Помню вопросы, которые мне задавали, и я отвечал на все, в основном, по устройству автомобиля. Предварительно прошел медосмотр на Гороховской улице, а практику проехал вокруг сквера на Театральной площади. Мне выдали удостоверение шофера, книжечку величиной с паспорт. Так я приобщился к шоферскому делу, в последующем сыгравшем главную роль в моей жизни.

В 1924 году стали выпускать на заводе АМО первые советские автомобили по модели полуторки "Фиат" и назывались они «АМОФ-15», стали расширять и реконструировать завод. Туда пошел работать Ваня Ильичев, работал на автобусе «Пежо», а потом туда же пришел Женя Стрункин и работал на машине «СКФ». Я на всех этих машинах тоже попробовал ездить.

Как-то все мои друзья, пять девушек и я, поехали за город. В селе Всеславинском купили ящик четвертинок водки, так как в городе продавали только в Центроспирте и были большие очереди. Закуски было много. Я взял с собой гитару. Был у нас и большой жестяной чайник. По дороге, конечно, выпивали, кроме водителя Вани Ильичева, это был его автобус Пежо". Приехали, организовали костер, поставили чайник. Все чин по чину. Начали выпивать и закусывать. Одна из девушек, Аня, позвала меня пойти с ней. Я взял закуску, у нее была бутылка водки. Сидим мы с ней, а она мне стопочку за стопочкой наливает, а себе совсем немного. Я напился так, что не мог подняться, и было мне совсем плохо. Когда же я очнулся и начал соображать, то пошел посмотреть, что и как с другими. Вижу, гитара висит на дереве, чайник весь распаялся, костер погас, девочки наши убежали, а мои друзья валяются все пьяные настолько, что не соображают совершенно ничего. Мы с Ваней стали всех тормошить, ведь завтра всем работать, а еще нужно добраться до Москвы. Запомнил я этот пикник на всю жизнь и до такого состояния больше никогда в жизни не напивался, знал свою норму.

В 1925 году за нашим домом между Калашным переулком, Собиновским и Кисловским построили первый 12-этажный дом. До него самый высокий дом был в Гнездниковском переулке в 10 этажей, на его крыше был ресторан, а в подвальном помещении цыганский театр "Ромэн". Этот 12-этажный дом построила организация Моссельпром. У нее было много продавцов-лоточников. Они ходили по всей Москве, продавая конфеты, печенье, папиросы. А про этот дом сочинили песенку о том, что "в Арбатском районе, точно башню в Вавилоне, кто построил небоскреб, знает каждый идиот. Комнат там настолько много, даже черт сломает ногу. Кто виновен тут во всем, гопца-дрица, Моссельпром." В этом доме в подвале

 

была китайская прачечная. Мы туда носили стирать крахмальные воротнички, которые были тогда в моде.

Еще я вспоминаю, что в 1927 году на углу Тверской и Газетного переулка построили Центральный телеграф. На его строительстве еще работал наш сосед Жора Малаховский и Зальман Осиновский, над которым как-то всегда подсмеивались. Но смешнее всего было, когда его в комсомольской организации судили за шовинизм. Потом он работал на заводе "Динамо", а после войны инженером, был главным электриком в Театре Красной Армии, вообще был очень неплохой малый. Он женился на русской и просил меня, чтобы в ее присутствии я называл его Захаром. Его сын, как я потом узнал, стал летчиком большого авиалайнера, а сам он с детства возился с нами с мотоциклами, и мечта его осуществилась - у него был и мотоцикл, а потом и первая модель "Запорожца". Войну закончил он в чине полковника.

