- 84 -

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

в которой рассказывается о переезде в Инту,

о работе, о людях и многом другом,

связанном с Интой, где мы прожили 10 лет

Станция Инта, как и другие незначительные станции северной дороги, вроде Кось-Ю, Ишиель, Сень-Ю, Кажим, мало кому известна. Все знают Печору и Воркуту — конечный пункт этой дороги.

Инта, куда мы переехали, это шахтерский поселок городского типа, расположенный в 20 км от станции Инта. Шахтеры, работающие в забоях шахт, только заключенные. Поэтому здесь расположены спецлагеря с контингентом, осужденным на длительные сроки, от 10 до 25 лет. Это закрытый лагерь — "спецлаг" с особо строгим режимом, без права переписки, получения свиданий и посылок. На ночь бараки закрываются на замок. На одежде заключенных спереди и сзади номерные знаки. Сами шахты тоже ограждены колючей проволокой со сторожевыми вышками. Заключенных, работающих за пределами лагерной зоны, выводят на работу под усиленным конвоем со сторожевыми собаками.

Будучи сам в заключении, я только слыхал о таких лагерях, но заключенных с номерами впервые увидел здесь. Ну, а для Сонечки это было вообще экзотикой. Здесь находились лица, осужденные за "измену родине" (военнопленные), за сотрудничество с немцами и другие "преступления", сфабрикованные органами НКВД—МВД.

Доступ в лагерь посторонним был строго ограничен, и только по особым пропускам. Но мы знали, что там находились известные артисты, крупные инженеры из плеяды Рамзина, кремлевские врачи и многие другие.

Мы с Сонечкой наблюдали, как жена народного артиста Бориса Чиркова, под конвоем, расчищала снег на нашей улице. Артиста Ленинградского оперного театра (Мариинского) Печковского приводили с конвоем в дом культуры, где он выступал с концертами,

Инта находится за полярным кругом в 113 км от Печоры и не доезжая до Воркуты 187 км.

В Инте было лишь несколько улиц, застроенных двухэтажными и одноэтажными бревенчатыми домами, бараками и несколькими современными домами из кирпича. Была уже трехэтажная школа на 900 детей, здание дома культуры и дворца спорта, и, естественно, здание управления комбината "Интауголь".

Асфальта нигде нет. Дороги отсыпаны угольным шлаком. Не везде дощатые тротуары. Весной и осенью непролазная грязь.

За 10 лет до нашего приезда здесь было сплошное болото, землянки, палатки и лагерные бараки, огражденные колючей проволокой. Тогда еще не было спецлагеря. Шахты только начинали строить. Строилась тепловая электростанция и дома для жилья. Добираться сюда можно было только пешком или водным

 

- 85 -

путем через реки Печору—Усу, Кожим, Кось-Ю и Инту на мелководных баржах. Но в основном заключенных пригоняли пешком от Печоры. Железной дороги и в помине не было. Это нам рассказывали старожилы.

К нашему приезду все уже было благоустроенно. Электростанция подает электроэнергию и тепло в дома. По городу для этой цели проложены утепленные деревянные коробы для паропровода. В земле прокладка невозможна из-за вечной мерзлоты. На полную мощность работают шесть шахт, ежедневно отгружающих по несколько составов угля.

Начальником теплосилового хозяйства был вольнонаемный инженер Наум Борисович Брейзман. По иронии судьбы он сам из Житомира и здесь встретил близкого знакомого, заключенного Леву Крупника, о котором речь пойдет ниже.

Жена Брейзмана, Таисия Яковлевна Генис, врач, работала начальником санчасти пятого спецлагерного отделения. Позднее мы стали очень близкими друзьями, и она нам рассказывала о многих "чудесах" лагерной жизни. Дружба наша сохранилась до сих пор.

