5. В БОРЬБЕ ЗА ДЕМОКРАТИЮ. МАРТ-ОКТЯБРЬ 1917 г.

 

Первая половина этого периода была вершиной всех чаяний Б.О., его звездным часом. Свершилась революция, и он — в центре событий. Основной вид его деятельности — организация практической работы Совета, его Исполкома, Бюро, секций и комиссий, подготовка Всероссийской конференции в конце марта и I съезда Советов в июне, организация работы ЦИКа, а кроме того — повседневная работа по приему различных делегаций и граждан, по улучшению жизни рабочих, снабжения продовольствием, работы транспорта и т. д. Это видно из стенографического отчета Всероссийского Совещания Советов рабочих и солдатских депутатов¹, протоколов заседаний Исполнительного Комитета и Бюро Петроградского Совета², газетных публикаций, воспоминаний участников Февраля, в первую очередь Суханова, Церетели, Гарви, Николаевского, и из других материалов. Б. О. занимал ответственные посты в Совете: с самого начала он — член Бюро Исполкома; член "рабочей секции" Совета, от имени которой делает доклад на Всероссийском Совещании Советов; чуть позднее — председатель секции по связи с Советами других городов — "иногородней", и от ее имени на том же Совещании делает доклад по организационному вопросу; член многих комиссий — по организации I Всероссийского съезда Советов, по переговорам о формировании первого коалиционного Временного правительства и других, всех не перечислишь. После I съезда Советов — член ВЦИКа и его Президиума. При этом он не номинальный член всех этих секций, комиссий, президиумов, он в них работает "как вол".

Повседневная работа захлестывала Исполком Совета, и с целью лучшей организации его пленарных заседаний еще в марте было избрано Бюро из семи человек, в их числе и Б. О., подготавливающее эти заседания и решающее текущие вопросы. Через месяц произошла новая

 

реорганизация, были выделены одиннадцать отделов по различным конкретным вопросам и сформировано Бюро из двадцати четырех человек, которому поручалось решать или подготавливать для Пленума Исполкома особо важные и принципиальные вопросы. Б. О. был избран и в это Бюро. Он был также в числе нескольких лиц, наделенных особыми полномочиями говорить и действовать от имени Исполкома¹, и в числе семи человек, обладавших правом подписи под документом, разрешающим солдатам гарнизона выходить из казарм. Это следовало из Воззвания Исполкома "Ко всем гражданам России": "...Товарищи солдаты! Без зова ИК в эти тревожные дни (апрельского кризиса) не выходите на улицу с оружием в руках. Только ИК принадлежит право располагать вами. Каждое распоряжение о выходе воинской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть сделано на бланке ИК, скреплено его печатью и подписано двумя из следующих семи лиц: Чхеидзе, Скобелев, Бинасик, Филипповский, Скалов, Либер, Богданов"².

Бюро заседает ежедневно с одиннадцати до часа дня, трижды в неделю с четырех до восьми вечера заседает Исполком, по средам — рабочая секция, по пятницам — военная, по воскресеньям — общее собрание Совета. Таковы будни с ночными обедами на спиртовке и постоянным недосыпанием. Внешний вид, тем не менее, бодрый. "Ко мне вышел Б. О. Богданов, — пишет Гарви, — не совсем ладно скроенный, но крепко сшитый, с энергичным бритым лицом, выдающимся подбородком и крупными бородавками над бровью, он дышал несуетливой деловитостью организатора". (По поводу этих бородавок Б. О. говорил: "Бог шельму метит". Не знаю, как ему удалось с такими метами скрываться целый год от жандармов в 1907 г.!)

Исполнительный комитет Петроградского Совета едва ли не с первых дней своего существования взялся за подготовку к съезду представителей всех провинциальных Советов России и армии. Он открылся 29 марта в Таврическом дворце, но, ввиду неполного представительства с мест, был объявлен Всероссийским Совещанием Советов. На этом Совещании революционная демократия высказалась по самым животрепещущим вопросам и сформулировала свое отношение к войне, власти, Советам, Учредительному собранию, вопросу о земле и социальным нуждам. Присутствующий на Совещании Г. В. Плеханов, оговорившись, что делать комплименты не в его привычках, сказал: "Я убедил-

 

ся, что русская демократия обладает не только революционным чувством, но и политическим смыслом, она является политически зрелой". Суханов пишет об исключительной плодотворности этого Совещания¹.

Зато наши историки о нем умалчивают, как будто его и вовсе не было. И. И. Минц, например, во всей своей многотомной истории Октября не написал о нем ни одной строчки, даже в своей обычной фальсификаторской манере.

"Каждый народ обеих коалиций, — говорит резолюция Всероссийского Совещания Советов о войне, — должен настоять, чтобы его правительство добивалось от своих союзников общего отказа от завоеваний и контрибуций". И далее: "Официальный отказ всех правительств от завоевательных программ — могучее средство для прекращения войны в этих условиях". Пока это не произошло, война продолжается и демократия России "должна мобилизовать все новые силы страны во всех отраслях народной жизни для укрепления фронта и тыла".

Резолюция об отношении к Временному правительству, принятая после довольно острых дебатов, "призывает демократию, не принимая на себя ответственности за всю деятельность правительства в целом, оказывать ему поддержку, поскольку оно будет неуклонно идти в направлении к упрочению и расширению завоеваний революции, и поскольку свою внешнюю политику оно строит на отказе от захватных стремлений". Это было в конце марта, и Временное правительство еще отвечало этим требованиям. Через месяц — первый удар, нанесенный нотой Милюкова, подтвердившей верность России Антанте, и первый кризис власти.

Совещание призывало к скорейшей выработке избирательного закона для выборов в Учредительное собрание, которое должно установить образ правления и основные законы России. Оно приняло также решение о "прекращении впредь до разрешения Учредительным собранием земельного вопроса, всякого рода сделок по покупке, продаже, дарению и залогу земель..." Эта отсрочка все еще длится.

На Всероссийском Совещании Советов два доклада были сделаны Б. О. В докладе по организационному вопросу он формулирует основные принципы построения Советов, от местных Советов до объединяющего их верховного органа — Всероссийского съезда, и нормы представительства на съезд. Предложенная им схема и нормы представительст-

 

ва выполнялись при созыве всех первых съездов, а позднее, на V съезде Советов, были записаны в Конституцию. Б. О. считал, что стихийно возникшие во время революции Советы депутатов являются органами демократическими, а не классовыми, что задача момента — объединение всех сил революционной демократии, а не только рабочих, солдат крестьян. В докладе по рабочему вопросу было предложено четырнадцать резолюций. Одна из них, о свободе коалиций, формулировалась в виде декрета, который немедленно должен был быть издан Временным правительством и звучал полноценнее, чем звучат пункты нашей современной Конституции, потому что:

"Все граждане России имеют право устраивать собрания в закрытых помещениях и под открытым небом, а равно устраивать всякого рода шествия, манифестации и т. п. без предварительного заявления власти".