В 1928 году Леша и Женя перешли работать в посольства. Леша в Голландское, Женя в Китайское, а Ваня Ильичев в Японское, все по-прежнему дружили. В Газетном переулке, где жили Ильичевы, у нас были еще друзья два брата - портные Вася и Жора Соловьевы. Шили очень хорошо. Они с отцом обслуживали Большой театр и все близлежащие гостиницы. С ними очень дружил Павлик План, и они ему из недорого материала шили отличные костюмы. В том же дворе жил непман Григорий Васильевич. У него был сын Антон и две дочки. Антон учился вместе с Игорем Диодоровым, и я подружился с их семьей, ездил к ним на дачу. Именно там, помню, первый раз в жизни ел жареное мясо с вареньем. У них на Тверской было два магазина - обувной и галантерейный. Антон стал заядлым охотником и моим заказчиком. Бывало, придет, сходит в магазин, принесет 3-х литровую плетенку розового муската, и пока я ему чищу оружие, мы эту плетеночку опустошали. Когда непманов стали зажимать, Григорий Васильевич открыл на Большой Никитской шапочную мастерскую. Сам он шил отлично и научил этому Антона. Сейчас в этом помещении находится комиссионный магазин. Кроме них, в Газетном переулке жил сапожник Королев. У него было две дочки. Одна, Маруся, помогала отцу в мастерской, а другая, Аня, работала шофером в ГПУ. Я быстро сдружился с Марусей, и мне сшили отличные туфли на каучуке, тогда это был шик. В их же дворе жила девушка Лида Цуцкова, мы подружились, и однажды во время нашей прогулки произошел забавный случай. Гуляя, мы зашли в Александровский сад, а в 23 часа всех из этого сада выгоняли, и ходил сторож со свистком. Мы с Лидой сидели в аллее под самой Кремлевской стеной и целовались. Подошел сторож и свистком вызвал милиционера. Они довели нас до Кутафьей башни, и милиционер хотел припроводить нас в милицию. Но тут проходил, медленно поворачивая с Воздвиженки на Моховую за Манеж, трамвай. Милиционер, дежуривший на площади, стал кричать нашему, чтобы он скорее прыгал, а на нас плюнул. Тот так и сделал, впрыгнув на ходу в трамвай, а мы довольные пошли домой. Когда я вернулся в Москву, мне сказали, что Лида умерла от чахотки.

 

У нас после собаки Рональда в 1926 году появилась дворняжка Шарик, очень веселый пес. Он с папой ходил везде, и очень любила его мамочка. И вот однажды она слышит во дворе разговор о том, что рано утром были собачники, ловили собак, и Петровы прозевали своего Шарика. Мама расплакалась, а папа ее успокаивает: "Твой Шарик в огне не горит и в воде не тонет", и тут за окном раздается веселый лай. Все очень обрадовались, но так и не узнали, где же спрятался он от собачников. Еще у нас появился кот. Сибирский красавец с белой грудкой и в белых тапочках. Я с ним много занимался. За мясо он научился целовать меня, поднимаясь на задние лапы, давать лапу, прыгать через палочку, которую я клал на стол, ходил между ног восьмеркой через всю кухню, искал заячью лапку, но самый коронный номер заключался в том, что он ел с лапы. Для этого он садился за стол на стул, я повязывал ему салфетку, мясо клал подальше, и, чтобы взять мясо, ему приходилось достать его лапой, и потом он ел его с лапы. Это нужно было видеть. Однажды я показал это своей компании, и все пришли к заключению, что мне с Пушком нужно выступать в цирке.

