6. ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ.

НЕЗАВИСИМОЕ РАБОЧЕЕ ДВИЖЕНИЕ В ПЕТРОГРАДЕ В 1918 г.

ПЕРВЫЕ АРЕСТЫ

 

Следующие после Октября дни полны драматических событий. Большевики занимаются своим делом — раздают обещания земли и мира и, засучив рукава, разгоняют, закрывают, арестовывают. Оппозиция, лишившись многих своих возможностей, изыскивает новые формы сопротивления большевикам и агитации против них. Пишутся прокламации, воззвания, декларации, распространяются газеты, выходящие всякий раз под новыми названиями, организуются собрания, открывается партийный клуб, созываются конференции и даже партийный съезд, и во всех этих воззваниях, речах, статьях одна мысль, один вопрос, одна забота — как выйти из создавшегося положения с наименьшей кровью и так, чтобы поднявшая голову контрреволюция не смела бы вместе с большевиками всю революцию.

И в этой боязни контрреволюции, и в уверенности, что большевистская власть недолговечна, и в надеждах на Учредительное собрание в лагере меньшевиков царило полное единодушие. Но по вопросу о путях преодоления кризиса меньшевики-оборонцы и меньшевики-интернационалисты стояли на противоположных позициях. И если последние хотели разрешить кризис полюбовно, путем образования общедемократического правительства, то меньшевики-оборонцы, среди которых были приверженцы этой идеи до Октября (я имею в виду также Б. О.), в настоящий момент категорически от нее отказались, видя только один путь — путь борьбы с большевиками. Поэтому выпущенное 25 октября воззвание меньшевиков-интернационалистов натолкнулось на резкое сопротивление меньшевиков-оборонцев, а когда Мартов сумел уговорить ЦК РСДРП принять соответствующую резолюцию, последовал раскол. Ряд меньшевиков-оборонцев в виде протеста 1 ноября заявили о своем выходе из ЦК. Это заявление называют то заявлением десяти, то одиннадцати, а под первоначальным текстом, опубликованном в "Рабочей газете" 2 ноября¹, подписалось десять членов ЦК и три кандидата в

 

члены ЦК, то есть тринадцать человек. Б. О. подписался как кандидат. Заявление подписали также такие видные меньшевики, как Либер, Батурский, Гарви, Гвоздев. В воззвании членов ЦК с объяснением причин выхода из ЦК, опубликованном на следующий день, 3 ноября 1917 г. в «Рабочей газете", в частности, говорится: "Все восемь месяцев наша партия ... боролась против тактики, ведущей к изоляции пролетариата, и против той идеи, что наша революция может непосредственно перейти в революцию социалистическую. И вот теперь, когда большевикам удалось путем чисто военного переворота, преторианским путем, опираясь на штыки и пулеметы, проделать свой опыт якобы социалистической революции; когда они за несколько дней своего господства успели уже совершить целый ряд преступлений, позорящих знамя социализма, которым они прикрываются, теперь Центральный Комитет, занявший вначале резко враждебную позицию ко всей их авантюре, счел возможным капитулировать перед большевиками и вступить с ними в переговоры о совместном образовании Социалистического министерства".

Приехавший с Кавказа Церетели был против раскола и уговорил отколовшихся цекистов вернуться, когда переговоры с большевиками об однородном демократическом правительстве не состоялись (по той простой причине, что большевики на эти переговоры не пошли). Большинство вернулось, написав соответствующее заявление. Но подписи Б. О. под ним нет.

Дату ухода некоторых членов и кандидатов из ЦК Г. Аронсон считает датой оформления правого течения в меньшевизме, имевшего значение, выходящее за рамки только внутрирусского явления¹.

Меньшевики, считавшие еще не все потерянным, полагали необходимым сосредоточить основные усилия на защите будущего Учредительного собрания. По инициативе Церетели был создан Союз защиты Учредительного собрания, в который вошли меньшевики-оборонцы, эсеры, народные социалисты, кадеты, кооператоры. Союз действовал энергично, хотя большевики ставили всяческие препоны его проникновению в рабочую и солдатскую среду². Противоправительственная манифестация 28 ноября 1917 г. была организована этим Союзом³. Вла-

 

