СВОБОДА! КАКОЕ ЕМКОЕ, ГРОМКОЕ СЛОВО

 

Свобода! Возможность выбора места жительства по своему усмотрению, желанию. Свобода! Возможность работать там и тем, кем тебе хочется, к чему влечет твое стремление. Свобода - не быть ни от кого зависимым. Свободного человека никто не имеет права без причины преследовать, устанавливать за ним негласную слежку.

Для человека, находящегося за колючей проволокой под охраной, то есть в заключении, свобода - это прежде всего избавиться от зримой охраны, от забора с колючей проволокой, от ежедневной утром и вечером проверки в строю, от опостылевшего лагерного начальства, от окриков за каждый твой шаг.

Свобода освобождения из лагеря предполагает избавление от вероятности быть помещенным в ШИЗО в любое время суток по капризу и желанию какого-либо глупого самодура начальника. Свобода в выборе одежды, жилья, общение и жизнь со своими родными, близкими, любимыми. Каждый заключенный в лагере мечтает и надеется при освобождении (если таковое состоится) получить прежде всего вышеуказанные свободы, необходимые для жизнеобеспечения и жизнедеятельности.

Увы. Мечты в основном остаются несбыточными. Незримое клеймо, и все видящее око не перестает наблюдать за ним. Созданная система ущемления человеческих прав и норм преследует везде и

 

всюду. Частных организаций и предприятий в стране не существует. Все государственные структуры пронизаны щупальцами КГБ и их добровольных сверхбдительных помощников. Так называемые первые отделы управлений всех организаций - есть нечто иное как скрытые подразделения КГБ, МВД. Отделы кадров всегда тесно связаны с органами госбезопасности, от них получают инструктаж и сообщают все о каждом работнике, порой вымышленные слухи и предложения, получая от "хозяев" некоторые подарки и вознаграждения.

Перед каждым после освобождения встает вопрос: "Как жить дальше?" По нашим советским законам, осужденный человек лишался всяких гражданских и человеческих прав. Квартира изымалась в пользу государства, все вещи, реквизировались, продавались, вернее разворовывались. У осужденных за политические преступления часто родственники тоже подвергались репрессиям - или в лагерь, или в ссылку, как члены семьи врага народа. В ссылку отправляли всех от новорожденных до глубоких стариков. Многие не доезжали до места ссылки, умирали в дороге от холода, голода. Особенно дети и старики.

При освобождении, кому это пофартило, предстояло решить много вопросов. Как правило, у освобожденного средств не было. Деньги выдавались в сумме, соответствующей стоимости железнодорожного билета до станции избранного места жительства. При освобождении выдавалась справка, что такой-то гражданин отбывал срок наказания с такого-то по такое число, по статье такой-то УК РСФСР или другой Союзной республики, освобожден с применением статьи 39, это означало, что он не имел права не только проживать, но и появляться во всех столицах союзных, автономных республик, областных, краевых, курортных, приграничных городах и областях, а так же крупных промышленных центрах. Он не имел права занимать ответственные должности, не имел права работать в НИИ, секретных организациях и во многих, многих других местах и должностях.

 

Освободившись из лагеря, человек, не имея средств для существования, не имея, где преклонить голову на ночь, получая отказы в приеме на работу, часто становился легкой добычей бдительной милиции, подвергался суду, как лицо без определенного места жительства, работы и вновь возвращался в привычную среду лагерных "граждан". Все это я по разговорам знал и задумался о своей будущей жизни. Но одно знать от других о существующих трудностях и ограничениях и совсем другое непосредственно самому вплотную столкнуться с этим, почувствовав на себе.

В марте 1944 года я познакомился в госпитале с фельдшерицей Коноровой Ольгой Владимировной. Мы полюбили друг друга и вскоре мы стали мужем и женой. Но вместе мы жить не могли, не позволяли условия, война и многие другие причины. Второго апреля 1945 года у нас родилась дочь, которую назвали Светланой. Когда меня отправили в Севдвинлаг на колонну № 6 вблизи города Вельска, туда и переехала жена с дочкой. После моего освобождения я поселился у них. Вскоре мы зарегистрировались. Необходимо было определиться с работой. Кроме медицины я другого ничего не умел делать. В Вельском горздравотделе мне предложили работу в городской поликлинике. Я заполнил листок по учету кадров и через три дня пришел за выпиской из приказа и направлением на работу. И тут меня ожидал первый удар. Зав. горздравом, женщина средних лет, как-то смущенно, недоговаривая фраз, сказала мне, что должность в поликлинике уже занята, а других пока нет и на работу принять меня не может. Я был удивлен такой резкой перемене и прямо спросил о причине отказа. Показывая пальцем вверх, она сказала, что ей не рекомендовали принять меня на работу. Все стало ясно. Я ушел. Обращение в железнодорожную медчасть тоже оказалось безрезультатным. На весьма скромную фельдшерскую зарплату жены мы при самом скромном ведении хозяйства едва сво-

 

дили концы с концами. Жена жила в доме, принадлежащем железной дороге. Это деревянный дощатый из двух комнат дом, перегороженный пополам. В одной комнате жила семья дежурного по станции Вельск - Пестерева, вторую комнату 14 м² занимали мы. Входы были отдельные с улицы, без прихожей прямо в комнату. Рядом с домом был участок земли, заросший травой. Мы его вскопали и посадили картошку, капусту, купили две козы, поросенка. В комнате была кирпичная печка с плитой для приготовления пищи и обогрева. Стены дома были дощатые и зимой промерзали. Полы в комнате прогнили и качались. Получить хорошую квартиру или снять ее не было никакой возможности. Я принялся за ремонт и переустройство. Со стороны входа в комнату вкопал столбы и с двух сторон обил досками. В пространство между досок насыпал опилки. Установил дверь и окно. Досчатую стену между сделанной мной и старой комнатой я разобрал. Выкинул старую печку и сложил новую в другом месте, печка обогревала комнату, а плита в пристроенной кухне. Перестелил полы с заменой части досок на новые, подремонтировал стены и оклеил их обоями, полы покрасил. Получилась однокомнатная квартира с печным дровяным отоплением. Доски и опилки купил на пилораме. Остальное на рынке. Вопрос с жильем был решен. За этими работами прошло почти все лето. Дочь посещала детсад, жена работала, а я искал работу.

