- 155 -

17. ПРОВАЛ

Как я понял, примерно в 1973 году Демократическое Движение Эстонии фактически разделилось на две самостоятельные, хотя и

 

- 156 -

тесно сотрудничавшие организации. Юскевич, Киренд и их едино- ' мьппленники отделились от Солдатова и его людей. Это и привело организацию, уже пять лет действовавшую в подполье (формально, то есть, с момента принятия программы, а фактически — много дольше), к провалу. Если у Солдатова все связи и прочие активы организации оставались прежними, то Юскевичу и Киренду приходилось начинать заново. Они приступили к усиленной вербовке новых, «массовых» членов в рабочей (преимущественно, шоферской) среде. Между тем, КГБ Эстонии было встревожено активной деятельностью неуловимой организации: многие радиостанции мира передавали ее обращение в ООН, исторически и юридически обосновавшее право Эстонии на независимость в соответствии с целями и резолюциями ООН. (Как шутил кто-то на Западе, «если бы они были неграми, они бы сразу получили независимость, но ведь они белые...»). В этих, совпавших по времени условиях активизации Комитета ГБ и раскола подполья чекистам удалось внедрить двух своих агентов в

окружение Юскевича.

Провал был бы, возможно, не таким значительным, если бы Артем не нарушил одно из правил конспирации: ни под каким предлогом не собирать вместе членов организации. Но ему, естественно, хотелось, чтобы вновь принятые члены поскорее спаялись с ветеранами, переняли дух и традиции, уже выработанные Движением. Он устроил дома празднование дней рождения, на которые пригласил весь круг своих связей, как выяснилось — включая и провокаторов... В числе гостей был и Калыо Мятик... С этого момента за Калью началась слежка.

Одновременно, как я упоминал, ГБ напало и на след удаленного из ДДЭ «Врача» (Варате), который помог чекистам получить улики на Сергея Солдатова. Так обозначился круг людей, намеченных к аресту: Мятик, Солдатов, Юскевич, Киренд.

— Я должен был поехать по движенческим делам в Ленинград, — рассказывает Сергей. — На вокзале заметил необычно густую слежку. Оторвался от них, вернулся домой; утром на движенческой машине уехал из Таллинна и сел в поезд по дороге, на одной из станций. Конечно, благоразумней было, чтобы я повторил тот же прием и в Ленинграде — сошел на пригородной станции, не доезжая вокзала. Но захотелось проверить, не было ли какой-то случайности, простого совпадения дат моего отъезда с кагебистской акцией прочесывания. Я сошел на Балтийском вокзале в Ленинграде и сразу попал в такое плотное кубло кагебистов, что припомнить трудно

Оторвался от них...

— Сергей, несколько слов про то, как отрываешься.

— Видишь ли, они обычно по следу пускают агентов на машинах, которые тебя окружают на улице. Агенты имеют миниатюрны приемопередатчики вот тут, — он показал на отворот пиджака, — и обмениваются постоянно информацией, куда ты идешь. Объезжают

 