сти были очень напуганы, считая, что она могла превратиться в вооруженное выступление, и приняли крутые меры, объявив сразу же, 28 ноября вечером, кадетов вне закона, а 16 декабря арестовав Союз защиты Учредительного собрания. В числе арестованных был и Б. О.. Каким-то образом арестованные умудрились довести до эсеровской газеты "Дело народа" воззвание с такой концовкой: "Считая по принципиальным соображениям совершенно невозможным вступать в какие бы то ни было сношения с временщиками, мы, члены трех социалистических партий (имеются в виду меньшевики, эсеры и народные социалисты — Я. 5.) перед лицом всех граждан России протестуем против совершенного над нами насилия. Мы призываем товарищей и всех граждан продолжать борьбу за Учредительное собрание, которое положит конец большевистскому самовластию". Петропавловская крепость, Екатерининская куртина, 19 декабря 1917 г. и четырнадцать подписей, в числе которых Богданов, Левицкий, Ермолаев.

Об этом первом аресте при советской власти я не слышала в семье, по-видимому, он был непродолжительным, так как в начале 1918 г. вновь прослеживается деятельность отца (о чем ниже). Однако, я не знаю, был ли он освобожден еще до Учредительного собрания, то есть стал ли участником или свидетелем всех трагических событий — разгона самого Собрания, разгона демонстрации в его защиту, крушения последних надежд¹.

После Октябрьского переворота ВЦИК первого созыва формально распущен не был, он влачил довольно жалкое существование в расчете на возрождение после Учредительного собрания. 10 января 1918 г., через несколько дней после разгона Учредительного собрания и на другой день после похорон его защитников, состоялось последнее заседание Бюро ВЦИКа первого созыва, на котором оно заявило о самороспуске по той, как сказал Дан, причине, что "наши надежды на крушение большевистского режима не оправдались, и теперь трудно быть оптимистом, чтобы сказать, что это скоро случится"².

Разгон Учредительного собрания и расстрел демонстрации в его защиту с жертвами среди рабочих вызвали весьма негативную реакцию в рабочей среде. Голод, безработица, разруха, наступление немцев, красный террор с каждым днем усиливали недовольство. Оно достигло апо-

 

гея в начале марта, когда правительство переехало в Москву и вскоре по переезде заключило Брестский мир. Но еще до этого началось организованное движение рабочих столицы. У его истоков стоял Б. О. Вот как описывает социал-демократ Ю. П. Денике рождение идеи выборов уполномоченных от фабрик и заводов, впервые реализованной на Путиловском заводе:

"Вскоре после этого (После бурного собрания на Семяниковском заводе, двое или трое рабочих которого были убиты при разгоне демонстрации. — Н. Б.) Б. О. Богданов и я ехали на собрание на Путиловский завод. По дороге мы обсуждали вопрос, что же делать дальше. Наши успехи не удовлетворяли нас обоих. Мы побеждали большевиков на одном собрании за другим, но на этом дело останавливалось... Мы думали о том, как закрепить наши успехи. Для Б. О. было характерно больше, чем для меня, мыслить, так сказать, в организационных формах. У него сейчас же возникла идея всюду призывать к созданию новой, выборной, независимой организации.

С этим мы и пришли на Путиловский завод. Я выступил первым, и большинство собрания явно было на моей стороне. Видя, что они проигрывают на таком важном для них предприятии, как Путиловский завод, большевики попытались повернуть настроение собрания... Тогда взял слово Б. О. и закончил речь призывом выбирать представителей Путиловского завода в новую организацию — Собрание уполномоченных петербургских фабрик и заводов. Так возникло Собрание уполномоченных"¹.

Здесь нужно сделать следующее замечание. Конечно, идея выборов уполномоченных не возникла у Б. О. "сейчас же", просто он решил применить в настоящей обстановке тот опыт организации рабочих, который был ему известен еще со времен выборов в Рабочую группу Военно-промышленного комитета. Об этом же говорит М. С. Бернштам, автор комментариев к книге "Независимое рабочее движение в 1918 году": "По-видимому, Б. О. Богданов предложил те термины и внешнюю институциональную форму, в которой оформилось в 1918 г. Собрание уполномоченных фабрик и заводов Петрограда. Эти термины и форма внешне восходят к одноименному институту, созданному в 1915-17 гг., в котором Б. О. Богданов принимал ведущее участие"².