 

О! Света ты мое создание

О! Света я тебя люблю

В колыбели трепыханье

Душу встревожило мою.

Ты для меня отрада в жизни,

Как солнца луч, его венец

Люблю тебя, как только может

Любить дитя родной отец.

 

Я часто встречался со своим бывшим начальником медчасти Захаровым Ф.Я. Зная о моих неудачах с трудоустройством, он предложил работать в должности зав. медпунктом в той же колонне № 6. Я дал согласие. Заполнил документы. Казалось, что тут-то уже меня знали много лет и все же месяца два мои документы согласовывались в разных инстанциях. И только благодаря Захарову Ф.Я., последовал приказ о моем назначении.

Итак, после своего освобождения из колонны № 6 я вернулся туда же, в тот же медпункт, на ту же работу, но уже как вольнонаемный работник. За прошедшее время мало что изменилось. Я встретил своих прежних товарищей и, разумеется, рассказал о всех своих событиях и о причине, приведшей на работу в колонну № 6. Работа протекала также, как и прежде до освобождения. Только что на ночь уезжал из зоны домой в город, к семье.

С администрацией лагеря в контакт, кроме служебных вопросов, я не входил. Теперь я не боялся наказания и действовал смелее, вступая в споры по принципиальным вопросам. Помню такой случай: целый склад накопился различных деревянных и тряпочных игрушек. По указанию свыше на некоторые вида игрушек был составлен акт не на уценку, а на уничтожение. Сложили все в большую кучу и подожгли. Огонь разметнулся выше крыш. Еще когда со склада свозили игрушки для уничтожения, некоторые детишки из местных жителей, близко стоявшей деревни собирались около кучи, надеясь, что им "дяденька начальник" даст хотя бы какую-то игрушку. Все равно все сгорит в огне. Но просьбы тщетны, "дяденьки начальники" глухи к просьбам детей и строго следят за соблюдением инструкции: "сжечь!" Один мальчишка подскочил к костру, палкой с крючком выдернул пару игрушек и бросился бежать. Но надзиратель по фамилии Мальцев догнал мальчишку, отобрал игрушки, несмотря на слезы мальчика, сломал их и демонстративно бросил в огонь, причем обру-

 

гал мальчишку, а наблюдавшим взрослым заявил, что за растаскивание госимущества, родителей могут судить. Вот так-то. Многодневный труд многих сотен людей, создающих социалистическую собственность, можно уничтожить, но нельзя самую малейшую ее часть отдать народу, даже детям - будущим строителям коммунизма.

Я подошел к куче еще не сгоревших игрушек, охапкой взял сколько мог и отнес стоявшим в стороне женщинам и детям. На меня попытался кричать Мальцев, но я сказал пару слов таких, что он отошел в сторону.

Однажды у меня произошла ссора с оперуполномоченным - кумом. По его указанию из лазарета (там не было ШИЗО) привели и посадили в ШИЗО одну медсестру молодую, симпатичную девушку Фриду за то, что она проявила какое-то неуважение к начальнику. Позже я узнал, что Фрида просто отказалась сотрудничать с "кумом", а нарушение режима предлог. Я знал эту девушку. В свое время она участвовала в кружке художественной самодеятельности под моим руководством. Я же ее отправил в лазарет с острым бронхитом, где она стала работать медсестрой. Когда я узнал, что Фрида в ШИЗО, я пошел туда, потребовал открыть камеру, Фрида скорчившись, лежала на голых холодных досках в легкой одежде. В камере холодно. Я измерил Фриде температуру, которая оказалась "очень" повышенной и тут же дал надзирателям заключение о невозможности содержания ее в изоляторе. Надзиратель Фриду выпустил и я ее положил в свой стационар. Когда "кум" узнал, что я освободил из ШИЗО Фриду, то пришел в бешенство. Отчитывал надзирателя, почему тот выпустил. Пришел ко мне в медпункт и потребовал у меня объяснений, обвиняя меня в заступничестве за врага народа (у Фриды была статья 58.10) и стал на меня кричать. Я не выдержал и в свою очередь потребовал, чтоб он немедленно убирался прочь из медпункта и не смел кричать на меня. Из ШИЗО я выпустил, пользуясь своим правом, больного человека, а не врага народа. Больна

 

она или нет, проверить меня может только врач, но не он. К вечеру того же дня приехал специально начальник медсанчасти, обследовал всех больных, находящихся в стационаре, в том числе и Фриду. Признал Фриду больной, а мои действия правильными, но меня предупредил, что теперь я приобрел злейшего врага. Еще никто так резко не вставал против опера.

Вскоре я узнал, что из нашего лагеря готовится большой этап в Мурманскую область. Будет откомандировано много вольнонаемных работников, в том числе и медицинских. Я попросил начальника медсанчасти включить меня в этот список.

В мае 1951 года началась подготовка к переезду в Мурманскую область на стройку № 511. Собрали обычный состав из товарных вагонов, в который поместили человек семьсот заключенных. Для вольнонаемных выделили такие же товарные с нарами вагоны, только дверь не закрывалась на замки. В нашем вагоне было восемь человек, в том числе четверо мужчин. Я, хирург Попов А.В., начальник аптекоуправления Якушев, начальник медсанчасти Захаров Ф.Я. В этом же составе ехали и бывший комвзвода Попов В.И. Вместе с нами в вагоне были еще три медсестры, что создавало определенные неудобства для них и для нас. Вещи и питание на дорогу каждый приготовил кто что мог, но в пути пользовались всем сообща. Все что у кого было, объединили в общий "котел". Семьи у всех остались в Вельске, с нами не ехали. Для них впоследствии выделили специальные вагоны. Но это уже когда были построены на новом месте дома-бараки.

Природа Кольского полуострова очень интересна, красива и сказочна. Я в войну уже был в Карелии и на Кольском полуострове, видел сопки, камни, болота, но все равно дикость этих мест была поразительно-притягивающей. Огромный камень-валун почти с дом

 

величиной стоит рядом с железнодорожным полотном, и кажется из вагона можно достать его рукой. Выше голая скала с трещинами, обросшим мхом, на самом верху растет сосна, и корни ее, как змеи, обвили всю скалу, вползли во все трещины.