А у нас — с предварительным, и, кажется, иначе пока еще быть не может.

Едва закончилось Всероссийское Совещание Советов, как началась подготовка к Всероссийскому съезду Советов РиСД, созыв которого намечался на первые числа июня. На Б. О., как на председателе иногороднего отдела, организованного на Совещании, и комиссии по подготовке к съезду, лежала большая доля ответственности и забот. "Организация огромного съезда была делом довольно сложным. Ею занимался во главе Особой комиссии опять-таки главным образом Богданов"¹.

Съезд открылся 3 июня в Кадетском корпусе на Васильевском острове. Это тот самый съезд, о котором нам было известно только одно - на нем Ленин прокричал: "Есть такая партия!" Б. О. вместе с Даном, Гоцем, Каменевым, Брамсоном и Завадье вошел в президиум от Исполкома Петроградского Совета. В первый же день он огласил регламент съезда, разбивку его на секции и прочие организационные вопросы, на следующий день выступил с докладом о программе съезда. На съезде стояли те же животрепещущие вопросы, что и на предшествовавшем ему Совещании Советов, и в первую очередь — о власти и о войне. Съезд одобрил решение Исполкома Петроградского Совета об образовании коалиционного правительства, как выход из апрельского кризиса. 9 июня на пленарном заседании съезда в прениях по резолюции о Государственной думе Б. О. обрушился на Троцкого, обвинив его в "тройной

 

бухгалтерии", политическом авантюризме, вызвав бурные аплодисменты зала, а в адрес Троцкого — крики: "Позор, позор!"¹.

К вечеру этого же дня, 9 июня, стало известно, что назавтра большевики организуют большую вооруженную демонстрацию. Тут уж не до дискуссий! "Члены съезда наперебой записывались в списки агитаторов, которые в эту ночь должны были быть брошены в казармы и заводы всех районов Петрограда для проведения в жизнь решения Съезда об отмене демонстрации"². Июньский Октябрь не состоялся. Но об этом чуть позже. Съезд избрал постоянно действующий орган — Всероссийский Центральный Исполнительный комитет, ВЦИК, в котором было уже не сто членов, как в Петроградском ИК, а около трехсот, одна фракция меньшевиков насчитывала свыше ста человек, и чуть меньше — фракция эсеров. В таком меньшевистско-эсеровском большинстве ВЦИК просуществовал до Октябрьского переворота. Б. О. был членом ВЦИК и членом Бюро ВЦИК³, а также входил в состав того неформального ядра, которое в шутку и, кажется, с острого языка Суханова, называлось "звездной палатой". Суханов числил Б. О. на ее периферии, так как обнаруживал в нем, особенно после июля, отход от позиций главных лиц — Церетели и Дана — по вопросу о власти. В дальнейшем я не буду следовать хронологии развития событий Февраля, а прослежу за подходами Б. О. к ключевым проблемам, выдвинутым этими событиями — к проблемам власти, войны, отношению к большевикам.

 

 

Вопрос о власти, естественно, всплыл сразу же после свержения самодержавия. Буржуазия создала Временный комитет Государственной думы во главе с Родзянко и расположилась в левом крыле Таврического дворца, а демократия — Петроградский Совет рабочих депутатов (через пару дней в него влились солдатские депутаты, образовав Совет РиСД) и его Исполком и разместилась в том же дворце справа.

Этим структурам надлежало сформировать исполнительную власть — Временное Российское правительство. Перед советской демократией вопрос стоял так: власть может быть или чисто демократиче-

 

ской, или чисто буржуазной, или коалиционной. На заседании Исполкома 1 марта 1917 г. первая возможность подавляющим большинством была отвергнута по той основной причине, что советское большинство, принадлежавшее меньшевикам, относилось к свершившейся революции как к революции буржуазной, открывающей возможности для беспрепятственного развития капитализма в отсталой России, и у руля правления должна быть буржуазия, к тому же лучше подготовленная к самой технике управления страной. За Советом и его учреждениями остается роль гаранта недопущения контрреволюции, то есть функции контроля за деятельностью Временного правительства.

На первых порах Исполком Совета склонился к полному неучастию в правительстве. Не исключено, что как само решение, так и тем более переговоры с Думским комитетом, которые велись в ночь с 1-го на 2-е марта, носили случайный характер. Суханов отмечает, что идею коалиционного правительства на заседании Исполкома 1 марта по существу некому было отстаивать, поскольку отсутствовали главные ее сторонники — Богданов и Пешехонов (народный социалист). Согласно С. П. Мельгунову решение о неучастии в правительстве, являясь тактической ошибкой, возникло случайно вследствие отсутствия во время переговоров о формировании Временного правительства "самых видных, авторитетных сторонников коалиции (меньшевика Богданова и народного социалиста Пешехонова)"¹. Более того, авторство редакционной статьи, появившейся в "Известиях" 2 марта, в которой отстаивается необходимость участия демократии во Временном правительстве, Мельгунов приписывает Богданову. В ней есть такие строки: "Но для того, чтобы революционный путь не превратился в контрреволюционный, демократия должна с неослабной энергией участвовать в дальнейших преобразованиях страны, должна войти в состав Временного правительства, не позволяя ему останавливаться на полдороге, толкая его вперед и вперед, пока Учредительное собрание, избранное на основе всеобщего, прямого и тайного избирательного права, не закрепит нового республиканского строя на прочных незыблемых основах". И в конце: "Тактика абсолютного обособления не сулит нам ничего, кроме скорого и верного краха всенародной революции. Принять эту тактику было бы роковой ошибкой, граничащей с самоубийством"². Статья без подписи, и прямых указаний, что автором ее был Б. О., кроме упомянутого ут-

 

верждения Мельгунова, я не нашла. Крайне возмущенный этой статьей, ярый противник коалиции Суханов посчитал, что она написана Базаровым. Сам Б. О. несколько месяцев спустя в своей речи на Демократическом Совещании скажет, что был сторонником коалиционного правительства и боролся за него с первого дня революции¹.

Таким образом, статья в "Известиях" соответствует его политической линии. Мне представляется, что стиль и интонации статьи вполне присущи его письму. Замечу еще одно обстоятельство: его отсутствие в Таврическом дворце 1 марта, когда вопрос о власти стоял на повестке дня Исполкома Совета, и в ночь на 2 марта, когда этот вопрос решался в Думском комитете никем не уполномоченными Сухановым, Стекловым и Соколовым, — отсутствие, которое могло быть связано с необходимостью уединения для написания статьи. Б. О. стоял за участие революционной демократии во Временном правительстве для неослабного контроля над ним и постоянного влияния на него со стороны Советов. Судя по дальнейшим высказываниям, его тактическая линия претерпела вскоре, но ненадолго, изменения. Вероятно, это было обусловлено с одной стороны спокойным взаимодействием в течение первых полутора месяцев после Февраля между Советом и буржуазным Временным правительством, не требовавшим контроля "изнутри", и с другой — нежеланием брать ответственность на себя. Вопрос о коалиции все же встал в конце апреля в связи с нотой Милюкова².