 

Первые собрания уполномоченных от фабрик и заводов Петрограда происходили еще в январе 1918 г., но окончательно движение уполномоченных оформилось в марте. Судя по протоколам чрезвычайных собраний уполномоченных, в марте-апреле Б. О. принимал в них деятельное участие. В комментариях к выше упомянутой книге указывается, что с июня его деятельность в этом движении документально не прослеживается. Активистами движения уполномоченных являлись, помимо Б. О. и Денике, Батурский, Дюбуа, Кучин-Оранский, Абрамович и ряд других меньшевиков. Меня, как и Солженицына, который брошюру с протоколами нескольких собраний уполномоченных считает "драгоценнейшей книгой своей библиотеки", особенно поразила декларация, принятая уполномоченными на собраниях 13-15 марта с обращением к открывавшемуся в Москве IV Всероссийскому съезду Советов. Б. О. активно выступал на этих собраниях, вносил предложения, и я не сомневаюсь, что внес свою лепту в самую декларацию. Можно сказать, что она написана кровью, это гневный крик возмущения и протеста! Приведу несколько фраз:

"...Нам обещали немедленный мир, демократический мир, заключенный народами через головы своих правительств. А на деле нам дали постыдную капитуляцию перед германскими капиталистами... Нам обещали хлеб. А на деле небывалый голод. Нам дали гражданскую войну, опустошающую страну и вконец разоряющую ее хозяйство.

...Нам обещали свободу. А что мы видим на деле? Где свобода слова, собраний, союзов, печати, мирных манифестаций? Все растоптано полицейскими каблуками, все раздавлено вооруженной рукой. В годовщину революции, оплаченной нашей кровью, мы снова видим на себе железные оковы бесправия, казалось, вдребезги разбитые в славные февральские дни 1917 г. Мы дошли до позора бессудных расстрелов, до кровавого ужаса смертных казней, совершаемых людьми, которые являются одновременно и доносчиками, и сыщиками, и провокаторами, и следователями, и обвинителями, и судьями, и палачами... Мы, рабочие петроградских фабрик и заводов, требуем от съезда:

1)    отказа утвердить кабальный предательский мир;

2)    постановления об отставке Совета народных комиссаров;

3)    немедленного созыва Учредительного собрания..."¹

 

Наивно думать, что эта декларация была зачитана на съезде. Но движение ширилось. Оно захватило ряд крупных городов— Москву, Тулу, Харьков, Екатеринослав, Самару. К маю-июню движение уже имело внушительные масштабы, была назначена на 20 июля Всероссийская конференция уполномоченных и подумывали о съезде, а в порядке подготовки к нему на 2 июля намечалась всеобщая забастовка. Всем этим мероприятиям не было суждено свершиться — в июле в Петрограде и Москве были арестованы руководители движения. Был арестован и Б. О. и снова посажен в Петропавловскую крепость. Поначалу этот арест не вызывал больших тревог. Мама регулярно передавала отцу продукты, книги, письма, получала записки от него, разговаривали с ней вежливо. Все резко изменилось после выстрела Каплан 30 августа. Когда мама в очередной раз подошла к окошку комендатуры, передачу у нее не приняли, а из окошка раздался гневный выкрик: "На террор ответим террором!" Раскручивался виток новых массовых арестов. Арестованным в связи с движением уполномоченных могло грозить все, что угодно, вплоть до расстрела. В комментариях к статье Далина приведен рассказ Д. Б. Рязанова о первоначальном решении ЦК приговорить лидеров движения уполномоченных к высшей мере и о том, что решение это было потом отменено¹. Узникам Петропавловской крепости стало об этом известно, затем известие это дошло и до внутренней охраны крепости, которая, будучи на стороне заключенных, начала вести подкоп к Неве. Об этом мне рассказывал отец². Но обошлось. К осени всех освободили.

Дальнейшее пребывание в Петрограде смысла уже не имело. Советы стали однопартийными, редакции газет разгромлены и закрыты, движение рабочих раздавлено. Бывшие советские и партийные ли-

 

деры начали разъезжаться. Церетели уехал в Грузию, Дан — в Смоленск, а одесситы Гарви, Богданов, Астров, Коробков — в Одессу.