На станции Кола мы прибыли 18 мая в три часа ночи. Станция Кола и поселок того же названия находятся на самом берегу Кольского залива, в шести километрах не доезжая до города Мурманска. Стрелки часов показывали три часа ночи, но было светло, как днем. На улице бродили куры и даже играли дети. Все мы вышли из вагонов и подошли к берегу залива. Поезд, сказали, дальше не пойдет. Через некоторое время нам дали бортовую машину, мы погрузили в нее все свое имущество и поехали.

Дорога шла по самой кромке берега, извиваясь, как змейка. Через шесть километров приехали в пос. Мурмаши. Нам выдали со склада палатку, которую необходимо самим установить в указанном месте между камнями. Первым зданием при въезде в поселок была Туломская гидроэлектростанция, обеспечивающая электроэнергией и город, и все близлежащие поселки. В поселке были одно и двухквартирные домики для работников электростанции, школа, ресторан и дома казармы для личного состава ВВС истребительного полка.

Плотина электростанции являлась границей между Кольским заливом и рекой Туломой. Ширина реки Туломы в районе Мурмашей более одного километра.

Примерно метров за 800 от поселка располагался лагпункт № I, где вместе с прибывшими насчитывалось более двух тысяч заключенных. Вблизи стали устанавливать палатки для вольнонаемного состава и охраны. Впоследствии палатки заменили бараками. Я возглавил медчасть лагпункта № I. Организовал медпункт, стационар, службу дезинфекции, профосмотра. И конечно вел прием, в котором мне помогли еще три фельдшера, прибывшие из других мест, из числа заключенных не было ни одного медработника.

 

Какое чудесное явление природа - отливы и приливы. В Кольском заливе отливно-приливной фактор ощущался очень сильно, наглядно. Северная темно-холодная водяная масса заполняла все русло залива - реки до верхних скал. Вода на какие-то три-четыре метра не доходит до железной дороги. Волны и белые барашки бегают от берега к берегу. На какое-то время все становится неподвижным, замирает на месте. И вдруг от берега вода начинает отступать, уходить. Из воды показываются верхушки камней-валунов, затем уже и они оказываются как бы на сухом берегу, появляется мелкая галька, песок и вот уже вода ушла от берега на сотню и более метров, обнажив свое дно. Остается водная масса в средине залива и начинает свой бег в невидимое море. Отлив произошел. Во время отлива рыбаки устанавливали на крепких стойках, забитых в грунт, сети. Во время отлива рыба застревает в углах сетей. Остается ее собрать, что не просто, так как ноги вязнут в илистом дне. Для удобства устанавливаются доски-проходные, крепящиеся ко дну скобами или камнями. Наступает период равностояния уровня воды. Проходит ровно двенадцать часов и начинается прилив. Река воды, текущей в море, начинает подниматься обратно кверху и двигаться к берегу. Вода буквально на глазах поднимается все выше, выше. Не видно установленных сетей, камней, и вот уже волны плещут о береговые скалы. И горе тому, кто зазевается и вовремя не уйдет в, безопасное место. Вода прибывает и подымается, наступает на берег быстрей, чем человек может от нее убежать, и были случаи, когда волна сбивала человека с ног и он тонул вблизи берега.

Был случай, когда один мальчик лет четырнадцати во время отлива забрался на большой камень, не заливаемый водой. Мальчик во время отлива установил сеть на семгу. В приливной воде семга заглотила приманку. У мальчика жилка от наживки была закреплена за пояс. Рыбина рванулась и своей силой стащила его с камня,

 

утянула в воду, где он и погиб. Во время отлива нашли тело мальчика и рыбину, которая весила 14, 5 килограммов.

Погода Кольского полуострова крайне капризна, неустойчива, вероломна. Атмосферное давление может меняться до семи раз в сутки. Неожиданно, во время казалось бы спокойного состояния, налетает шквал ветра, снег валит так обильно, что света белого не видно. Затем может наступить покой и опять заряд снежной мокрой крупы, забивающей дыхание и проникающей под самые тонкие складки одежды.

В поселке дислоцировался авиационный истребительный полк. Во время очередных тренировочных полетов звено самолетов было внезапно застигнуто снежным зарядом. Противоположный берег залива против поселка возвышался почти километровой скалой. При посадке самолетов то ли по неопытности летчиков или по неуправляемости самолетов, попавших внезапно в снежный вихрь, но три самолета врезались в скалу. Огромной силы взрыв потряс поселок. От самолетов и экипажей остались щепки, смешанные с кровавыми кусками. Были похоронены, но что хоронили неизвестно. Гробы были заколочены. Похороны проводились более символические, чем натуральные.

Известны были и другие случаи трагической гибели летчиков. Например, во время катапультирования из аварийного самолета над лесом летчик попал в середину росшей двумя стволами сосны расщеп. Голова попала в эту естественную вилку и застряла в ней. Силой падения так ударило, что оторвалась голова, а тело с парашютом отлетело метров за двести дальше. Голову вдавило в расщелину между стволами сосны, вниз свисали кровавые куски мышц шеи, сухожилий и сосудов.

Мы прямых отношений с летной частью не имели. Но поселок небольшой, и мы встречались с ними в ресторане, на квартирах, в

 

кино и в других общественных местах. И как бы ни засекречивались происходящие ЧП, о них знали все в поселке.

Вскоре летную часть из Мурмашей перевели в другое место и фактическими хозяевами стали органы МВД в лице управления строи- тельством 511 со всеми присущими лагерям структурами. Была такая поговорка: «До Колы - МПС (Министерство путей сообщения), после Колы ГУЛЖДС) Главное управление лагерей железнодорожного строительства)».