Церетели вспоминает о совещании руководящих деятелей Совета 24 апреля на квартире у Скобелева и приводит высказывание Б. О.: "Богданов, который руководил организационной работой рабочей секции Петроградского Совета, сказал, что идея коалиционного правительства встречает критическое отношение преимущественно у передовых, прошедших партийную школу, рабочих. В массах же, напротив, идея вхождения представителей Совета в правительство популярна. Вот поче-

 

му на многих заводах резолюции эсеров с требованием коалиции принимаются с энтузиазмом. Но этот энтузиазм вызнан иллюзиями о возможности немедленных чудодейственных мер со стороны нового правительства, и когда эти идеи не оправдаются, наступит разочарование, которое поколеблет влияние Совета в широких массах. Ввиду такого положения, Богданов считал нецелесообразным участие в правительстве. Это бережное отношение к Совету было и для меня решающим соображением"¹.

Нота вызвала возмущение не только в Совете, но и у населения Петрограда, вышедшего в эти дни на улицы. Однако конфликт был ликвидирован, Милюкова отставили, манифестанты разошлись по домам, ИК Совета большинством голосов высказался за сохранение прежних отношений с Временным правительством. Через несколько дней, 30 апреля, заявил о своей отставке военный и морской министр Гучков. Он отказался "разделять ответственность за тяжкий грех, который творите: в отношении Родины". Временное правительство возобновило свое предложение Совету о коалиции.

На сей раз вопрос об участии представителей Совета во Временном правительстве был решен положительно. На экстренном заседании Исполкома 1 мая была избрана делегация для ведения переговоров Временным правительством, в состав которой от социал-демократов вошли Чхеидзе, Церетели, Дан, Станкевич и Богданов. Переговоры велись в течение трех дней, со 2-го по 5 мая на квартире премьер-министра князя Г. Е. Львова. Вырабатывались условия вхождения демократов в правительство и обсуждались кандидатуры министров. Из тринадцати портфелей шесть были вручены демократам из Советов. А. Ф. Керенский стал военным и морским министром, Церетели занял пост министра почт и телеграфа, оставался премьером князь Львов. 7 мая на Общероссийской конференции РСДРП Церетели скажет: "Я всегда был против коалиционного правительства, против участия социалистов в буржуазном правительстве. Но жизнь показала, что буржуазия не смогла осуществить той власти, которая укрепила бы революцию". Жизнь, однако, показала, что и этот, с таким трудом и нежеланием сделанный шаг не способствовал стабилизации обстановки и власти.

После июньских событий, ухода министров-кадетов из правительства разразился новый кризис, закончившийся образованием третьего (второго коалиционного) Временного правительства во главе с

 

Керенским. Но не надолго: в сентябре, после выступления генерала Корнилова — снова кризис власти. С каждым днем усиливается напор большевиков, с сентября они уже имеют большинство в Петросовете. Вопрос о власти дискутируется и днем и ночью на заседаниях правительства, ВЦИКа и его Бюро, на объединенных заседаниях ВЦИКа Совета рабочих и солдатских депутатов и Исполкома крестьянских депутатов.

На одном таком заседании, происходившем в ночь с 31 августа на 1 сентября, Б. О. выступил с отказом от коалиции с кадетами и инициативой созыва совещания демократических сил страны, совещания, которое должно было бы решить вопрос о власти, способной довести страну до Учредительного собрания¹.

Под демократическими силами понимались представители самых широких демократических кругов и организаций: рабоче-солдатских и крестьянских Советов, профсоюзов, городских дум, земств, кооперативов и пр. В этой же своей ночной речи Б. О. впервые высказал идею формирования правительства на основе таких демократических сил, которую затем энергично отстаивал на всех форумах, предшествовавших Демократическому Совещанию, и на самом Демократическом Совещании. Так, на заседании ВЦИКа накануне открытия Демократического Совещания, 13 сентября Б. О. сказал: "Все мы согласны с тем, что коалиция с кадетами невозможна, а между тем другой партии, объединяющей цензовые элементы, нет. С кем же кодироваться — я утверждаю, что не с кем. Цензовые элементы пойдут на коалицию только в том случае, если мы откажемся от своей программы, либо для того, чтобы мешать ее проведению в жизнь, как было до сих пор. Я утверждаю, что сейчас стоит вопрос не о коалиции, а о взятии власти в руки демократии, это единственное решение"². При этом Б. О. имеет в виду не советскую демократию, а ту, которая представлена на Демократическом Совещании.

Демократическое Совещание открылось 14 сентября в Александрийском театре. Собралось около полутора тысяч делегатов с решающим голосом. Скрывающийся в Разливе Ленин пишет злобные письма в ЦК большевиков с требованием — окружить Демократическое Совещание и "арестовать всех мерзавцев"³.

 

В день открытия Совещания Б. О. выступил с речью. Привожу некоторые выдержки из нее: "Я хочу обратить внимание на то, что в итоге шести месяцев существования революции мы можем безусловно установить одно — то, что у нас нет власти. Была до сих пор правительственная чехарда, и эта чехарда ничем не отличается от той, которая была в последние дни царского самодержавия. Эта чехарда ведет к полной неустойчивости политики власти, создает колебание ее, топтанье на месте... ведет к бесплодию самой правительственной работы... Через шесть месяцев революции я, сторонник коалиционного правительства, боровшийся за него с первых дней революции, говорю, что одной из главных причин является коалиционный состав правительства. Одна часть правительства тормозит работу другой. Торможение реформ оторвало правительство от народа, как ни старались со своей поддержкой Советы, и превратило его в безответственное правительство"¹.

Вторую половину речи — о путях преодоления кризиса власти — цитирую по "Рабочей газете":

"...Можно ставить вопрос только о коалиции с кадетами, т. к. остальные цензовые элементы представляются политически неоформленными. Кодироваться с кадетами... мыслимо было бы, если бы они отказались от своей программы. Тогда, однако, они потеряли бы свое влияние среди цензовых элементов и повисли бы в воздухе. Какая же это была бы коалиция? Власть должна перейти в руки демократии, той, которая сегодня здесь собралась. Здесь должен быть намечен представительный орган, перед которым власть, созданная нами, должна быть ответственной. Я понимаю всю тяжесть ответственности, которая падет на нас, но теперь надо выбирать: или отказаться от власти совсем или не побояться взять на себя всю ответственность. Возьмите же эту власть!"²

Демократическое Совещание не вняло призыву Б. О., не создало однородное демократическое правительство, а выполнило только одну задачу: создало правительственный орган, перед которым должно быть ответственно правительство — Временный Совет Российской республики (Предпарламент). Церетели на Демократическом Совещании продолжал отстаивать идею коалиции, предлагая попробовать еще раз, на что Б. О. в цитированной выше речи заметил, что "народ и революция не техническая лаборатория". Увы, это справедливое положение остава-

 

лось теоретическим и тогда, и, тем более, во все последующие годы экспериментов со страной!