Еще одно событие ознаменовало 1918 г. — смерть и похороны Г. В. Плеханова. Он умер 30 мая в Финляндии, в санатории Питкяярви и похоронен 9 июня на Волковском кладбище в Петрограде. Отец, относившийся к нему благоговейно, считавший его родоначальником и классиком русской социал-демократии, "олимпийцем", принял самое активное участие в его похоронах. Вот что рассказал он мне в 1959 г.:

"Похороны были организованы меньшевиками из группы "Единство", сторонниками Плеханова. Гроб с телом Георгия Валентиновича был установлен для прощания в помещении Вольно-экономического общества. Большевики не присутствовали на похоронах, им рекомендовали в них не участвовать. Венков было много, и только один — от большевиков, точнее, от одного из них, от Рязанова. В траурной процессии, шедшей по Невскому, участвовало тысяч десять, но по тротуарам и окольными путями шло еще много людей. Я был председателем траурного митинга, который происходил на площади у Казанского собора и на кладбище. Площадь у Казанского собора была выбрана по той причине, что на ней впервые выступал молодой Плеханов. Выступающих на траурном митинге было много. Помню свою стычку с Потресовым, которому я не давал слова, так как хотел, чтобы раньше выступил рабочий".

Мама вспоминала, что после окончания похорон со всех венков поснимали ленты и унесли с собой, пряча из соображений безопасности под одеждой. Мама тоже была укутана лентами.

В 1992 г. мне довелось прочитать ряд старых газет ("Слово народа", "Московские новости", "Новая жизнь") с сообщениями о смерти Плеханова, заметками о похоронах и прочим. Организацию похорон взяло на себя не только "Единство", но и Собрание уполномоченных от фабрик и заводов Петрограда и Москвы. Уполномоченные же открыли траурное шествие, за ними шли рабочие петроградских заводов. В процессии участвовали десятки тысяч (было воскресенье). На площади у Казанского собора выступил председатель Собрания уполномоченных (петроградских) Е. С. Берг. Митинг на Волковском кладбище открылся выступлением Л. Г. Дейча, потом говорили А. Н. Потресов, С. Семковский, рабочие, в том числе Глебов — один из лидеров движения уполномоченных. Большевики устами Зиновьева в "Правде" объявили о том, что Плеханов умер для них еще в 1914 г., и поэтому они на похороны не пойдут. "Мы не сомкнем своих рядов с буржуазией".

Плеханов вернулся в Россию в марте 1917 г. Б. О. встречался с ним по приезде на заседаниях Всероссийского Совещания

 

Советов (на фотографии этого Совещания — см. обложку — оба сидят в первом ряду). Об этом его рассказ:

"Когда Плеханов возвращался из-за границы, Исполком Петроградского Совета поручил Чхеидзе и мне встречать его на вокзале. Вокзал был запружен огромным количеством людей. Когда Плеханов с женой вышли из вагона, их попросили пройти в царские комнаты вокзала. Георгий Валентинович производил впечатление старика. Со всех сторон на него напирали, разобщили с женой, он все время беспомощно озирался и звал: "Роза, Роза!" В царских комнатах его ожидали Чхеидзе и я. Чхеидзе произнес приветственную речь, затем несколько слов сказал я, а потом стал говорить Плеханов. Гордо выпрямившись, уже забыв про свою недавнюю растерянность и про Розу, он произнес очень резкую речь, в основном направленную против меньшевиков в связи с их отношением к войне. Стоять мне и Чхеидзе было очень неловко.

Плеханов организовал свою "партию". Фактически же это была небольшая группа, сложившаяся вокруг издаваемой Плехановым газеты "Единство". Плеханов требовал полноправного представительства в Исполкоме Совета. Вопрос этот обсуждался на заседании ОК меньшевистской партии, где резко против представительства группы Плеханова выступил С. О. Ежов-Цедербаум на том основании, что оно усилило бы вес практически несуществующей партии. Я возражал Ежову не потому, что был с ним не согласен по существу, а потому что у Плеханова учились все социал-демократы. Принято, однако, было предложение Ежова. Я был представителем от партии в Исполкоме Совета, поэтому должен был доложить это мнение ОК в Исполкоме. Рассказав о решении ОК, я высказал свое особое мнение об удовлетворении просьбы Плеханова. Надо сказать, что до этого разбирательства Исполком Совета предложил дать Плеханову совещательный голос, но он отказался, требуя полных прав".