Лето 1951 года установилось теплое. По берегам рек рос лес: ель, сосна, и береза. Надо сказать, что береза невысокая, извилистые стволы. Выше по скалам и между ними росла карликовая береза, практически кустарниковые заросли. Ветви очень крепкие, упругие, но тонкие. Сломать такие ветки трудно. Если день походить по такому березовому кустарнику, к вечеру от кожаных сапог останутся дыры и кусочки. Где имеется хотя бы самая малая долина плодородной земли, растет трава. Удивительно, что смотришь на березах нет еще завязей листьев, а через два-три дня все дерево покрывается и шуршит своей листвой. Еще вчера серая пустая земля, сегодня уже зеленеет травой.

Поднимаясь на гору, возвышенность, идешь по сплошным скалам-камням, покрытым мхом, лишайником. Поднявшись на гору, попадаешь в воду, какое-то озеро или болото высоко над уровнем моря. Солнце, если не скрыто за тучами, видно в любое время суток и днем, и ночью. Но северное лето коротко, быстро проходит, поэтому все живое стремится использовать его в полной мере.

Лагпункт № 1 являлся центральным. Сюда прибывало пополнение из других лагерей, тюрем. Отсюда же направлялись на вновь формируемые лагпункты. Надо сразу оговориться, что если в Севдвинлаге назывались колонны, то здесь на стройке 511 - лагпункты.

Лагпункт № 5 был организован на новом берегу Кольского залива в устье впадающей в него реки Тулома. От зоны до воды бук-

 

вально метров пятьдесят. Меня с лагпункта № I перевели зав. медпунктом лагпункта № 5, а зав. медсанчастью лагпункта № I стал капитан медслужбы. Чтобы не строить отдельного лазарета для больных, учитывая большую территорию лагпункта № I, здесь построили два здания под лазарет. Госпиталь для лиц вольнонаемного состава, членов их семей, военнослужащих, солдат построен в шести километрах от поселка в березовой роще вблизи залива на большом плоскогорье. Буквально через несколько дней нашего пребывания в лагпункте № 1 среди воровских группировок была большая драка, в которой около десяти человек было убито и десятка два ранено. Поэтому сразу же среди скал организовали кладбище. Надо сказать, что все заключенные были уголовники. Политических не было ни одного.

Помню, что был совершен групповой побег, несмотря на все принятые меры розыска, несколько человек поймать не удалось. Позже нам стало известно, что они сумели пройти через границу и ушли в Финляндию. Среди ушедших был один финн. Примерно месяца через полтора после побега финны привели на пограничный пост трех человек из бежавших и передали нашим властям. Причем все трое были одеты в новые костюмы, ботинки, а их лагерная одежда связана в узелки и передана, как личное имущество убежавших. Финская гуманность вызвала далеко не гуманные действия на нашей стороне. Во-первых, со всех костюмы были сняты, и их одели в лагерную форму. Во-вторых, ужесточился режим в жилой зоне и на работе. Построены дополнительные заграждения, на цепях вокруг зоны собаки. Охрана лагеря и погранвойска, в зоне которых беглецы перешли границу, были переданы военному трибуналу, понесли наказание и командный состав, вплоть до снижения в званиях и должностях. Надо сказать, что за три года этот побег был единственным, удавшимся без задержания вблизи лагеря.

На лагпункт № 5 была собрана особая отрицаловка из числа уго-

 

ловников. Начальником был майор Лоскутов, бывший фронтовик, имел награды. Мы с ним быстро нашли общий язык. Его жена была фельдшером и назначена работать ко мне в помощники. Для вольнонаемных построили дома барачно-квартирного типа. В зоне конечно были бараки с неизменными нарами. Мне выделили квартиру: кухня и комната. Жена переехала ко мне и стала работать также моим помощником, как и жена Лоскутова. Однако, вскоре у них начались распри и по справедливости должен сказать, что виновницей была моя жена с ее неуживчивым характером.

Все заключенные работали на строительстве железной дороги и вспомогательных объектах. Характер работ очень тяжелый. Профиль дороги проходил по скалам и болотам. В большом ходу была взрывчатка. Техника та же: тачка, лопата, лом и только через год появились машины ЗИС-550. Пока не сделали отсыпную дорогу, машинам делать было нечего.

Как правило, между скалами находится болото, много ручейков, через которые требуется строительство мостов. Было множество случаев, когда уже полотно будущей железной дороги отсыпано, по нему ходят, ездят на лошадях и даже на автомашинах, а утром видна опять вода, все ушло вниз на несколько метров. Вся отсыпка начинается снова. Итак по несколько раз на одном и том же месте.

Грузы через Тулому перевозились на специальном пароме, на котором помещалось сразу четыре вагона. На обоих берегах подведены рельсы и пирс. Паровоз подцеплял вагоны и вытаскивал их или же заталкивал на паром, сам оставаясь на берегу.

На левом берегу к пирсу от станции имелся значительный уклон.

Машинистами на паровозе и пароме работали солдаты из стройбата. Однажды паровозом вытащили все вагоны и поставили в тупик.

 

Паровоз остановился, а машинист - солдат с паровоза ушел по своим надобностям. Помощник машиниста ради любопытства повернул риверс и паровоз пошел вперед. Не зная, как остановить паровоз, помощник машиниста молодой солдат стал, по его словам, крутить какое-то колесо, паровоз с учетом уклона пошел еще быстрее и въехал на паром. В результате удара стопорное устройство, рулевая вышка - все было снесено - и паровоз упал в реку. В этом месте глубина реки была 16-20 метров. Водой залило топку паровоза и взрыва не последовало. Погибло пять человек - солдат.

После того, как этот паровоз подняли, из реки, отремонтировали и он пошел в свой первый рейс, через два-три километра пути, под ним просели шпалы и паровоз упал набок в болото. Вновь подняли, отремонтировали, подготовили к эксплуатации. К этому времени лагпункт № 5 уже был переведен на 45 километров вперед по трассе на берег озера Пяйва.

Моя семья жила в пос. Мурмаши. Жена работала в лазарете, дочь училась в первом классе. По выходным дням я приезжал домой, чаще всего верхом на лошадке.