Дан разделял идею создания "однородного демократического правительства" и полагал, что Демократическое Совещание должно служить этой цели. Однако, убедившись с самого начала, что эта цель достигнута не будет, он вместе со своими единомышленниками отказался от проведения на Совещании "линии безусловного разрыва с коалицией". Итак, за несколько месяцев после Февраля отношение Б. О. к власти прошло все фазы — от коалиции с буржуазией через отказ от нее к однородному демократическому правительству. Поддержка последнего поставила его в оппозицию к основному ядру ЦИКа, что очень импонировало Суханову, отрицательно относившемуся и к "звездной палате", и особенно, причем явно необъективно, лично к Церетели. В созданный на Демократическом Совещании постоянно действующий орган — Предпарламент — Б. О. вошел как член фракции меньшевиков-оборонцев. (Об этом я узнала из архивной справки, приложенной к одному из следственных дел отца.) Он был активным членом военной комиссии и от ее имени неоднократно выступал на заседаниях Предпарламента, а также входил в Совет старейшин Предпарламента¹.

Но все это было слишком поздно, страна шла к Октябрю. Анализируя много лет спустя причины поражения демократии, Церетели назовет в качестве основной — ее неспособность создать сильную власть: "после июля все правительства были много слабее предыдущих, а революционная демократия не обнаружила волю к власти"².

"Возьмите же эту власть!" — бросил Б. О. в огромный зал Александринского театра...

 

 

Б. О. заявил себя оборонцем с самого начала войны. Именно эта позиция привела его в Рабочую группу Военно-промышленного комитета. Суханов отмечает: "В политике мы были разных устремлений, а с начала войны разошлись основательно, до литературного разрыва: Богданов был оборонец из группы Потресова и жестокий враг моего пораженчества". С началом революции Б. О. с позиции "чистого" оборончества перешел на позицию так называемого революционного оборончества, имея в виду мир между воюющими сторонами без захвата земель

 

и без контрибуций и продолжение войны до того момента, когда это произойдет. Сепаратный мир был для него неприемлем, поскольку мог привести к войне с союзниками, а также по этическим соображениям. Поражение явилось бы катастрофой для революции. Церетели, говоря о впечатлениях от первого после своего приезда участия в заседании Исполкома Петроградского Совета 21 марта 1917 г., вспоминает также выступление Б. О. по вопросу о войне: "Богданов говорил: "с момента революции наши прежние разногласия (по вопросу дореволюционного оборончества) отошли в историю, которая решит, кто был прав. Теперь мы исходим из условий революции, к которой мы шли, правда, различными путями, но которая одинаково близка всем нам". И с обычной своей обстоятельностью анализируя внешнее положение, он доказывает, насколько мало реальна поддержка воюющих стран. Он не отчаивался — напротив, выражал уверенность в неизбежности встречного движения и высказывался за ведение энергичной мирной кампании как путем обращения Совета к западным социалистам, так и путем превращения нашей программы в программу всей революционной России и ее правительства. Но вместе с тем, он подчеркивал необходимость в этих условиях и активной работы по обороне"¹.

В развитие этих пожеланий правительство в своем "Обращении к гражданам России" от 27 марта подтвердило свою солидарность с программой Совета в отношении войны. Нота Милюкова с заверением союзников о верности России дореволюционному курсу, т. е. идее войны до победного конца, явилась полнейшей неожиданностью. "В среде руководящего большинства, — пишет Церетели, — возмущение нотой было так велико, что некоторые из его членов тоже (как и левые — Н. Б.) не видели другого исхода, как обращение к массам с призывом выступить против правительства. Богданов, обычно спокойный, но в критические минуты проявлявший крайнюю импульсивность, был вне себя от негодования. Нота Милюкова, говорил он, наносит прежде всего удар нам, представителям большинства Исполнительного комитета. Настал момент, когда разговоры с глазу на глаз между Исполнительным комитетом и правительством потеряли смысл. Слово должно быть дано массам. Только их выступление может оказать реальное воздействие на правительство"².

 

Массы бушевали на улицах Петрограда два дня — 20 и 21 апреля. Милюков получил отставку, и зыбкое спокойствие было восстановлено. А война между тем продолжалась, и каждое наступление или отступление наших войск ставило новые проблемы.

В начале июня стоял вопрос о наступлении. В это время происходил I съезд Советов. На одном из его секционных заседаний Б. О. выступил с заявлением от имени фракции меньшевиков (по-видимому, оборонцев): фракция будет на съезде голосовать за свою резолюцию, включающую призыв к армии к наступлению во имя революции, свободы и мира¹. Вопросы обороны все время находились в сфере интересов и деятельности Б. О. Примерно в конце июля при ЦИКе организуется Совещание по обороне. "Увы! — отмечает Суханов, — Душой этой затеи был тот самый Богданов, который из всех оборонцев проявлял, пожалуй, максимальный здравый смысл в послеиюльскую эпоху². "Увы!" - потому что Суханов являлся ярым врагом этой затеи. Поэтому и доклад Б. О., сделанный на первом заседании Совещания по обороне 7 августа при большом стечении народа в Смольном, он посчитал "не особенно умным, но весьма возмутительным". Б. О. сказал: "Призыв русской демократии к миру нашел слабый отклик среди союзников. Наша революция не зажгла всемирного пожара, как мы мечтали пять месяцев тому назад. И теперь перед русской демократией резко ставится в порядок дня другая задача: укрепление боеспособности русской революции путем укрепления боеспособности русской армии. Вот почему органы русской демократии намерены взять на себя дело обороны страны"³.

Тот же Суханов в другом месте своей книги рассказывает, и уже безо всякого возмущения, как это отозвалось на практике. Во второй половине августа произошел большой прорыв немцев под Ригой. Выступая в связи с этим на пленуме Петроградского Совета, Б. О., имея в виду возможное возникновение в столице паники, массового бегства, заговоров и прочего, предложил привести петроградский гарнизон в боевую готовность для охраны порядка в городе и его окрестностях, что и было быстро сделано. Суханов при этом заметил, что подобная оперативность могла быть достигнута только силами демократических организаций.

В газетах этого времени мелькают объявления о различного рода собраниях с докладами видных деятелей революционной демократии.