Квартиру, как и обещал начальник, нам дали через две недели в старом бараке — одну комнату. Положение с квартирами было очень тяжелое, и мы были рады этому. В бараке тринадцать комнат и две кухни. В каждой комнате по семье. Кухни общие. Никаких удобств — ни воды, ни туалета. Только центральное паровое отопление. Наша комната — примерно 16 кв. м. Комната очень запущенная, грязная. Мы занялись приведением ее в порядок. Ошпарили стены кипятком, оборвали обои. Пригласили мастера. Он побелил комнату с медным купоросом, покрасил пол, двери, окна, батареи. Комната буквально преобразилась, и можно переезжать.

Сонечка еще не работала и могла уделить внимание благоустройству. Мебели у нас почти не было. Расставили то, что было, повесили занавески, убрали постель, и комнату не узнать. Думаю, что это было не хуже, чем в Чебоксарах или в полутемной комнате Минска. Главное, что мы вместе, в тепле (на севере — это главное) и устроены. У Сонечки проблем с работой нет. Она переведена районным отделом народного образования в десятилетнюю школу. Большего ей и не надо. Она не сетует на захолустье, коммуналку и прочие неудобства, которыми я ее "наградил". Это только начало нашего пути, и, возможно, нам придется здесь прожить много лет.

С работой мне повезло. И начальник, и главный бухгалтер показались в высшей степени порядочными людьми. Мой непосредственный руководитель — Синеглазов Георгий Николаевич, тоже бывший заключенный, очень привязался ко мне. Он оказался человеком близким мне по духу, человеком высокой культуры. много читал, прекрасно разбирался в искусстве, писал стихи,

 

- 86 -

играл на скрипке, да и в работе был большой специалист. Мы очень хорошо сработались, совместно внедряли новые прогрессивные методы учета. Даже Сонечка в курсе наших новинок.

Наша дружба семьями стала очень крепкой. Мы дружили с ними и за пределами севера, буквально до их смерти. Такое знакомство на первых порах радовало и меня и Сонечку.

Я уделяю так много внимания описанию Инты, потому что этот наш причал связан с большим периодом жизни на севере, который окажется самым интересным и творчески насыщенным.

Моя сестра Соня оставалась в Печоре. Она совсем одна. Живет в одной комнате с чужой, знакомой по лагерю, женщиной. Нам казалось диким — жить на севере врозь. Решили забрать ее к нам: в тесноте, да не в обиде. Договорился о работе для нее. Дали вызов. Она приехала к нам и начали жить втроем, как в той сказке. Сонечка — коммуникабельна, и умеет уживаться даже с чужими людьми, а это моя сестра и ее подруга юности. Конечно, было тесновато. Приходилось горы тетрадок ночью проверять на кухне, чтобы нам не мешать спать.

Со школой никаких проблем не было. Ее приняли с распростертыми объятиями — характеристика из предыдущей школы была отличной. Сразу ей дали десятый выпускной класс да еще седьмой. Кроме того, назначили классным руководителем десятого класса.

С каждым днем Сонечка все больше втягивается в школьный круговорот. Она попадает в свою стихию. Ее назначают вторым завучем школы. В школе 900 детей и один завуч не справляется. За короткий срок она завоевала общее признание и директора школы Рочева, и первого завуча Ирины Алексеевны Клыковой (кстати, мы с нею поддерживали дружескую связь до нашего отъезда в Израиль), и учащихся.

Разворачивается и общественная работа. Она ведет литературный и драматический кружки, готовит вечера с выступлением учащихся. Очень тщательно готовится к урокам. Продумывает каждую деталь, пишет подробные планы. Проводит большую работу с неуспевающими. Впоследствии руководит методической секцией русского языка и литературы в городе и районе. Много помогает в работе другим учителям.

Когда я вспоминаю этот период нашей жизни, мне даже не верится, что Сонечка могла выдержать такую нагрузку. При этом надо учесть, что по дому она буквально все делала: убирала, стирала, готовила. Я ежедневно приезжал с работы днем на обед, и

 

- 87 -

обед всегда был приготовлен. А в доме порядок и абсолютная чистота, несмотря на тесноту, грязь на улице и общий коридор.