В 1927 году к нам приехала из Иркутска младшая дочка дяди Миши, Зина. Ей было 19 лет, но она вышла замуж за очень пожилого человека. Она перезнакомилась со всеми моими товарищами. Была она в то время очень эффектная, и они все ей увлеклись. Бывало, муж ее сидит с моей мамочкой, а она с моими друзьями ходит по магазинам и в кино. Потом они уехали на КВЖД, он был каким-то важным представителем компании, и года два жили в Тяньзине в Китае, а нам оставили щенка дога по кличке Том. Мама кормила его молоком из соски. Он очень скоро вырос и стал огромным псом, а мой младший брат Боря стал его проводником. Впоследствии, когда была введена карточная система, Том на свою карточку, которую ему выдали в школе, где он проходил военную подготовку сторожевого пса, получал 15 кг конины, 20 кг пшена. С Пушком они очень подружились, до такой степени, что Том у Пушка искал блох. Но главной его хозяйкой была все-таки наша мамочка. Ее слова были для него законом, и если она сказала "Нельзя", "Не трогать", то на эти вещи было лучше даже не смотреть. Том так и следит и, если заметит, что вы смотрите на эту вещь, начинает страшно ворчать. Был очень сильный, рост 95 см, гулять мог с ним ходить только Боря. Раз пошла с ним гулять мама, а Том, увидев другую собаку, дернул поводок так, что мама упала, и потащил ее. Был и такой случай. Мама принесла сладкие пирожки, разрешила Боре съесть парочку, а остальные трогать запретила, поставила в буфет и ушла в кухню. Том все это слышал и видел, и, как только Боря полез за пирожками, бросился на него и прокусил ему в трех местах руку, а ведь Боря был его проводником, но мамочка сказала "Нельзя"! Несмотря на то, что Том в своей школе был обследован, Борису все равно пришлось ходить на уколы. Боря кричал, что застрелит его, но мама утром пришла с работы, а они спят на диване в обнимку. Мама в то время работала в аптеке, дежурила по ночам. Вообще, сначала мама работала в буфете на кондитерской фабрике "Красный Октябрь", а когда построили на улице Поварской первый кинотеатр, то ей пришлось перейти с фабрики в буфет

 

кинотеатра. Там был внизу большой зрительный зал, на втором этаже танцзал, а на третьем - малый зал кинохроники и научно-популярных фильмов, читальный зал и мамин буфет с самыми свежими кондитерскими изделиями. Потом кинотеатр стал называться Дом киноактера.

После переезда на Никитский бульвар мы познакомились с семьей Холодовых, жившей на втором этаже в среднем флигеле. Анна Ивановна, ее муж, имени его я не помню, а вот брата ее Тимофея Ивановича помню очень хорошо. Он был очень общительный человек. Жена ею Вера Николаевна и дочь Ира жили в этом же доме. У тети Нюси был сын, тогда ему было года 3, Вова. Муж ее вскоре умер, и тетя Нюся очень подружилась с моей мамочкой. Вова очень любил к нам ходить, как он говорил, поработать. Сейчас он большой профессор геологии. Потом у нее жила девушка, с которой я подружился, звали ее Арфения Леонтьевна. На третьем этаже этого флигеля жила семья Корниловых. Отец был моряк. Две дочки, Марина и младшая Маруся, тоже наша подружка. Как-то праздновали у них день рождения Маруси. Всем взрослым наливали чай, а мы из другого чайника пили портвейн и "закусывали" тортом, а потом все удивлялись, почему это вдруг нам стало так весело, а Андрюша Кенигсбергер очень хорошо играл на пианино.

Однажды мы с Павликом были у Маруси, и вдруг рядом у соседей кричат: "Помогите! Убивают!" Мы с Павликом влетели, а там муж бьет жену по голове табуреткой. Мы бросились их разнимать, а жена набросилась на нас и кричит: "Не вмешивайтесь, раз бьет, значит любит, не ваше дело!" После такого выступления мы решили больше никогда в подобные ситуации не вмешиваться, так как муж и жена - одна сатана.

В 1928 году мой старший брат Ваня закончил техникум и уехал в качестве гидротехника в Фергану на строительство какого-то канала. Боря учился в 31 школе, стал увлекаться стрельбой из мелкокалиберных винтовок. Через кухню он из мелкокалиберной винтовочки стрелял в спичку без промаха по несколько десятков раз на пари со всеми знакомыми. У него здорово получалось, он стрелял лучше всех, но плохо дружил с дедом. Мы, постарше, стали увлекаться девочками, но все работали. Как-то к нам зашел товарищ Вани, Женя Кобельков. Ему понравилась одна из моих подружек, и он стал с нами дружить и часто у нас бывать. Часто ко мне заходил и Андрюша Кенигсбергер.