- 157 -

тебя параллельными улицами, заезжают спереди и так далее. Но ты-то не на машине, у тебя нет скорости, зато есть свобода маневра. Ушел в необычном, неожиданном направлении, притом рывком — и они сбились... В общем, это надо показывать на местности: отрыв всегда конкретен... так вот, оторвался я от них в Ленинграде, обошел все квартиры, куда ехал, дал сигнал тревоги, чтобы все почистились, попрятались, замерли на какое-то время. А самого грызет: вдруг ошибка? Вдруг это не за мной, а просто что-то происходит на Балтийской ветке? Решил провести такую проверку: у меня в Ленинграде имелся случайный знакомый, не «движенец», а просто приятель, и я с ним в открытую, по почте, переписывался. Думаю: его адрес они, наверняка, знают. Если их мишень — я, то возле него будет «хвост», а если нет — будет чисто. Пошел к нему, переночевал, утром выхожу — батюшки! Толпятся и так нагло! Даже испугался, неужели сразу будут брать, у меня еще столько дел не закрыто. Нет, вижу — ведут на вокзал. Сел в вагон — они стерегут. В Кохтла-Ярве от них оторвался: соскочил с поезда, когда вагон уже тронулся. Пошел к матери — она живет там. Мать встретила нервно! Она была не в курсе моих дел, но о чем-то догадывалась, я видел... Когда стемнело, в дверь звонят. Я почему-то спокоен, абсолютно уверен, что все обойдется. Выхожу к порогу: «Вам кого?» «Сергея Солдатова», — отвечает незнакомый тип и лепечет какие-то глупости, мол, договорились с ним вместе в ресторан идти... Я резко отвечаю: «Он здесь не живет. Давно переехал в Таллинн». «Извините», — он ушел. Не узнал меня. Ну, правда, я очки снял, надел шапку, чтобы лысина не виднелась, а, главное, говорил так спокойно и резко, что он решил: Солдатова нет, на кого-то из соседей нарвался. Потом уже из материалов дела узнал, что возле дома в кустах сидела засада с ордером на мой арест... Спасло меня, конечно, то, что они всерьез не верили, будто, оторвавшись от «хвоста», я пойду прямо к матери... В общем, утром прошел не узнанным возле засады, использовал кое-какие приемы — сел в поезд и приехал ночью в Таллинн. Прихожу прямо к себе домой — меня встречает заплаканная Ильинична. Оказывается, ее с утра забрали с работы, и целый день в квартире шел жуткий обыск. Как-то мгновенно я понял, что мной одним на этот раз не ограничились. Ушел из дома и пошел к Мятику. Вижу с улицы: был обыск, хозяина дома нет. Понятно, в «Батарейке». У Мятика хранился ценный «движенческий» архив. Нюхом я чувствовал опасность, просил его давно — давай перепрячем в лес, там никто не найдет, а он все откладывал, занимался одним и, по-моему, ерундовским делом для Артема. Артем в практических делах настойчивей меня, я, бывает, по-интеллигентски уговариваю: «Сделай, пожалуйста», а у Артема ценный практический хапок. В общем, он уговорил Калью лучше моего, и мы опоздали на день-два с перепрятыванием архива... От Калью пошел к Киренду, оттуда к Юскевичу. Узнал — обоих взяли. Меня разыскивают. Я дал организации последние рас-

 

- 158 -

поряжения, указал, что и как без меня делать, и ушел на запасную явку. Это был хутор, предоставленный в полное мое распоряжение, с неограниченным количеством еды, с книгами и прочими жизненными удобствами, где я мог годами скрываться без риска встретить оперативников ГБ. Посидел я несколько дней и решил вернуться домой, то есть под арест. Понимаешь, чувствовал — не могу. Представлял — как товарищей мучают, думал, что пытают... Мы знали, что в особых, редких случаях, когда это нужно, гебисты получают от Президиума Верховного Совета разрешение применять пытки (они пытали Винса, чтобы получить информацию о подпольной баптистской типографии). Я был уверен, что, столкнувшись с людьми, которые ничего и никого не выдают, с организацией, которая действовала много лет, они используют пытки. А я в это время буду отсиживаться на хуторе? Нет. И вернулся домой. Там меня и взяли.

Этот поступок вызвал резкое осуждение со стороны более, как я упоминал, «земного», что ли, Артема Юскевича:

— Ему всегда хотелось посидеть, помучиться, я знаю! Он еще в шестьдесят восьмом году рвался в тюрьму, мы его сзади за полы пиджака держали, еле отговорили. Зачем он нужен организации на скамье подсудимых, если у него появился шанс остаться на воле и продолжать борьбу! Для нас? Нам было бы лучше, если бы оттуда, с той стороны проволоки, он координировал кампанию за наше освобождение...