Правда, я Сонечке немало помогал — и по дому, и по школьной работе: приносил и выносил воду, ходил в магазины, помогал составлять расписание занятий в школе, делать выписки успеваемости, заполнять отчетные бланки и даже проверял тетради. Однако в этом деле она мне не особо доверяла.

Очень много ей приходилось читать. Когда они проходили в 10 классе "Войну и мир" Л.Н. Толстого, она заново перечитывала его. В своей работе она пользовалась только первоисточниками.

Поэтому ей приходилось обращаться к произведениям Белинского, Добролюбова, Писарева.

Наглядные пособия были неотъемлемым инструментом в ее работе. У нас была книга, выпуска прошлого столетия, иллюстраций Агина к "Мертвым душам". Это была уникальная и очень редкая книга, но она давала ее ребятам для пользования.

Репродукции выдающихся художников Сонечка постоянно вырезала из журнала "Огонек" и по ним рассказывала в классе о Левитане, Крамском, Айвазовском, Сурикове и др. Обзорно, вне программы, она проходила с ребятами произведения Гейне, Гете, Шекспира, Шиллера. В своей работе она не признавала лекционный метод, а предпочитала методику собеседований и попредметного разбора.

Между прочим, спустя десять лет, этот метод рекламировался по Союзу как "липецкий метод" В Липецке по этому поводу проводилось всесоюзное совещание. Однако он был далек от практического метода Сонечки.

Были в школе и неприятности. Она очень строго подходила к оценке работ по орфографии. К концу одной четверти почти всему классу (не то седьмому, не то восьмому) были выставлены неудовлетворительные оценки. Это повлекло за собой снижение Успеваемости по школе в целом.

Жена директора школы Рочева Алесандра Ивановна, тоже преподаватель русского языка и литературы, выступила на педсовете с резкой критикой Софьи Рувимовны. Она сказала, что такая успеваемость, как у Софьи Рувимовны, не дает ей права преподавать русский язык (намекая на нерусское происхождение). Она ссылалась, что в соседней школе на станции Инта нет таких низких оценок, и тем более, у целого класса. Она требовала довести до сведения ГОРОНО об этом и освободить Софью Рувимовну от работы в школе. Конечно, Сонечке это стоило много здоровья. Но она на педсовете твердо заявила, что никогда не занималась и не будет заниматься показухой. Она потребовала от зав. ГОРОНО назначить авторитетную комиссию из квалифицированных преподавателей и в ее присутствии проверить ее работу и работу преподавателя на станции Инта.

 

- 88 -

Такая комиссия была создана. Комиссия установила, что в школе на ст. Инта оценки необоснованно завышались, а Софья Рувимовна оценки выставила по работам совершенно правильно.

На этом конфликт закончился. Но от всей этой истории остался тяжелый осадок. Правда, Александра Ивановна, да и сам директор впоследствии извинялись за необоснованные обвинения. Зато к концу учебного года успеваемость по русскому языку в этом классе несоизмеримо возросла.

Не могу не сказать, что выпускники ее классов, поступившие в столичные учебные заведения, поражали экзаменаторов своей грамотностью по русскому языку. Они даже интересовались, какую же это школу абитуриенты заканчивали. Я этим не хочу сказать, что Сонечка была особенным феноменом. Результаты дали ее требовательность и строгость оценок, наряду с правильной методикой преподавания предмета и хорошим его знанием.

Хочется немного рассказать о выпускнике этой школы, народном артисте Жене Урбанском.

Когда мы приехали в Инту, Женя заканчивал десятый класс. Отец его работал на шахте горным инженером. В свое время он тоже был заключенным.

Хотя Женя не занимался в классе Софьи Рувимовны, она его хорошо знала. Среди учащихся он выделялся не успеваемостью, а своей внешностью и характером. Высокий, плотный, хорошо сложенный, неизменно улыбающийся и очень добрый (см. фото). Среди ребят он был всегда заводилой и затейником. Очень любил литературу, стихи, особенно Маяковского. Он их отлично читал, и его часто приглашали выступать не только в школе, но и в доме культуры шахтеров. Не прочь был Женя со своими сверстниками и поозорничать.