 

Например, Объединенного комитета демократических организаций по обороне: "В воскресенье 8/Х в 8 часов вечера в Александровском зале Городской думы состоится собрание представителей демократических организаций Петрограда, посвященное вопросам организации защиты страны. С докладами выступят: Б. О. Богданов, Ф. И. Дан, П. Н. Колокольников, А. Н. Потресов, А. В. Пешехонов и др."¹

Во Временном Совете Российской республики Б. О., как я уже говорила, был членом военной комиссии и 13 октября на заседании этого Совета докладывал заключение комиссии по вопросу об эвакуации Временного правительства и правительственных учреждений из Петрограда. Предложенная Б. О. резолюция, в которой высказывались отрицательное отношение к эвакуации в данный момент и готовность Временного правительства защищать Петроград, принимается единогласно².

Конечно, все сказанное представляет собой лишь фрагменты деятельности Б. О. в направлении войны и обороны, но и они говорят о нем не только как об оборонце — носителе определенной идеологии, но и как о человеке, реализующем эту идеологию в обстановке военных и революционных месяцев — с февраля по октябрь 1917 г.

 

 

Отношение к большевикам в Исполкоме Петроградского Совета и ВЦИКе менялось по мере активизации их сепаратных действий. В самом начале большевики рассматривались как члены единой семьи революционной демократии, занимавшие крайний левый фланг, еще левее меньшевиков-интернационалистов. В. И. Ленин через В. П. Ногина передает письма в Исполком с просьбой о принятии мер по скорейшему возвращению в Россию швейцарских эмигрантов, и Исполком занимается этим вопросом, возражая, однако, против проезда через Германию и обмена на интернированных немцев. На заседании Исполкома Совета 4 апреля, в частности, Б. О. сказал: " Есть опасность, что в случае одобрения ИК резолюции о проезде через Германию буржуазная печать, уже начавшая поход против проезда, свяжет позицию Ленина с позицией ИК. Предлагаю оказать давление на правительство, чтобы добиться пропуска через Англию и Францию и осудить в резолюции и политику английского и французского правительства, и поведение тех русских эмигрантов, которые самочинно проехали через Германию".

 

Сразу же по приезде Ленин обратился в ИК за защитой от травли в связи с проездом через Германию. Несмотря на отрицательную реакцию, которую вызвало его выступление на объединенном совещании социал-демократов (о нем чуть позже), и уже свершившийся факт проезда через Германию, необходимые меры ему тут же были обещаны. А 10 апреля в связи со слухами о предполагаемом аресте Ленина Волынским полком, Исполком принимает решение "послать в Волынский полк делегацию в составе тт. Суханова, Богданова, Венгерова, Климчинского и поручить ей рассеять те ложные слухи, которые распространяются среди солдат о т. Ленине и предупредить нежелательное выступление".

Тогда никто не сомневался в том, что Ленин с германским Генштабом не связывался, что вся шумиха являлась грязной клеветой на честных революционеров. Даже после разоблачения в июле Ленина и других в получении немецких денег этому не поверили. Правда, бегство якобы невинных Ленина и Зиновьева в Финляндию шокировало многих. Церетели при всем своем откровенном неприятии большевиков не допускал и мысли об их сговоре с немцами и писал об этом уже будучи в эмиграции.

Резкое идеологическое расхождение с большевиками обнаружилось на следующий же день после возвращения Ленина из эмиграции. Меньшевики полагали, что в России произошла буржуазно-демократическая революция, и никакой иной она быть не может в виду промышленной отсталости страны и слабости ее пролетариата. Идея Ленина о немедленном перерастании свершившейся революции в социалистическую представлялась абсурдной. Суханов рассказывал о забавном эпизоде, происшедшем на другой день после возвращения Ленина, 4 апреля. В этот день слушать вождя большевиков собрались в Таврическом дворце все социал-демократы. "Помню Богданова, — пишет Суханов, - сидевшего напротив меня на "министерской скамье" в двух шагах от трибуны. "Ведь это бред, — прервал он Ленина, — это бред сумасшедшего! Стыдно аплодировать этой галиматье, — кричал он, обращаясь к аудитории, бледный от гнева и презрения, — вы позорите себя! Марксисты!"¹

Плеханов откликнулся на эту речь в своей газете "Единство" и тоже назвал ее бредовой, после чего между ним и Лениным вспыхнула

 

ядовитая полемика. Критикуя "апрельские тезисы", полагая, что Россия страдает не только от капитализма, но и от недостаточного его развития, Плеханов заключил в своей статье: "О социалистическом перевороте у нас не могут говорить люди, хоть немного усвоившие учение Маркса"¹.

Оно, это учение, было для них не догмой, а законом развития общества наподобие закона сохранения энергии, невыполнение которого априори отбросило все бесчисленные проекты вечного двигателя. Первые месяцы после Февраля большевики, хотя и предлагали свои крайние резолюции во всевозможных организациях, хотя и снабжали крайними лозунгами демонстрации и митинги, хотя и подогревали и так очень неспокойную обстановку в столице, но до тех пор, пока их действия не выходили за рамки агитации и словесных выступлений, вызывали раздражение, но не опасение. К июню, однако, они перешли к более решительным действиям, задумав захват власти. Тайно ими подготавливалось антиправительственное выступление рабочих и солдат — на 10 июня была назначена манифестация. В ней должны были принять участие некоторые поддерживающие большевиков полки, то есть манифестация, названная мирной, в любой момент могла обернуться насилием и кровопролитием. Так это и замышлялось: окружить Мариинский дворец, при "благоприятных" обстоятельствах -- арестовать Временное правительство, а при еще более благоприятных — объявить себя (свой ЦК) властью². Заговор был вовремя раскрыт. Манифестация, благодаря энергичным действиям ВЦИКа, направившего в ночь с 9-го на 10 июня на заводы и в казармы агитаторов — делегатов проходившего в это время I съезда Советов, не состоялась. 10 июня правительство благополучно трудилось в Мариинском дворце, а в Таврическом решался вопрос об ответных действиях Петроградского Совета и ВЦИКа в отношении большевиков. На заседании Исполкома Петроградского Совета 10 июня Б. О. выступает с предложением "подвести на завтрашнем же заседании Съезда политический итог событиям 9-10 июня, резко и определенно поставить перед большевиками вопрос, считают ли они себя обязанными подчиняться, как часть Съезда, его решениям". И далее: "Настал

 

момент, когда необходимо раз и навсегда отмежеваться от элементов, которые ведут дезорганизаторскую работу и вносят разлад в семью революционной демократии. Эта борьба необходима и внесет лишь оздоровление в русскую революцию. Мы поколеблем в массах свой авторитет, если будем продолжать в этом вопросе политику половинчатости и нерешительности"¹.