В 1928 году один из моих заказчиков предложил поехать на охоту на зайчиков. Я стал готовиться к этому особенно тщательно. Папа обыкновенно сам всегда заряжал патроны к ружьям, особенно аккуратно нужно было заряжать бумажные гильзы, закручивать аккуратно, чтобы не было застреваний, а любимым ружьем папы был пятизарядный браунинг полуавтомат 12-го калибра. Папа ездил в Ижевск и привез сохранившиеся у каких-то родственников наши ружья. Среди них был мой именной "Монтекрист", сделанный специально для меня, когда мне было лет шесть. Потом папин "Зауер" три кольца двенадцатого калибра. Ванина двадцатикалиберная и моя двадцатикалиберная двустволки фирмы

 

"Хускварна", мамина 24-го калибра очень красивая двустволочка "Зауер", тоже с гравированной ложей, берданка заказная с прицельной планкой и вся гравированная. Когда все было подготовлено, за мной заехали, и мы поехали куда-то в Завидово. Были собаки медалисты: гончие, два костромича и один поляк. От Завидова поехали на лошади в лес. Меня оставили около дороги, а мой заказчик, очень жалею, что не помню его имени, с егерем пустили собак и сказали, что собаки на меня выгонят зайца. Я ходил с браунингом и слышал, как собаки лаяли, и думал, что они выгонят на меня зайца вплотную, а он выскочил, сидит и смотрит на меня. Я выстрелил три раза, но заяц убежал. В это время подбежали собаки, я их направил на след, и они совсем недалеко от меня схватили зайца и притащили ко мне. Подъехали мои наставники, оторвали зайца у собак. Это был громадный русак. Я раздробил ему заднюю ногу, а собаки загрызли. Стало темнеть, мы поехали домой. Зайца ободрали, мама приготовила замечательную солянку из капусты с зайчатиной. В честь моей удачной охоты набралось много гостей, все приносили водку и смеялись, что заяц заставляет так много выпивать.

Еще как-то я ездил с Женей Кобельковым за город, мы набили мелких птичек штук десять. Мама нам их зажарила. Больше мне никогда не приходилось охотиться.

Работы было много. По возможности ездил с Женей Стрункиным на машинах, на которых он работал. Помню, как в 1927 году появился первый деревянный светофор на перекрестке Петровки и Кузнецкого моста. Там же па углу был косметический кабинет. В то время у меня начался фурункулез, мне ничего не помогало - никакие лекарства, ни переливание крови. Однажды на щеке выскочил огромный фурункул, и я ходил в частную поликлинику под названием "Общество русских врачей". Она находилась на Арбате, в доме над 33 аптекой на втором этаже. Там принимал профессор Розанов. Он поинтересовался, кто меня забинтовал, я ответил, что мама, тогда он сказал: "Передайте маме, чтобы она поила Вас пивными дрожжами". Так я и ходил с бидончиком, покупал эти пивные дрожжи на пивоваренном заводе им. Бадаева и каждый день эти противные дрожжи пил, предварительно приготовив ложку варенья. Но и это не помогало. Вот и пришлось ходить в косметический кабинет. Там мне почистят лицо, сделают массаж, и неделю я хожу с чистым лицом, а потом я опять иду к ним. Стоило это 10 рублей.

В 1929 году случайно при ремонте Коровинского пистолета я прострелил себе левую кисть, и у меня очень долго после этого не гнулись пальцы, так как было повреждено сухожилие. После прострела я пять дней жал в Русаковской больнице. Для того, чтобы пальцы быстрее обрели подвижность, мне посоветовали больше играть на гитаре, что я и делал. Рядом со мной после операции аппендицита лежал парень. Ему мама принесла селедочки, он поел и на утро умер. Еще лежал мальчик трех лет. Женя его опрашивает: "Как зовут твоего папу?". Тот отвечает: "Не знаю". "А как называет его мама?" - "Кобель". Я до сих пор помню, как мы все смеялись.