Следуя, видимо, по стопам отца, поступил в горный институт, затем перешел в автодорожный. Но ни то, ни другое его не влекло, и он поступил в театральную студию МХАТа. Здесь-то и было его призвание. Во время учебы в студии начал сниматься в кино. "Коммунист" был его первым фильмом. Каждый год на зимние каникулы он приезжал в Инту к родителям. Первым местом его визита — была школа.

Мне довелось присутствовать на одном из школьных вечеров, где выступал Женя. Он рассказывал очень интересно о съемках фильма "Коммунист", в котором он исполнял главную роль - Губанова. Затем он читал много стихов Маяковского. Это был его конек. Читал выразительно, вдохновенно. В это время казалось, что перед нами выступает сам Маяковский. Он говорил, что его заветная мечта — сыграть роль Маяковского. Но его мечта не сбылась. Женя трагически погиб на съемках фильма "Председатель". После его гибели, в 1963 г. вышла книга "Евгений Урбанский". В ней помещены статьи народных артистов Яншина, Топоркова

- 89 -

Табакова, Ливанова, режиссера Райзмана и многих других, а также его товарища по школе Хераманского и завуча школы И. В. Клыковой. Книга иллюстрирована многими фотографиями. После окончания студии Женя работал в одном из ведущих театров Москвы — театре им. Вахтангова.

Во время зимних каникул, как и везде, проводилось учительское совещание школ района. Проводилось оно в районном центре Печорского района, поселке Канин-нос, расположенном на берегу реки Печоры. От Инты до Канин-носа примерно 120 км.

Помню, что совещание состоялось в январе, когда мороз достигал -50 градусов. Несмотря на такой мороз, совещание не отложили. Для жителей Коми — это явление привычное. Поездка предстояла на открытой грузовой машине. Автобусов тогда еще в Инте не было. Я настаивал, чтобы Сонечка не поехала на совещание. Ведь только недавно она перенесла тяжелый ларингит — воспаление голосовых связок, да она еще и не привычна к таким морозам. Но она и слушать не хотела: как, мол, завуч школы не будет на совещании. Она тепло оделась, на ноги валенки, на голову оренбургский пуховый платок, и поехала. Я очень беспокоился. Связи никакой. Совещание продолжалось два дня. Ночевали в не отапливаемом школьном помещении. К счастью, на обратном пути мороз стал меньше, и они благополучно приехали. Но все же в результате этой поездки Сонечка простудилась и целую неделю не работала. Это было ее первым испытанием заполярного мороза.

Место моей работы находилось на расстоянии 4 км от поселка. Мне часто приходилось бывать в управлении комбината по разным делам. Несколько раз я обратил внимание на человека, приходившего к работнику бухгалтерии комбината, видимо, не по делам, а по знакомству. Этот человек выглядел экстравагантно: длинные волосы, лицо красивое, глаза огненные, на ногах болотные сапоги выше колен, как у охотников. Мне казалось, что этого человека я где-то видел. Каждый раз я внимательно приглядывался к нему и все больше убеждался, что лицо мне очень знакомое. Но откуда и как — не мог припомнить. В его отсутствие я спросил работника бухгалтерии, кто этот человек. Он мне ответил: — Это сионист Лева Крупник. Конечно, это меня озадачило.

Я решил, что мне самому надо с ним поговорить. При очередной встрече в столовой, я к нему подошел и обратился:

— Вы меня извините, но меня интересует, откуда вы. Ваше лицо мне очень знакомо, будто я с вами где-то встречался.

Он мне ответил:

Я родом из Житомира, но был в ссылке в Актюбинске и Кзыл-Орде.

 

- 90 -

— А Симу Зайдман или Янека Зисмана знаете? — спросил я.

— Как же не знать, когда мы жили вместе, — был ответ.

А ведь это мои друзья и товарищи по "Гашомер Гацаиру", — с радостью воскликнул я.