В этот раз я приехал домой, поставил коня в сарай и еще не успел покушать, как из штаба пришел комендант с распоряжением срочно вернуться в лагпункт, так как там произошло ЧП. Вместе со мной должен ехать врач хирург и работники оперативного отдела. Через реку нас перевезет катер, а там уже под парами ожидает паровоз без вагонов. Я отказался ехать, так как был болен. Уехали без меня. Через полчаса снова пришел на квартиру помощник начальник управления строительством и в приказной категорической, угрожающей форме потребовал немедленно выехать.

Пришлось подчиниться. Я оседлал своего коня по кличке Норка, и по плотине ГЭС (у меня был спецпропуск) переехал на левый берег и поехал в догонку за паровозом. Проехав около двадцати километров (дорога шла в основном рядом, параллельно рельсам), я увидел, что паровоз лежит на боку. Я подбежал к нему и увидел, что

 

все, кто ехал на этом злосчастном паровозе, лежат придавленные паровозом к земле. Только двое стонали, остальные были уже мертвы. Живых из-под паровоза я вытащить не мог. Безусловно, не мог поднять паровоз и подкопать грунт, так как была скала. Я написал записку, привязал к седлу и отправил коня обратно. Моя "Норка" умница поняла меня, заржала и побежала обратно. Я всячески оказывал помощь еще подающим признаки жизни. Это были хирург и солдат.

Часа через три подошел другой паровоз с восстановительной, бригадой и врачами. Моя "Норка" прибежала домой вся мокрая в пене и тревожно заржала. Увидели мою записку и организовали срочную помощь на паровозе, вторая бригада верхом на конях поехала вслед. Когда приехали, то в живых остался один солдат-машинист, кстати, который позже умер в госпитале во время операции. У него были раздавлены обе ноги и тазовая кость. Паровозом раздавленные ноги плотно придавило к скале и раны мало кровоточили, что и позволило ему долго жить-мучаться. На учесть, что я сделал ему несколько уколов, медсумка всегда была со мною.

Причина аварии повторилась. Звено шпал с рельсами просело в грунт, и шпалы сдвинулись с места. Колеса сошли с рельс, люди пытались соскочить с паровоза и попали под него. Если бы они не пытались прыгнуть, остались бы живы, хотя возможно были бы травмированы. Так мой отказ ехать в составе этой бригада спас мне жизнь.

Я уже говорил, что скалисто-болотистая местность затрудняла всякое передвижение. Более удобным был способ ехать верхом. За мной была закреплена кобылица чистых донских кровей. Чудесное умное животное. Я бросал поводья и она сама между камнями находила путь. Маленькая голова, изогнутая колесом шея, точеные ноги, вся как бы подтянутая, производила прекрасное впечатление. Ее у меня неоднократно пытались отнять более высокопоставленные началь-

 

ники, но, благодаря разным уловкам, я ее удержал за собой.

Один раз в копыто забился гвоздь и она стала хромать очень сильно, больную оставили мне. Я вытащил гвоздь, залечил рану и опять ездил. Второй раз уже почти забрали, но знакомый ветеринарный врач осмотрел ее (без меня, у нового хозяина) и дал заключение, что "больна сапом". Норку срочно изолировали, а после карантина я ее забрал к себе опять. Помимо конюха я сам ее чистил, мыл, подкармливал хлебушком и сахаром, который она очень любила. Меня узнавала еще издали и своим ржанием выражала свою радость. Положит голову мне на плечи и ласково, нежно начинает тереться. Неоднократно на полном скаку я падал, умышленно с нее и замирал, притворяясь мертвым. Она обегала вокруг меня, подходила близко, и брала зубами за пальто, поднимая с земли, тревожно ржала. И надо было видеть, какая была радость, когда я вставал и гладил ее, а она тихо нежно ржала. Я прыгал в седло и она неслась по дороге, только ветер свистел в ушах.

А было и так, что я ее укладывал на землю, прячась за ее крупом, стрелял. Она лежала, как убитая, ни один мускул, ни одна шерстинка не дрогнет на ней. Как только вставал я, вскакивала и она, готовая опять скакать вперед. В основном за ней ухаживая конюх, кормил, чистил, убирал конюшню. Но хозяином она признавала только меня.

Когда вместе с другими лошадьми паслась на лужайках или в кустах, мне достаточно было свистнуть и крикнуть: "Норка", как она тут же прибегала ко мне на зов, в то же время никак не реагировала на другой голос. Я был очень к ней привязан, заботился о ней. И когда в ноябре 1953 года пришлось расстаться, я невероятно скучал, нервничал, расстраивался, не находя свой Норки рядом. Не знаю кто был у нее хозяином после моего отъезда и какова ее дальнейшая судьба, но я всегда с теплотой вспоминаю свою Норку.

 

Лагпункт № 4 располагался на берегу озера Пяйва. В него впадало несколько мелких речек и ручейков, а из него - ни одного. Лед стоял без движения и водная поверхность полностью очищалась ото льда в июне-июле месяце. Озеро почти круглое - в диаметре около шести километров. Левый берег его - скалисто-гористый, правый - болото. Населения нет никакого. На скалах левого берега растут сосны, березы, на правом лишайники, болотная трава, масса ягод клюквы и морошки. В озере много рыбы: окунь, голец, кумжа. Я ловил рыбу с берега и с лодки. Окунь крупный. Голец и кумжа относятся к сорту красных рыб. Голец небольшого размера - сантиметров 20, кумжа - до 50-60 сантиметров длиной. Такие экземпляры я вылавливал. Эта рыба с золотистыми круглыми пятнами по всей поверхности, хищница. Крепкие длинные зубы. Мясо красное, как у семги. Хороша из нее уха, и жаркое, и сухая засолка. Вода в озере чистая, прозрачная.

Однажды, катаясь на лодке, я увидел на дне самолет. Видно было, что летчик сидит на месте. Я сообщил о своей находке. Прибыли военные водолазы, подняли самолет, который оказался цел. Сломаны только шасси. Видимо, затонул при вынужденной посадке. Фамилию летчика легко установили. Все документы от воды размокли, но были на месте. Как выяснилось, во время войны он выполнял задание командования и с задания не вернулся, и не числился сбитым. О нем не было никаких данных, и, конечно, он был признан изменником, врагом, который якобы перелетел к финнам. Репрессирована была и его семья, как врага народа. После подъема самолета из озера, останки летчика увезли так же, как и все части самолета. Позже, мы узнали по секрету то, о чем я излагаю ниже. От Пяйвы до Мурмашей по прямой всего километров тридцать пять. В этих местах были в войну воздушные бои, и в лесу мы находили сгоревшие остатки немецких и наших самолетов. Больше немецких. У одного ис-

 

правной оказалась рация, и мы воспользовались ею, так как своих радиоприемников ни у кого не было.