Согласившись с оценкой Б. О., Исполком тем не менее воздержался от того, чтобы вынести этот вопрос на заседание съезда. Церетели занимал еще более решительную позицию, полагая, что настал момент не только отмежеваться от большевиков, но и применить принудительные меры, имея в виду разоружение тех военных сил, которые были подготовлены для большевистского выступления. "Мы уже не можем, — говорил Церетели перед специально созданной комиссией ЦИКа, — удовлетвориться одной идейной борьбой с большевизмом, но... должны принять практическую меру, лишающую их возможности вооруженных нападений на демократический строй. А такой мерой является отобрание оружия у военных частей и Красной гвардии, отдавших себя в распоряжение большевистской партии"². Это предложение Церетели, однако, натолкнулось на решительное сопротивление членов комиссии — Дана, Богданова, Хинчука, опасавшихся тяжелых последствий такой акции. "Они доказывали, что такого рода политика пойдет вразрез с настроениями большинства революционной демократии и даст большевикам новый материал для демагогической кампании против большинства демократии, которую они станут обвинять в стремлении разоружить рабочий класс и тем развязать руки контрреволюции". Свое предложение Церетели отстаивал со всем присущим ему пылом и эрудицией уже перед более многочисленным форумом — совместным собранием Президиума I съезда, представителей всех фракций съезда и Петроградского Исполкома. Оно не получило одобрения, а "обидевшиеся" большевики, действия которых Церетели квалифицировал как заговор, покинули собрание. Была одобрена резолюция Дана, Богданова и Хинчука, которую принял съезд на следующий день. В этой резолюции готовившееся выступление большевиков было названо всего лишь авантюрой. В ней отсутствовало требование о разоружении "мятежных" воинских частей. В резолюции содержалось другое требование: о запрещении впредь самочинных, без разрешения Советов, демонстраций, но и

 

оно вызвало на съезде резкий протест большевиков. После гневной перепалки с Церетели, который все же не удержался от обвинения в заговоре, большевики покинули съезд. Газеты этих дней развернули активную антибольшевистскую кампанию. Так, в передовой статье "Рабочей газеты" под заголовком "Преступная провокация" содержится такая фраза: "Пора, наконец, пригвоздить к позорному столбу тех, кто ведет эту грязную игру, пора заклеймить ленинцев предателями и изменниками дела революции"¹.

Съезд Советов не пошел на крайние меры. Попав после ухода большевиков в тупик, он принял миротворческое предложение о проведении в ближайшее воскресенье демонстрации под неоспоримыми лозунгами о мире, скорейшем созыве Учредительного собрания и пр. Демонстрация, однако, прошла под большевистскими антиправительственными лозунгами — теми, которые были заготовлены к 10 июня! — и, конечно, не могла удовлетворить ни большинство Съезда, ни ее инициаторов. В том числе и Б. О., это он внес предложение на Съезде о демонстрации 18 июня. Церетели был крайне недоволен такой попыткой умиротворить большевиков. "И я со всей резкостью высказал это Дану, Богданову, Хинчуку. За все время февраля я не помню другого случая, когда бы мне пришлось так резко говорить с товарищами по руководящей группе Советов"².

О том, как именно следовало поступить, легче всего говорить в ретроспективе. Сейчас не вызывает сомнения необходимость разоружения большевиков и в июне, и в июле, и позднее и справедливость страстных призывов Церетели. А тогда вопрос состоял не столько в том, нужно ли это делать, сколько в способах осуществления и последствиях такой насильственной акции. Дело осложнялось еще и тем, что большевики не рассматривались как "третья сила" — ни тогда, ни позже. Они считались дезорганизаторами, смутьянами, безответственными агитаторами и пропагандистами и были опасны лишь тем, что могли спровоцировать ответные действия контрреволюции. Тот же Церетели неоднократно подчеркивал: "контрреволюция может проникнуть к нам через одну дверь: через большевиков". И разоружить их надо было для того, чтобы эти двери не раскрылись. Впоследствии это заблуждение будет осознано и Церетели, и Б. О. и многими другими. Церетели напишет об этом в 1929 г.³, а Б. О. скажет мне в Потьме в 1956 г.: "Все мы боялись

 

 

контрреволюции и не придавали большого значения левой опасности Один Плеханов все понимал и предупреждал об опасности слева через свою газету «Единство»". (По-видимому, он имел в виду статью Г. В. Плеханова "О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен".) Один Плеханов... Старый, больной Плеханов оказался дальновидней всей "звездной палаты". Наверное и потому, что имел возможность смотреть на все происходящее со стороны, так как будучи не у дел, не варился в бурлящем котле ежеминутных проблем. Не исключено, что решение именно этой, июньской проблемы было особенно судьбоносным, и что упорное сопротивление членов комиссии ВЦИКа, в том числе и Б. О., применению превентивных, насильственных мер к большевикам имело значение для дальнейшего развития событий.

Не скажу к какому времени, к этому или к более позднему, относится рассказ мамы. Отец становился все более мрачным по возращении домой, мама, конечно, заметила и спросила о причинах. "Не знаю, что делать с большевиками. Так обнаглели, что впору их арестовывать". "Ты с ума сошел! — воскликнула мама, — Еще не хватает, чтобы социалисты арестовывали социалистов!" А мы над мамой подтрунивали -оказывается, это она виновата во всем, что произошло в дальнейшем Мама, конечно, ни при чем. Но мне в голову не приходила и "виновность" отца. Даже тогда, когда из неизданных воспоминаний Н. И. Богомякова, "сосидельца" отца по Каргопольлагу, я узнала, что находившиеся в этом же лагере одновременно с Б. О. бывшие меньшевики Поддубный и Пумпянский держались от него "на расстоянии", полагая, "что Б. О., будучи фактическим руководителем Петроградского Совета, совершил политическую ошибку: провалил в начале июня 1917 г. вместе с Даном предложение Церетели о разоружении воинских частей, открыто подчинившихся большевикам, в силу чего, якобы, и произошли все последующие события вплоть до Октября". Мне показалась столь принципиальная причина расхождения людей в сталинских лагерях надуманной, и я, не поверив ей, не отнеслась с должным вниманием к самому факту. Стычка Церетели с указанными тремя членами комиссии ВЦИКа упоминается в некоторых источниках, но как-то вскользь. Освещение июньских событий самим Церетели в "Воспоминаниях" заставляет, безусловно, задуматься. Что же касается персональной ответственности отца и других за дальнейший ход событий, то ее также трудно подтвердить, как и опровергнуть, поскольку вопрос относится к запрещенной для исторических оценок области: "а что было бы, если бы..."

То, что удалось в июне — отвести удар от Петрограда и Временного правительства — не удалось менее чем через месяц, в июле. Июльские выступления были неожиданностью для всех, в том числе и для

 

большевиков. Я остановлюсь на этих событиях не столько потому, что они демонстрируют еще один аспект взаимоотношений между большевиками и остальной демократической ратью, сколько по той причине, что Б. О. принимал в них самое непосредственное участие. А один эпизод, потребовавший от него незаурядной стойкости и мужества, известен мне сызмальства.