И тут я вспомнил, что его лицо я видел на фотографии, присланной мне Симой Зайдман из Кзыл-Орды. Я пригласил Леву прийти к нам вечером, где мы поговорим обо всем. Лева очень обрадовался такой встрече. Он жил в общежитии и, по существу, был очень одинок.

Я рассказал Сонечке об этой необычной встрече, и она вместе со мной сопереживала. Ведь Симу Зайдман она тоже знала.

Лева не преминул воспользоваться этим приглашением, и в ближайший вечер пришел к нам. Разговор за ужином и чаем длился до поздней ночи. У нас оказалось много общих знакомых и немало общих интересов.

Он рассказал о себе. В Актюбинске у него была жена (русская). Когда его арестовали в 1937 году, у них должен был родиться ребенок. Ребенок родился, когда Лева был уже в лагере. Связь у них нарушилась. Аня (так звали жену) перестала ему отвечать, и он даже не знал, где она находится. Прошло много лет, а он все оставался в неведении. Уже после того, как он освободился, его вызвал начальник лагеря и показал ему письмо от сына: сын узнал, что его отец в лагере, и хотел с ним связаться. Он пишет, что мать вышла замуж, а об отце ему ничего н рассказывала. Позже мы узнаем подробности и о сыне.

Лева стал у нас бывать часто. Он всегда был рад вырваться из омута общежития в семейную обстановку.

У Сонечки возникла идея поближе познакомить Соню с Левой Она рассказала Леве о Соне, о пройденном ею пути, короче говоря, все делала, чтобы сблизить их. Я очень одобрил действия, она мастерски выполняла свою функцию.

Лева заинтересовался Соней. С ним вообще было интересно, он стал больше общаться с Соней, чем с нами. Тогда ему было сорок четыре года, а Соне столько же.

В 1952 году, не помню в каком месяце, мы сыграли свадьбу, Лева перешел жить к нам. Нас оказалось "четверо в одной лодке" Сделали ширму, отделили их ложе и так жили, надеясь на лучшее.

Сонечка решила пойти на прием к начальнику комбината полковнику Халееву просить о расширении жилой площади, В комбинате ее хорошо знали. Дети многих ведущих работников шахт и комбината занимались у нее.

Халеев ее принимает очень доброжелательно и без всяких проволочек дает указание выделить для нас еще одну комнату тоже в бараке, но лучшей конструкции. Буквально черед несколько дней мы получаем комнату и Лева с Соней переходят нее. А 30 апреля 1953 г. родился сын, и его назвали Володей честь моего папы. Лева был счастлив. Родился сын-богатырь. Первому сыну, о котором он узнал, было в это время шестнадцать.

 

- 91 -

Надо сказать, что в Инте у нас сложился очень интересный и дружный круг знакомых. Он состоял из нескольких "кругов". В "первом круге" — очень близкие нам люди, с которыми мы часто встречались, вместе отмечали всякие праздники и знаменательные даты, могли, не боясь, говорить с ними о чем угодно, помогали друг другу. Во "втором круге" — некоторые учителя школы, с которыми были не только профессиональные связи, но и чисто интеллектуальные. С ними всегда интересно встречаться, В "третьем круге" — родители учащихся, соседи и просто знакомые, а также некоторые сотрудники по моей работе. Вне всякого круга — были учащиеся Сонечки. Я их знал поименно. Они любили к нам приходить. Очень любили свою учительницу и классного руководителя. Хорошие были ребята.

Большинство наших друзей — бывшие заключенные и их жены, приехавшие к ним после освобождения. Здесь был цвет интеллигенции из Москвы, Ленинграда, Ростова и других городов.

Первый выпуск десятого класса состоялся спустя два года после нашего приезда в Инту. Выпускников всего десять, но подбор отменный. На выпускном вечере Сонечке вручили очень красиво оформленную грамоту от учащихся и от их родителей. На обложке из бордового бархата надпись золочеными буквами.