Я уже писал, что из Вельска мы прибыли вместе с хирургом А.В. Поповым. Это очень скромный, вежливый человек, специалист своего дела. Он был осужден по ст. 58-10 сроком на 10 лет. Освободился в Вельске в Севдвинлаге и так же, как я не мог найти работу на гражданке. Вынужден был оформиться на работу в систему МВД. Мы с ним дружили, хотя никогда ни слова не говорили о политике, о власть предержащих и даже о том, за что были наказаны и осуждены. На эти вопросы накладывалось своеобразное табу. Мы знали, что кругом стукачи и любое слово могло привести к неприятности. В госпитале работали молодые хирурги Петр Ильин и Большакова, оба были члены партии. Попов имел огромную практику на войне и в лагерях, а они еще только начали работать. По работе Попов сделал им какие-то медицинские замечания раз и два. Через некоторое время Попова "убрали" из госпиталя, назначив разъездным хирургом по лагпунктам.

Когда я работал на лагпункте № 5, Попов А.В. приехал для оказания практической помощи и медицинского освидетельствования (комиссовки) всего контингента. После работы мы пошли с Поповым ко мне на квартиру обедать. Жена подала на стол, я достал бутылку водки. В это время кто-то постучал в дверь. Я только открыл замок, как меня оттолкнули в сторону и двое в штатском вошли в квартиру. Один из них сказал, что Попова срочно требуют в управление к начальнику санотдела майору Вяземскому. Я сказал: "Дайте же нам пообедать?", но пришедшие одновременно начали возражать, заявляя, что дело срочное. Я посмотрел в окно и увидел стоящий "черный ворон". Все стало ясно. Я быстро налил стакан водки, мы с Поповым выпили и его увели. Больше я его не видел. Его семья жила в Мурмашах, адрес я знал. Я срочно послал свою жену в поселок, якобы в магазин, а практически сообщить о происшедшем жене

 

Попова, что и было сделано. Позже я узнал, что Попову нового обвинения не предъявлялось, а была дана ссылка в Красноярский край. Жена Попова продала часть вещей, мы помогли деньгами и она нелегально уехала к нему. Через несколько месяцев жена Попова прислала письмо своей подруге, в котором сообщила, что А.В. Попов умер. Так начинающие молодые специалисты отреагировали на замечания старшего товарища, а система репрессий быстро отреагировала на сигнал своих помощников. Очередная жертва исчезла в пасти ГУЛАГа-МВД.

Я понимал, что со мною в любое время могут поступить так же, как с Поповым. Я им нужен пока, нужен. Приходилось быть архиосторожным в самых мелочах, в словах, не говоря уже о писанине.

Медленно, но дорожное полотно продвигалось вперед. Через реку Тулому строился мост. Закончились кессонные работы, стояли "быки", начинался монтаж пролетов моста. Строилось сразу две линии - одна для автотранспорта, вторая - железнодорожная. Началось пробное движение грузовых поездов до станции Пяйва, где был наш лагпункт № 4. Домой, к семье, в Мурмаши, можно было поехать на попутной машине и на платформах из-под щебенки и песка, доставляемых паровозом. Но я предпочитал верховую езду на лошадке, что позволяло мне уезжать и возвращаться в удобное для меня время. В седле я держался хорошо и 40 километров моя Норка проходила за несколько часов.

Однажды я ехал домой и в забое, около лагпункта № 3, где проезжал мимо, услышал резкий дикий вопль. Я повернул в забой. В этом забое работал экскаватор, нагружая гравием машины. На стрелке экскаватора заело трос. Один из рабочих по стреле экскаватора залез до конца стрелы и монтировкой стал поправлять трос. Когда он подсунул под трос монтировку и всем корпусом нажал на нее, трос соскочил с монтировки, рабочий не удержался и полетел

 

вниз. Против стрелки экскаватора, где работал этот рабочий, был в землю воткнут лом. Падая, рабочий заключенный упал на этот лом задней частью. Лом прорвал его штаны и через анальное отверстие вошел внутрь сантиметров на 35, повредив кишечник. При любой попытке дотронуться до лома, чтобы его вытащить, пострадавший страшно кричал. Никто не знал, что делать. В это время подъехал я. У меня всегда была с собой сумка с набором медикаментов. Я сделал обезболивающий укол морфина, чтобы облегчить страдания несчастного. Вытащить лом я боялся, чтобы из поврежденного кишечника фекальные массы не попали в полость живота и в кровь. На одну из машин в кузов набросали побольше веток ели и березы, осторожно положили на них пострадавшего и в таком виде я довез его до лазарета, где и сдал врачам. С него сняли одежду и так с торчащим ломом положили на операционный стол. Действительно, кишечник был поврежден. Но лом, как пробка, задерживал его содержимое.

 

Шел 1953 год вольнонаемному составу по секрету сообщили, что Сталин тяжело болен, а 5 марта стало известно, что умер. Многие в душе ликовали, но не показывали виду, ибо Сталин умер, но дело его живет. День смерти объявили не рабочим днем - траур. В обед всех заключенных выстроили на площадке. Начальник лагеря майор Новиков, рыдая, пытался что-то сказать, но слезы и спазмы мешали ему. Слово взял заместитель. Объявили пятиминутное молчание, все имеющиеся автомашины были подведены к зоне и по знаку начальника включили на пять минут гудки.

У всех на уме было одно: "Что теперь будет?" Возможна ли вообще жизнь без отца, вождя и вдохновителя? Кто будет очередным тираном и вождем? У власти стали: Маленков, Молотов, Берия, Хрущев, Ворошилов. Начались упорнее разговоры об амнистии. Как всегда, приводились "наивернейшие" сведения, часто противоречивые.