 

К нам из Ижевска приезжал замечательный токарь Опалев. Он работал на казенном заводе. Дома у него были станки, и он изготавливал патрончики для стрельбы дробинкой из трехлинейной винтовки, которые привозил в Москву и сдавал в магазины. У него был сын Боря, очень сильно заикался, и его оставили лечиться у какого-то врача, где его учили разговаривать как чревовещателя. Примерно через год он начал хорошо говорить. У Зои Петровны в квартире жил датчанин. У него на Москве реке была замечательная моторная лодка, похожая на нашу "Чайку". Он эту лодку продал Опалеву, и я помню, как мы с Борей ее грузили на пароход. Потом Боря приезжал к нам и рассказывал, что они ее отремонтировали, и она была самой быстроходной на пруду в Ижевске.

В то время у нас появилось очень много крыс и мышей, даже окна пришлось заделывать металлическими решетками. Я часто вечером садился в тамбур, и, когда они вылезали из подвала через отверстие в крышке, сделанное для кота, я их стрелял из мелкокалиберной винтовочки, а кот ловил мышей, и мы иногда уничтожали штук до десяти. А один раз дядя Семен поймал крысу, облил керосином и поджог, она вспыхнула как факел и ускользнула в нору под пол. Дядя Семен испугался страшно, стал заливать нору из шланга, и все обошлось благополучно.

Как-то к нам зашел мужчина и предложил мне сделать для него мелкокалиберный целевой пистолет. Это был Державин. Он занимался подготовкой стрелков в Осавиахиме. Я сделал однозарядный пистолет, и на конкурсе он показал лучший результат из трех других, и по моему образцу на Ижевском заводе сделали три образца, конечно, изменив их внешний вид. Державин жил в Проточном переулке, мы подружились, жаль, не помню его имени и отчества, он потом делал разные приборы для стрельбы и подготовки стрелков.

Я подружился с девушкой, которая жила у тети Нюси Холодовой, и частенько устраивал небольшой вечерок, когда тетя Нюся уходила.

Где-то году в 1928 к нам из Перми приехал младший из братьев Варовых, старше мамочки, Иван Михайлович. У него в Перми была дрожжеварная артель и для ее машин нужно было сделать сита с отверстиями 0,5 -1 мм. Он накупил сверлышек и уехал, а вскоре их артель ликвидировали, и он приехал к нам. Поступил в институт, окончил его с отличием и начал работать в системе мясомолочной промышленности по производству консервных банок. Потом он привез всю семью. Ему дали квартиру на Селезневке. У него было четыре дочери. Зоя, Ия, двойняшки Юля и Миля и жена Мария Раймундовна. Он очень скоро стал крупным специалистом в этой области и ездил на все заводы СССР, где были консервные производства, был большой рационализатор. За одно предложение и его реализацию нарком А.И.Микоян наградил его 10 тысячами рублей. Для нас он был просто деда Ваня. Из транспорта он предпочитал только самолет. Никогда в жизни не курил, совсем не употреблял спиртного, но очень любил сладкое - печенье, торты, конфеты. Жена его, Мария Раймундовна, умела все очень хорошо готовить. Дочка Юля закончила нефтяной институт, работала

 

в министерстве. Миля уехала в Пермь, Ия в Киев, а Зоя в Ростов-на-Дону.

О дальнейшей жизни этого замечательного человека напишу дальше много интересного.

В 1927 году Александр Иванович Алексеев почему-то стал работать в оперетте. Она тогда занимала здание бывшего цирка Никитина на Садово-Триумфальной улице рядом с "Аквариумом", а впоследствии называлась "Мьюзик-Холл". Я ходил с мамочкой смотреть оперетту "Черный амулет", где также играл Ярон или Хенкин, и еще "Роз-Мари", а потом Александр Иванович снова стал петь в Большом театре.

