На Пихтовке

До начала Великой Отечественной войны наша семья, то есть бабушка Павла Ивановна, я, мама, ее сестра Ольга и

брат Николай жили в Нижнем Тагиле на частной квартире. Дяде Коле, к тому времени работавшему в отделе главного механика Уралвагонзавода, предложили переселиться в небольшой городок километров в семи от завода, именуемый Пихтовкой. В поселке стояло около 30-ти одноэтажных коттеджей, построенных в конце 30-х годов по немецкому проекту и рассчитанных на 2-х хозяев. В изумительно красивом месте, под пихтовой горой, стояли улицей эти уютные дома. В каждой половине дома было по четыре комнаты, большая кухня с отдельной дверью на улицу, застекленная открытая веранда, выходящая в небольшой садик. Вдоль домов прямо с завода провели асфальтированную дорогу, ходил рейсовый автобус. При въезде в Пихтовку стояла автономная котельная, дающая тепло всему мини-городку. Население поселка составляли семьи инженерно-технических работников завода. Весь городок утопал в густом пихтовом лесу. Целительные ароматы пихтача наполняли все вокруг. Вдоль неширокой асфальтированной дороги пролегала специальная дорожка для велосипедистов, поодаль которой стояли заросли шиповника, и проходила кромка леса. Открытая веран-

да и палисадник дома вели на улицу маленького городка, а с черного хода кухни можно было выйти прямо в лес и собирать грибы и ягоды, растущие здесь в изобилии. Мои первые детские воспоминания хранят образ огромной красавицы-березы, растущей у порога кухни, в тени которой мы с мамой часто отдыхали. С другой стороны дома через дорогу — фонтан в виде большого цветка, вытесанного из камня. Он стоял на цветущей поляне среди зарослей шиповника, окруженный огромными синеватыми лапчатыми пихтами.

Для нашей семьи, скитавшейся по частным квартирам Нижнего Тагила, дом на Пихтовке был неожиданным чудом. Бабушка, которая очень любила цветы, насадила в гипсовые вазоны и причудливые подставки, сооруженные на открытой веранде дома, Душистый табак, настурцию, левкои и флоксы. В палисаднике у нас росли розы разных сортов. Вечерами мы наслаж-

дались этими цветочными ароматами, перемешанными с лесным воздухом. Собираясь вместе, мы слушали поселившегося в кустарнике у нашего дома соловья. Помню, как всех напугала летучая мышь, внезапно свалившаяся на белое платье тети Лели. А какой невероятно большой и таинственно-далекой казалась ночная луна, в отблеске которой розовые кусты отбрасывали длинные призрачные тени! В них что-то шелестело и стрекотало. Свою нотку нежного аромата в этот сказочный мир вливали лесные ландыши, растущие прямо у фонтана через дорогу. Наверное, эти тихие минуты, наполненные радостью общения с природой, даны были нашей семье, как передышка перед предстоящими тяготами голодного военного тыла.

В двух соседних комнатах нашего дома жила семья репрессированного священника Леонида Коровина.

Война нас застала уже на Пихтовке. Голод, нищета и лишения подкрадывались постепенно. Сначала с перебоями стал ходить рейсовый автобус до поселка, затем появились длинные очереди в магазине... В разговоре взрослых часто мелькало слово «карточка», которое врезалось в мою детскую память особенно остро.

С питанием становилось все хуже и хуже, женщины, собираясь группами по 5-7 человек, отправлялись в деревни, чтобы поменять что-то из одежды на муку, крупу или картошку. Продукты проедали и снова подбирали одежду, уже на следующий обмен. Мама тоже включилась в эти изнурительные походы и ни свет, ни заря уезжала, чтобы успеть вернуться в тот же день. Она работала в то время швеей-надомницей и дневные отлучки за продуктами покрывала ночной работой. Продукты приходилось нести на себе — это очень подорвало ее здоровье: она получила грыжу и потом всю жизнь страдала от мучительных болей.

Голод нарастал. Скоро менять уже было нечего, да и в деревне все оскудело, а продуктов давали все меньше и меньше... Выстаивая многочасовые очереди, бабушка, пряча глаза, приносила все меньше хлеба. Жить в городке становилось сложнее. Жители Пихтовки часто вынуждены были возвращаться с завода пешком, а иногда вообще не могли добраться до дома.

Вскоре для танков, которые начал выпускать «Уралвагонзавод», потребовались испытательные полигоны. По распоряжению завода, все неработающее население поселка, кроме детей и стариков,

было отправлено на раскорчевку леса. Мама тоже попала на эту работу. Кругом — вековые, хвойные леса. Деревья пилили и вывозили специально обученные бригады. На огромных оголившихся площадях оставались крепкие пни поваленных лесных кедров, которые и должны были раскорчевывать небольшая кучка женщин да несколько дряхлых стариков. Пни, разросшиеся на несколько метров в ширину, увозили, площадь выравнивали и превращали в полигон для испытания новой техники.

Даже для крепкого здорового мужчины раскорчевка леса вручную — это непосильно тяжелый труд. Что же говорить о постоянно недоедающих женщинах, работающих каелками, топорами да пилами. Вечерами мама приходила чуть живая. Ни говорить, ни есть она уже не могла. Только пила воду и валилась от усталости с ног... Полежав несколько часов, она вставала и садилась за швейную машинку, чтобы выполнить и эту норму, без которой можно было лишиться продовольственной карточки. А с утра — снова на раскорчевку...

Оголилась наша Пихтовка. Раньше мне казалось, что никто не доберется в этот дремучий лес, до которого, как в сказке, три года скакать... Но сейчас,

если взглянуть по обе стороны Пихтовки, можно увидеть деревни, которые скрывались ранее за высокими кедрами, да ферму, одиноко стоящую на горизонте. Я хорошо помню свои детские впечатления того времени. Передо мной — пихтовая гора, вся покрытая одинокими пнями. Щемящее чувство утраты. Разрушился фонтан через дорогу, улетел соловей, и ухаживать за бабушкиными розами уже не было сил. На открытых полигонах рядом с поселком стали размещаться подразделения новобранцев — молодых солдат, еще не побывавших на фронте. Зимой они так замерзали на лютом ветру, что просились погреться в наши дома. Конечно, их пускали. С голодными, не по возрасту усталыми глазами и часто отмороженными руками, они набивались в комнату. Кто-то из них (очевидно, посмелее) просил: «Мамаша, дайте, пожалуйста, горячей водички попить...» Бабушка откликалась на все их нужды. Она оттирала им замерзшие руки, смазывая их жиром, поила горячим чаем... Мама, не выдерживая, уходила плакать на кухню. Минут через двадцать командиры поднимали их и вновь уводили на предбоевую подготовку. Вытирая тряпкой растаявший от солдатских сапог снег, бабушка вздыхала:

«Мучают мальчишек...» Помню, как однажды мама, думая, что я не слышу, сказала бабушке: «А сколько их не вернется домой... Совсем почти дети...»

С каждым месяцем в коттеджах становилось все холоднее, батареи почти не грели. Руки коченели так, что мама уже не могла шить по ночам на швейной машинке. В одну из морозных ночей, когда температура на улице опустилась до 30 градусов, батареи почти во всех домах поселка разморозились. Жить на Пихтовке стало невозможно. Люди начали покидать дома. Укладывая свой скарб и прощаясь друг с другом, они плакали. Так мы снова оказались в Нижнем Тагиле, где нашей семье дали две комнаты. Мне было тогда около пяти лет.