Шли дни. И вот амнистию объявили. Увы! Она, амнистия, в основном касалась уголовного элемента. Подлежали освобождению воры, мошенники, убийцы. Амнистия на осужденных по политическим мотивам касалась только тех, у кого срок был до трех лет. Практически таких сроков по политическим статьям не давали. Сроки давали минимум пять лет, а в основном от десяти до двадцати пяти. Этих лиц амнистия не касалась. Все осталось на своих местах. Подлежащих к амнистии освобождали партиями, сажали в товарные вагоны и отправляли в глубь России. Многие уже в пути совершали новые грабежи, убийства, насилие. Страну захватил бум обезумевших от свободы людей. У многих не было своего дома, квартиры. А если у кого и были, то их в городах не прописывали, не брали на работу. Создавались идеальные условия для совершения новых преступлений.

Ввиду отсутствия заключенных - рабочей силы, закрывались - ликвидировались лагпункты 2, 3, и пять. Ликвидация шла простым способом. Например, я участвовал в ликвидации лагпункта 2. Авто-

 

дороги к лагпункту 2 еще не было. Ликвидком приехал верхом на конях. Я и начальник санчасти Захаров Ф.Я. в медпункте побили все пузырьки, банки, вату, марлю, порошки и т.д., связали в тюки. Жалко было бросать и уничтожать, но и вывезти нечем. По указанию руководителя ликвидкома все дома, здания подожгли. Когда все сгорело, оформили акт и со спокойной душой уехали. Все. Ликвидировали народное добро. Очень многие вольнонаемные подлежали сокращению. Уволили и меня 16 ноября 1953 года. Взамен заключенных после окончания строительства дороги передали в военные стройбатальоны.

Встал вновь вопрос о работе и жилье. В Кольском райздраве мне сразу же вместе с женой предложили работу на скорой помощи. Выделили  однокомнатную квартиру. Но когда я понес паспорт на прописку, то мне в ней  отказали. В паспорте стояла злополучная статья 39 о паспортах. Я мог быть прописан не ближе 100 км от Мурманска в системе МВД можно было работать даже в погранзоне ведь мы были под неусыпным оком МВД, а как гражданин страны Советов я уже мог жить не ближе 100 км от города. Ярлык врага продолжал довлеть таким как я, да и вообще каждому гражданину.

За 120 километров от Мурманска был открыт рудник и началось строительство города Оленегорска. Я приехал в Оленегорск, и был принят на работу фельдшером скорой помощи.

По работе я характеризовался с хорошей стороны и главврач частенько ставил меня в пример. Вскоре я был избран председателем местного комитета профсоюза медработников города. Хотя всю свою сознательную жизнь я посвятил  медицине, но все больше и больше стал чувствовать внутреннюю неудовлетворенность как по характеру работы, так я по зарплате. По своим способностям, по энергии я мог сделать значительно больше. Роль фельдшера меня не удовлетворяла. Я решил сменить профессию медработника на строителя.

В 1955 году я подал документы на поступление в Ленинградский институт. Как положено, приехал сдавать экзамены и поселился в

 

общежитии. Паспорт полагалось сдать коменданту для временной прописки. Через пару дней меня вызвали в Ленинградский горотдел милиции, где начальник паспортного стола сказал, что я не имею права ни жить, ни появляться в Ленинграде в виду все той же злополучной ст. 39, записанной в паспорте. Я ушел из общежития на частную квартиру, где и жил нелегально, пока сдавал экзамены, а затем уехал в "свой" Оленегорск. В Ленинград приезжал только на сдачу экзаменов за семестры.

Диплом инженера получил только в 1964 году.

После XX съезда КПСС с докладом Хрущева о культе личности Сталина сначала под грифом "секретно" ознакомили только секретарей обл. райгоркомов. Затем профсоюзный актив. Познакомился с докладом и я. Конечно Хрущев Н.С., развенчивая культ Сталина, не касался партии, которой принадлежала вся власть, руководство как в верхних эшелонах, так и на местах. Для меня в этот период важно было отношение к репрессированным. Стали проводить хотя бы выборочно пересмотр дел "врагов народа".

Написал свое заявление и я. И вот радость. В январе 1956 года получаю справку из Верховного Суда СССР, что мое дело пересмотрено, приговор отменен из-за отсутствия состава преступления. Судимость с меня снимается. Я получил новый паспорт уже без злополучной статьи 39. Теперь мог жить в пределах СССР без ограничения местности, кроме погранполосы и особых районов секретности.

В 1957 году меня пригласили в Горсовет - к председателю и находившейся там секретарь Горкома КПСС предложил вступить в члены КПСС, так как мне предполагалась более высокая должность, то одно из обязательных условий - я должен быть членом КПСС. Председатель горсовета и еще один член исполкома тут же дали свои рекомендации, а третьего человека врача Унгур я нашел сам.

На очередном партсобрании я был принят кандидатом в члены

 

КПСС, а через год после кандидатского стажа переведен в члены партии. Вскоре по рекомендации Горкома партии меня назначили начальником отдела -          зам. начальника управления одного из подразделений Оленегорского горнообогатительного комбината - основного предприятия города. Город располагался в трех километрах от станции Оленья, которая в будущем срослась с городом. Кругом горы и сопки, на выравненных от камней площадках строился и город. Справа Пермус - озеро, слева Ках - озеро, впереди - Кол - озеро, сзади за тридцать километров - озеро Ивандра. Добыча руды велась в карьере открытым способом. По своему качеству руда не уступала шведским рудам. Огромные камни дробились на мелкие фракции до состояния муки - железного концентрата, который в основном отправлялся в Череповецкий металлургический комбинат и частично на экспорт.

У меня в военном билете записано, что на основании ст. 246 я не пригоден к военной службе в мирное время и только вне строя - в военное.