Кажется, до сих пор нет ясности, как все началось, почему 3 июля к вечеру на улицах Петрограда появился в полном боевом снаряжении 1-й пулеметный полк, выведший другие части Петроградского гарнизона и ряд заводов. Ф. Ф. Раскольников называет инициаторами выступления анархистов¹. Б. О. в своих показаниях комиссии, созданной Временным правительством для расследования июльских беспорядков, не исключает даже роль контрреволюционной провокации². К Таврическому дворцу стали стекаться вооруженные толпы солдат и рабочих с требованием к ВЦИКу — берите власть! "Положение тогда было такое, — сообщает Б. О. в тех же своих показаниях, — что вот-вот ворвутся эти вооруженные толпы в Таврический дворец, переарестуют нас или перестреляют, если мы откажемся взять власть".

Объединенное заседание ВЦИКа Совета рабочих и солдатских депутатов и Исполкома Совета крестьянских депутатов началось в полночь и продолжалось в такой обстановке всю ночь. Вопрос о власти решено было отложить: нельзя его рассматривать в условиях такого мощного давления улицы. Разгорались дискуссии, выступали Церетели, Дан, Суханов, истерически кричала Спиридонова³.

"Между тем взошло солнце, — пишет Суханов. — На трибуну взошел Богданов с деловым предложением. Заседание должно быть прервано. Рабоче-солдатская часть ВЦИКа остается во дворце. Все сколько-нибудь способные к публичным выступлениям немедленно распределяются по заводам и казармам и сейчас же, пока город не проснулся, направляются в свои экспедиции — убеждать на местах рабочих и солдат воздержаться от всяких выступлений." Предложение было принято, собрание разошлось, "Богданов со списком заводов и казарм безаппе-

 

ляционно расписывал наличную сотню с небольшим депутатов по предприятиям и воинским частям".

Большевики находились в эту ночь в мучительных сомнениях — поддержать ли демонстрацию? Звать ли к вооруженному восстанию? Убедить ли расходиться по домам? Среди них не было единодушия. Однако, когда делегация (от анархистов? от солдат?) прибыла вечером 3 июля в Кронштадт с просьбой о поддержке, таковая была им обещана уже с санкции ЦК большевиков¹.

Утром 4 июля двадцать тысяч вооруженных моряков на сорока судах высадились на пристанях Петрограда. Под предводительством своих большевистских лидеров Раскольникова и Рошаля они сначала стройными рядами под звуки оркестра направились в штаб ЦК большевиков, ко дворцу Кшесинской, где перед ними с призывом к мирной манифестации выступили члены ЦК. Полубольной, срочно прибывший из Финляндии Ленин был немногословен и призывал к сдержанности. Моряки направились к Таврическому дворцу. 4 июля выступления на улицах города возобновились и помимо кронштадтцев. В разных местах возникала стрельба, появились жертвы, число которых росло благодаря начавшимся погромам, грабежам в магазинах и квартирах. Однако, принятые ЦИКом меры уже действовали и порядок постепенно восстанавливался. ЦК большевиков постановил считать демонстрацию законченной, люди стали расходиться по домам и казармам, а моряки заняли указанные им квартиры в доме Кшесинской, Петропавловской крепости, Дерябинских казармах с тем, чтобы 5 июля вернуться в Кронштадт. Но тут возник вопрос о предварительном разоружении моряков. Вопрос решался в военной комиссии под председательством М. И. Либера и с участием Б. О. и, судя по описаниям и Раскольникова, и Суханова, очень жестко: матросы на своем пути к пристаням должны быть безоружными. Пока Раскольников и Рошаль выстаивают в Военной комиссии в ожидании участи своих подопечных, последние, не будь дураками, погружаются на суда в полном своем военном снаряжении и уплывают восвояси. Однако не все. Некоторая их часть, две тысячи человек, осталась в занятой ими Петропавловской крепости. Задача разоружения и очистки от них крепости и выпала на долю Б. О., как представителя Центрального Исполнительного Комитета Совета.

"Акция" проводилась 6 июля. Поскольку репортеры при ней не присутствовали, газетные сообщения не страдали единообразием. Газе-

 

та "Известия" писала в рубрике "Тревожные дни": "В штаб главнокомандующего днем явилась делегация кронштадтских матросов. В переговоры вступил член Исполнительного комитета Богданов, который предъявил категорические требования о немедленной сдаче оружия, ...после чего гарантируется свободный выход из Петрограда, без конвоя... Первоначально заявление Богданова встретило решительные возражения, ...и т. Богданов принял приглашение делегации отправиться вместе с нею в дом Кшесинской, где находилась еще одна делегация матросов... При возобновлении переговоров с обеими делегациями они продолжали упорствовать, ...и обе делегации вместе с Богдановым направились из дома Кшесинской в Петропавловскую крепость. Там собрались все находящиеся в крепости матросы и солдаты, ...т. Богданов подтвердил категорическое предъявленное им требование, после чего вопрос был решен"¹.

В этой же газете в другом месте сообщается, что солдаты Временного правительства предложили матросам сдаться и дали сорок пять минут, потом еще полчаса на размышление. "В это время приехал член ИК Богданов. Солдаты впустили его, и он предложил им подчиниться решению ЦИКа... В 11 часов в крепость был впущен грузовик, вошло несколько человек от воинских частей, и кронштадтцы стали сдавать оружие и патроны".

В "Рабочей газете" по поводу этого инцидента говорится: "В Петропавловской крепости состоялся митинг... т. Богданов в своей речи подчеркнул, что требования ЦИКа должны быть безусловно выполнены. Речь его была выслушана при почти гробовом молчании. После краткого периода общего молчания выступил один из делегации кронштадт-цев, высказавшийся за выполнение требования. Голосованием единогласно постановлено требования принять. Тотчас же был выработан порядок сдачи оружия и пр., а также составлены списки находившихся в крепости матросов и солдат, ...после чего кронштадтцы в сопровождении 10 членов ЦИКа были препровождены на суда"².

Газета "День" от 6 июля приписала честь бескровного освобождения Петропавловской крепости миссии представителей Исполкома Совета Либера и Зиновьева, и, видимо, эту ложную версию взял за основу Суханов в своих "Записках"³. В крепость вместе с Б. О. действительно ходил представитель от ЦК(б), но не Зиновьев и не Каменев (как у Су-

 

ханова), а Сталин. Он вспоминает: "Центральный комитет партии большевиков делегировал меня в Петропавловскую крепость, где удалось уговорить присутствовавших матросов не принимать боя... В качестве представителя Центрального Исполнительного комитета я еду с Богдановым к Козьмину (Помощник командующего округом. — Я. Б.). Мы уговариваем его не применять вооруженной силы"¹. Раскольников, так же как и Рошаль, не находился в Петропавловской крепости утром 6 июля во время ее сдачи (еще одна "неточность" Суханова), поэтому о происшедшем он узнал от своего двоюродного брата и соратника: "Женевский рассказал о событиях, происшедших в Петропавловской крепости, откуда он только что вернулся, — о бескровном занятии крепости и дома Кшесинской войсками Временного правительства и о разоружении не успевших уехать кронштадтцев, еще оставшихся в крепости. Трудная роль выпала на долю Сталина, которому пришлось быть не только политическим руководителем, но и дипломатом. Со стороны Временного правительства (Ошибка! ВЦИКа! — Я. Б.) в переговорах участвовал меньшевик Богданов"².