Помню, как-то мы устроили вечеринку у Лидочки Цуцковой. У них по дворе был сквер, а в нем хорошенькие скамеечки. Все подвыпили и пошли и сквер посидеть на скамеечках, поцеловаться, но в темноте не увидели, что все скамейки крашеные, причем оказалось - совсем недавно, и не успели высохнуть. Только вернувшись в помещение, мы обнаружили, что все перепачканы краской - пиджаки, брюки, платья, все было в разных полосах. Пришлось всем раздеваться, оттирать и чистить краску. Хорошо, что удалось найти скипидар и бензин, и к утру все привели себя в порядок. Я дружил со всеми девушками, они меня уважали, очевидно, за то, что я никогда не делился тем, что между нами было, а другие ребята трепались, рассказывая про девчонок даже то, чего и не было.

Работа моя меня очень интересовала. В ремонт приносили очень дорогие по тем временам ружья, таких фирм как "Голанд", "Паркер", "Лебо", наших мастеров штучных ружей. После ремонта приходилось восстанавливать гравировку. Когда я работал у А.Г. Никитина, я познакомился с замечательным гравером, который мне и помогал.

Мама умела чудесно все готовить, и, конечно же, одним из самых коронных блюд были пельмени, кроме мясных, делали и из капусты, делали очень помногу, ели с конопляным маслом. Пироги мясные, рыбные, капустные, пирожки с сырым мясом, ватрушки, шанежки, всевозможные торты. Все зависело от наличия в доме денег. Как-то повелось, что к воскресенью мама всегда пекла пирог или мясной, или рыбный, а когда не было денег - с капустой или морковью. Папа называл их деревянными. Мы с мамой пили утром кофе, который она покупала сырым, сама жарила, молола и варила с добавлением цикория. Пили с топленым молоком, ели варенец и покупали тогда парижские батоны, а булочки были французскими.

В 1928 году пришли однажды из домоуправления и объявили, что мой дед и папа лишаются права избирать и быть избранными, и их будут выселять из Москвы. Было решено, что мама с папой разводятся, мама берет себе девичью фамилию Варова. Все было оформлено в суде, маме выдали специальный документ. Я тогда ничего не мог понять, что же это такое получается, а пока мы жили вместе и продолжали работать.

В 1929 году Лешу Нестерова, постоянного моего товарища по вечеринкам, проводили в армию. Была у него тогда подружка Сонечка, жила у Патриарших прудов, была отличным партнером на катке. Но она его не дождалась, вышла замуж, и мне казалось тогда, что это непростительная

 

измена. Как-то мы вчетвером распили бутылочку водки, причем пили из очень маленьких ликерных рюмочек, а опьянели сильнее, чем если бы пили из больших, вероятно, маленькие дозы действуют сильнее. У нас в доме жила семья Прейс. У них была дочка Юля, тоже моя подружка, и младшая Таня и брат Шура. У них мы тоже часто устраивали то блины, то еще какую-нибудь вечеринку.

В 1929 году папа познакомился с заведующим оружейной мастерской завода "Динамо", находящейся там же, где и их магазин по продаже всякого оружия и боеприпасов как охотничьих, так и специальных. Это был дом по Большой Лубянке, № 14, а заведующим был Чигунов. Я с ним тоже подружился, мы обменивались опытом, кое-какими деталями и, в том числе, и ореховыми болванками для лож. Я тогда не думал, что это могло быть определенного рода наблюдением за моим поведением, возможно, что это было именно так.

Еще вспомнил, в 1923 году был большой судебный процесс, на котором однажды нам даже удалось побывать в Верховном суде, располагавшемся тогда на Тверском бульваре. Суд над Петровым-Комаровым. Он вместе с женой убил 33 человека, трупы были выловлены в мешках в реке Яузе. Про него даже была песенка: "В Москве за Калужской заставой жил когда-то Петров-Комаров. Торговал он на конном конями и грабил ночных воров". Он был легковым извозчиком. В воскресные дни на конном рынке выбирал покупателя побогаче, завозил его домой, где обмывали покупку, убивал молотком по голове, потом с женой вместе расчленяли труп, складывали в мешок. Жена в качестве пассажира с мешком ехала с ним к Яузе, где мешок выбрасывали, денежки забирали себе.