В 1960 году обострились отношений с США из-за Кубы. Военнослужащих переодевали в гражданское обмундирование и как частных лиц отправляли на Кубу. Видимо, потребовались командиры, имеющие боевой опыт в период Отечественной войны. Вспомнили и обо мне. I июня я получил повестку срочно явиться в распоряжение штаба Северного флота. Я пробил на переподготовке три месяца. Изучили новое оружие, новые приемы боя, внедрялась ненависть к капиталистам, посягающим на свободу социалистической Кубы. Мы предполагали и готовились душевно и физически к походу в неизвестность: то ли на Кубу, то ли в Гватемалу или еще куда. На наше счастье Хрущев и Кеннеди нашли способ «утрясти» конфликт и в сентябре меня демобилизовали,  предоставив два месяца отпуска.

 

У меня все чаще стали возникать конфликты на работе. Партийная дисциплина давила со всех сторон, что не совмещалось с моей совестью и убеждениями. Я часто вступал в споры, и в том числе и идеологические. Наконец, в июне 1965 года на бюро обкома КПСС я вынул свой партбилет и положил им на стол.

Шел не 1991 год. 1965 год. Можно понять, как на меня посыпались придирки. Вскоре от должности я был освобожден. Без каких либо причин. Я чувствовал прямую угрозу. Был один выход - уехать. В сентябре 1966 года я приехал на всесоюзную ударную комсомольскую стройку в Коми АССР гор. Сыктывкар на строительство гиганта целлюлозно-бумажной промышленности. На этой комсомольской отройке 80 процентов работали заключенные, их было несколько тысяч.

Меня приняли на работу сначала прорабом, через полгода перевели инженером, а затем главным инженером одного из строительных управлений. В этой должности проработал шесть лет и был переведен на должность начальника управления, проработал девять и по возрасту вышел на пенсию.

В 1983 году моя пенсия была максимальная 120 рублей в месяц. Но на эти деньги прожить трудно. Я поступил на работу зам. директора по капитальному строительству и только в 1990 году прекратил свою трудовую деятельность. Проработав в общей сложности 50 календарных лет.

Головотяпства, непродуманности в строительстве было очень много. Приведу два примера. Когда я работая прорабом мы строили водонапорную башню для подачи воды населению. Работы велись в две смены. Задание поступило срочное: окончить строительство и сдать водобашню к празднику Октября 1966 года. Дождь, слякоть, снег. По колено в глине и грязи не считаясь с затратами вели строительство. Окончили в срок и отрапортовали с гордостью на октябрьском митинге. На этом все я закончилось. Водобашня оказалась вообще ненужной, не одного дня не работала,  стоит как бетонный памятник. Всего нужно было заменить  насос на прежней

 

башне. Второй пример. Для обеспечения населения теплом принято решение построить в городе дополнительно четыре мощные котельные. К их строительству приступили, как водится у нас с энтузиазмом. Работы велись под контролем горсовета, Горкома партии. Сюда обращены были все силы и средства. Построили. Оказалось что они не нужны. Вместо четырех надо поставить одну но мощную. Опять с энтузиазмом приступили к строительству. Все дело в том, что решения принимались волевым порядком без расчетов и мнения специалистов. Миллионы и миллионы народных денег «выбрасывались» впустую. И никто не отвечал за принятые решения. Партия не ошибается. Таких примеров очень много. Главное отрапортовать об успехах и пообещать райскую жизнь в будущем. Спорить, доказывать бесполезно и небезопасно. Обвинят во вредительстве. Поспоришь, ты же будешь и виноват.

В 1990 году в городе образовано общество "Мемориал" и я избран членом правления, а затем зам. председателя. Работаем на общественных началах не получая никаких субсидий. За четыре года в общество "Мемориал" обратились более четырех тысяч бывших репрессированных проживающих только в Сыктывкаре. Всем обратившимся помогаем восстановить честное имя и снять ярлык врага народа. С болью в сердце и со слезами на глазах приходится читать официальные справки полученные на наши запросы из органов МВД, КГБ, прокуратуры, что такой-то гражданин был осужден и расстрелян, а теперь он реабилитирован. Вручая эти справки родственникам расстрелянных безвинных людей невозможно удержать слезы горя и сочувствия.

Мир их праху. Моя первая жена осталась в Оленегорске, мы развелись, я женился снова. У нас две дочери, закончившие институт. У меня семеро внучат, две правнучки. С семьей все в порядке но здоровье начало сдавать. Все пережитое отразилось на нервной системе и сердце.

Заканчивая свое повествование выражаю свою сердечную благо-

 

дарность меньшинству людей помогавших мне морально,  поддерживающих меня, оказавших содействие в моей жизни. Спасибо им.       

Я ВИДЕЛ

 

Был оклеветан, осужден

За что, про что не знаю

В неволе десять лет прошло

И вот я вспоминаю...                            

Я видел голод, нищету,

Несправедливость, рабство,

Я видел как вели в тюрьму

Людей совсем напрасно.

Я видел, как вели людей,

Почти раздетых, в стужу.

Боялись мысли чтоб во сне  

Не выплыли  наружу.

Я видел, как больных людей

Без причины били,

Как на работу в стужу, в дождь

За ноги  тащили.

Я видел тысячи людей

Безвинно убивали. 

Я видел, как их без гробов

В ямах зарывали,

Я видел лесть, подхалимаж,

Утрачен стыд и чувство.

Я знал умнейших из людей

Поклонников искусства.

Я слышал речи, песни их

Я слышал поученья.

Они мне много помогли, 

Чтоб избежать мученья.

Я этот ужас пережил

И выплакал слезами.

Горечь сердца и души

Не высказать словами.

Но что прошло, то не вернешь.

Пусть молодым наука.

Чтоб не коснулась тюрьма,

Ни сына, и ни внука.                    

 

О! Русь моя Великая.

Несчастная страна,

У власти проходимцами

Была оскорблена.

Шайкою преступников

Собрались в Кремле:

Ежов, Ягода, Берия

И Сталин во главе.

О! Что они наделали

С Россией дорогой

Террор, позор, насилие

И страх над всей страной.

Всю свободу растоптали,

Даже слова не скажи.

Появился Сталин - деспот

Новый вид махараджи.

Расстреляли полководцев.

Инженеров и врачей.

В руки хунты власть попала.

Проходимцев и рвачей.

Арестами, расстрелами

Покрылась вся страна.

Ожидали каждого

Тюрьма и лагеря.