Изложу теперь нашу семейную версию. Отец вместе со Сталиным прошел в захваченную кронштадтскими моряками Петропавловскую крепость, и ему пришлось уговаривать тысячи озлобленных и вооруженных до зубов людей сдать оружие и крепость. Речь его неоднократно прерывалась угрожающими выкриками, потрясанием винтовок ("гробовое молчание") и было несколько моментов весьма опасных для его жизни. В качестве представителя большевиков Сталин не уговаривал, а лишь подтвердил: иного выхода, чем капитуляция, нет, надо подчиниться — сдать оружие и уходить в Кронштадт. Сломить сопротивление моряков было трудно, но в конце концов это удалось, и они побросали оружие. А через некоторое время до Б. О. дошло признание Сталина: "Молодец Богданов! Одним брюхом разоружил матросов!"

Н. И. Богомяков вспоминает рассказ отца об этих событиях. Матросы впустили его и Сталина в крепость, но поначалу были настроены весьма воинственно. Б. О. сказал: "Нас двое, мы безоружны. Вы вооружены, вас более двух тысяч. Убить нас всегда успеете. Сначала выслушайте". Постепенно успокоились. С большим трудом удалось уговорить матросов разоружиться и оставить крепость.

 

Отмечу еще, что это событие, в соответствующем, конечно, освещении, было обыграно в повести П. Капицы "Завтра будет поздно", фактическая его канва близка к тому, о чем знала я, включая угрозы матросов утопить отца в Неве¹.

Репрессии, обрушившиеся на большевиков в связи с событиями 3-6 июля и с обвинениями в получении денег от немцев, не только не ослабили их, а, напротив, укрепили их позиции в общественном мнении сначала как преследуемых, а затем, в августе-сентябре, благодаря их активному сопротивлению Корниловскому восстанию. ЦИК, можно сказать, своими руками вооружил большевиков тысячами винтовок, распорядившись о срочном их изготовлении на военных заводах столицы, призвал их к активной деятельности против ими же спровоцированной реакции, дав им тем самым возможность очиститься от обвинений в государственной измене. Большевики, действительно, открыли двери контрреволюции, а она в свою очередь — большевикам в Октябре. Петроградский Совет все более большевизировался, а 9 сентября на заседании Совета в большом зале Смольного института произошла смена Президиума. Предлагалось сначала дополнить Президиум большевиками, но Президиум не пошел на коалицию и поставил вопрос о доверии. "От имени меньшевиков Богданов взял быка за рога: вопрос, заявил он, поставлен не о технической организации Президиума, а о политической линии Совета... Если Совет одобряет прежнюю политику Президиума в ее целом, то пусть он не примет отставки; это и надо поставить на голосование"². Церетели, по воспоминаниям Суханова, добавляет: "Собрание должно дать ответ: признает ли оно новую линию поведения, и принимает ли оно нашу отставку. Дело идет не о доверии к отдельным лицам и не об их чести, а о системе политики". Большинство пожелало новую линию. Президиум в молчании сходит со сцены...

С этого дня большевизация столицы пошла в нарастающем темпе. Правительство Керенского со своими задачами не справлялось. Надежды на сильную демократическую власть, которую должно было создать Демократическое Совещание, не оправдались. Большевики готовились к перевороту. Это стало известно благодаря публикации в "Новой жизни" (чего Ленин долго не мог простить публикаторам — Каменеву и Зиновьеву) и 14 октября подверглось ожесточенной критике на объединенном заседании ВЦИКа Совета рабочих и солдатских депу-

 

татов и Исполкома Совета крестьянских депутатов. Докладчик Ф. И. Дан потребовал от большевиков прямого ответа. От имени большевистской фракции Д. Б. Рязанов сказал, что выступление подготовлено не большевиками, а Временным правительством, семью месяцами его деятельности, и что день и час выступления они не знают, "...но, если массы восстанут, мы будем в первых рядах". Из этого ответа Б. О. сделал вывод: "Большевики готовят вооруженное восстание и будут во главе, но в данный момент выйдут не массы, а отдельные кучки, к которым присоединятся контрреволюционеры... Всякая попытка к выступлению будет задавлена". Ю. О. Мартов назвал выступление в настоящий момент авантюрой¹.

Была принята резолюция, которую Б. О. назвал бледной, но к которой счел благоразумным присоединиться: ЦИК считает всякого рода выступления в момент, когда немцы рвутся к столице, "совершенно недопустимыми, способными только развязать погромное движение и привести к гибели революции"². "Выступления всякого рода", а не конкретно большевиков — действительно слабая формулировка! Накануне октябрьского переворота Дан, вторя Церетели, которого уже не было в столице, скажет на заседании Предпарламента: если конфликт между большевиками и правительством не будет урегулирован мирными средствами, победят правые, реакция³.

Даже в самый канун Октября меньшевистские лидеры продолжали опасаться открытых дверей для контрреволюции через большевиков. А Керенский настолько не оценивал реального соотношения сил, что за несколько дней до Октября произнес свою печально знаменитую фразу: "Я готов отслужить молебен, чтобы выступление большевиков произошло"⁴.

Конечно, вопреки резолюции ВЦИКа, большевики готовились к выступлению, и день был назначен. Этот день был приурочен к открытию II съезда Советов, так же как несостоявшееся первое выступление в июне связывалось с I съездом Советов: Временное правительство должно быть низложено, и съезд поставлен перед свершившимся фактом. II съезд Советов открылся 25 октября в одиннадцатом часу вечера. За

 

столом Президиума — лидеры старого ВЦИКа. Открывший съезд Дан отказывается от политической речи, а лидеры ВЦИКа — от участия в Президиуме. Со сцены сходят руководители Совета с марта — Дан, Либер, Бройдо, Гоц, Богданов, Филипповский и "под гром аплодисментов и залп Авроры" места занимают Троцкий, Каменев, Зиновьев, Спиридонова и другие большевики и левые эсеры. От фракции меньшевиков-оборонцев резкое заявление против военного заговора большевиков делает Хинчук, подобное же от фронтовиков — меньшевик Кучин-Оранский и представитель эсеровской фракции. Их захлопывают. Меньшевики и эсеры покидают съезд. На некоторое время задерживается Мартов со своей группой, но и они вскоре уходят.

Казалось бы все. Точка. Но покидавшие Смольный в ту октябрьскую ночь так не думали. Они были уверены в недолговечности большевиков и надеялись на Учредительное собрание, которое все расставит по своим местам.