В протоколах заседаний Исполкома обсуждение этого вопроса не нашло своего отражения. В списке членов Исполкома Петроградского Совета, помещенном там же, ни Плеханов, ни кто-либо из его группы не значатся ни с решающим, ни с совещательным голосом, но в протоколе заседания Бюро Исполкома от 29 мая 1917 г. зафиксировано: "Бюро 4-мя голосами против 3-х постановило предоставить группе "Единство" одно место в ИК"¹.

Продолжаю рассказ отца: "Вскоре происходило Всероссийское Совещание Советов, членом Президиума которого я был. Как-то, когда

 

я находился в комнате за Президиумом, туда вошел Плеханов. Обратившись к кому-то, он спросил — как можно получить мандат на Совещание? Ему указали на меня. Постояв секунду, он повернулся и вышел. Пришлось посылать ему мандат с нарочным".

Плеханов принимал участие в Совещании и, как упоминалось выше, при закрытии Совещания выступил с речью, в которой выразил свое полное удовлетворение Совещанием и принятыми резолюциями.

И еще рассказ Б. О., услышанный им от жены Георгия Валентиновича, Розы Марковны Плехановой:

"Когда Георгий Валентинович заболел, его хотели отправить лечиться в Финляндию, и в ожидании отъезда он проживал в Царском Селе. Роза Марковна была все время при нем, буквально не отходя от его постели. Как-то в час ночи раздался страшный стук в дверь. Роза Марковна подошла к двери: "Кто там?" — "Откройте, к Плеханову". Открыла, вошли матросы. "К нему нельзя, он болен!" Ее отстранили, она побежала вперед, к постели Георгия Валентиновича. Матросы ворвались в комнату. Плеханов проснулся, привстал. "Вы — сенатор Плеханов?" Плеханов с трудом поднялся и, держа впереди себя руки, сказал, какой он сенатор. Матросы выслушали и ушли".

Очень возможно, что в связи именно с этим инцидентом меньшевики-оборонцы (225 человек) 5 ноября 1917 г. обратились к Плеханову с письмом в "Рабочей газете", где выражали негодование и сочувствие по поводу того насилия, которому Плеханов был подвергнут "одной из банд, организованной и направленной большевиками".

 

* * *

 

Я пыталась представить основные направления деятельности Б. О. в предреволюционную и революционную пору. С самого начала мне было ясно, и я писала об этом, что вырвать его из контекста событий, идей, действующих лиц невозможно. И, выполняя поставленную перед собой задачу об освещении деятельности именно Б. О., я тем самым как бы акцентировала его роль. Мое повествование несомненно предполагает знание читателем основных событий, действующих сил и лиц и призвано только к тому, чтобы, опираясь на разбросанные по разным более или менее доступным источникам факты, мнения, впечатления, найти место Б. О. Он не оставил своих мемуаров, писем, книг, как это сделали многие активные деятели революции, оказавшиеся потом в эмиграции — Дан, Церетели, Чернов и другие; он не писал своих записок по ходу событий, как это делал, зачастую забрасывая другие дела, Суханов; он не имел ни одной из этих возможностей, так как был хорошо упря-

 

тан и опечатан впоследствии, а во время революции был ее неутомимым работником. Надеюсь, последнее мне удалось продемонстрировать.

Не боясь преувеличений, можно констатировать, что Б. О. был основным организатором практической работы Петроградского Совета РиСД, его Исполкома и Бюро, важнейших секций, а позднее — ВЦИК и его Бюро. Будучи трезвым политиком, влиял и на политические решения. Из трудных ситуаций умел находить выход и оперативно действовать. Однако ему не хватило дальновидности, и он не сумел вместе со всеми демократами — правыми, левыми, центром, эсерами — оценить грозной опасности большевизма. Думаю, он мог бы сказать вместе с Церетели: "Но то, чего мы не предвидели — это возможность, что сам большевизм возьмет на себя осуществление самой страшной реакции, тоталитарное уничтожение всякой свободы, угнетение и порабощение народных масс"¹.

Конечно, в дальнейшем Б. О. занимался анализом причин поражения Февральской революции и говорил об этом не только своим ближайшим товарищам, но и большой соловецкой аудитории, о чем упоминали находившиеся вместе с ним в Соловках Б. М. Сапир² и В. О. Рубинштейн (см. Приложения 2 и 4). К сожалению, содержание этих разговоров осталось нам неизвестным.