Артема поддержал героический в нужных обстоятельствах, но опытный и прирожденный политический тактик — Паруйр Айрикян.

— Если у Сергея, действительно, появился шанс избежать ареста, правильнее было бы использовать это, чтоб организация на воле действовала более эффективно.

Но Сергей оставался при своем мнении:

— Без меня процесс был бы сорван и его пропагандистское значение приблизилось бы к малой величине. Я говорил, что «Врач» — Варате — выдал все, что знал. Но — мало того! Когда я оказался в «Батарейке», картина выяснилась такая. Дрогнул Киренд: видимо, гебистам удалось сыграть на его семейном положении — у него только что родился ребенок, жена осталась одна — в общем, Матти Киренд дал кое-какие показания. Не совсем безупречным оказался и Артем: он огрызался и отбивался очень агрессивно, но ошибку сделал — показания Киренда подтвердил, а этого, конечно, не нужно было делать. Только Калью Мятик держался непоколебимо. Мне удалось установить связь в тюрьме с «подельниками» (тут Сергей поделился со мной техникой этой связи, но поскольку она тоже — кто знает — может ему пригодиться, я решил опустить этот кусок рукописи). В своих «дацзыбао» — так Сергей именовал записки к товарищам — я заклинал их держаться. По отношению к Варате все оказалось бесполезным — он прислал в ответ послание: «Перестаньте корчить из себя Наполеона». Я ответил: «Лучше быть Наполео-

 

- 159 -

ном, чем Иудой». Тогда он замолчал. Больше я не имел ни одной его записки. Но Киренд, «Иисус» (он был похож на Христа с иконы), будто сбросил с себя гипноз. Он стал брать свои показания обратно — одно за другим. К началу суда он снова превратился в прежнего Киренда. За ним повернул и Юскевич. Он, правда, финальный шаг сделал только на суде: еще при закрытии дела все же признавал себя виновным, но на суде выпрямился и держался мужественно и безупречно.

Самьм страшным днем жизни я считаю тот, когда нас отправили в Москву, посреди следствия — в институт имени Сербского. Эстонским гебистам надоели наши показания...

— Какие именно?

— Я, в основном, ссылался на свою плохую память. Не помнил ничего... Ну, нас отправили вдвоем с Калью. Остальных оставили в Таллинне, остальные казались «нормальными»... Гебисты даже не скрывали, что наше возвращение на следствие не ожидается. Значит, вечная койка в психичке! Я понимал, что меня выпустят оттуда, только когда я на самом деле превращусь в бессмысленного, слюнявого идиота. Представлял, как возвращаюсь в таком состоянии в Таллинн, где меня знали. Молил Бога об одном — о лагере. Пусть семнадцатый, пусть девятнадцатый — лишь бы не это...

От «койки» нас с Калью спасла Ильинична, я в этом совершенно уверен. Каким-то чудом ей удалось узнать, где мы находимся, она явилась за мной в Москву, ударила во все звонки и нажала на все кнопки — а время было такое, когда вокруг спецпсихичек поднялся всемирный шум после книги Буковского: в общем, к неудовольствию эстонского ГБ, нас решили считать здоровыми и предоставили расхлебывать процесс, как сумеют местные «специалисты»...

И вот теперь, когда я думаю, как бы они спланировали дело без меня, то есть, если бы я не явился под арест, то прихожу к такому выводу: Калью Мятика — одного — наверняка бы заключили в психичку. На процессе сидело бы трое: предатель Варате, сломленный Киренд и упирающийся, но все же признавший себя виновным, Юскевич. Варате вышел бы из зала суда с условным сроком, а Киренд же с Юскевичем получили бы сроки малые (Артему до суда планировали три года, это уж за речи на суде добавили до пяти), так вот — они получили бы малые сроки, и процесс ДДЭ прозвучал бы тихо. Это был бы почти проваленный процесс. И поэтому, я считаю, что мне нужно было пойти под арест!