"Классному руководителю   Софье Рувимовне Быховской"

Не могу не привести тексты этих грамот от учеников и их родителей:

ОТ УЧЕНИКОВ:

 "Любимая Софья Рувимовна!

сегодня для нас, выпускников, особенно радостный день. Мы Успешно закончили среднюю школу и получаем аттестат зрелости.

В течение ряда лет Вы, не жалея сил и энергии, трудолюбиво помогали нам овладевать основами наук. Как преподаватель. Вы Упорно прививали нам знания, любовь к науке, развивали желание знать больше, лучше и глубже каждый предмет.

Как старший товарищ. Вы чутко относились к нам, своим личным примером воспитывали в нас любовь к труду, жажду знаний и дисциплинированность.

Сегодня, в день окончания школы, мы выражаем Вам благодарность за Ваш доблестный труд.

Желаем Вам долгие годы успешно работать на этом благородном поприще воспитания молодого поколения и всегда чувствовать радость Вашего честного и полезного труда".

Малышев, Хазанов, Гутман, Нефедъева, Федорова, Либергот, Желтяков, Репина, Шубина, Валькова.

 

- 92 -

ОТ РОДИТЕЛЕЙ:

"Многоуважаемая Софья Рувимовна! Мы, родители выпускников десятого класса, получающих сегодня аттестат зрелости, выражаем Вам, любимой учительнице наших детей, свою искреннюю благодарность за то, что наши дети успешно закончили среднюю школу.

Немало вложено Вашего труда, как педагога и как классного руководителя.

От всей души желаем Вам, дорогая Софья Рувимовна, работать долгие годы на благородном поприще воспитателя детей и всегда ощущать великую радость от успехов Вашего славного и полезного труда".

Гутман, Хазанова, Малышева, Нефедьева, Федоров, Либергот,

Желтяков, Репин, Шубин, Вальков.

Когда я пишу эти строки, в моей памяти всплывают лица этих замечательных ребят, которых я знал так же, как и Сонечка. Не только их внешность, но и судьбу каждого из них и во время учебы и после окончания школы.

Мне хочется подробней рассказать об одном из учеников, первым подписавшим эту грамоту, Эдике Малышеве.

Когда Сонечка начала работать с этим классом, она обратила внимание на одного мальчика, сидевшего вразвалочку на первой парте. Он слушал, ничего не записывал и перочинным ножиком что-то вырезал на парте. Сонечка ко всем ученикам, даже пятого класса, обращалась на "Вы". Она спросила: "Малышев, чем вы занимаетесь?" Он, вызывающе ответил: "Вырезаю на парте буквы Э. М." "Немедленно прекратите", — последовало приказание. Он прекратил. Несмотря на бесшабашное поведение, он предмет знал. Когда бы ни вызвала его Софья Рувимовна, он всегда отвечал хорошо. Значит, способности у мальчика отличные. И действительно, он выглядел умным и смышленым.

Сонечка решила после уроков с ним поговорить. Оказалось, что он со станции Абезь. Это примерно в 40 км от Инты на север. В Абези живет его мать с младшей сестренкой. Когда управление лагерей было в Абези,. его отец работал начальником спецотдел» лагеря в чине полковника. Когда в Абези управление ликвидировали, его перевели в Москву. Он оставил жену и двоих детей, вторично женился. Мать работала машинисткой с мизерным окладом. Поэтому она направила Эдика в Инту, где есть интернат Мальчик предоставлен сам себе. Мать была беспомощной несчастной женщиной.

Сонечка ее вызвала, пригласила к нам домой и наедине об всем поговорила. Таким образом, она узнала подробности его положения. Стало ясно, что мальчика надо опекать. Она часто посещала интернат. Просила воспитателей интерната больше уделять ему внимания. Тем не менее Эдик часто опаздывал

 

- 93 -

школу, а иные дни вовсе не приходил.

В один из таких дней, во время большой перемены, Софья Рувимовна пошла в интернат. Оказалось, что Эдик беспечно спит и не собирается идти в школу. На вопрос Софьи Рувимовны он ответил: "А мне там делать нечего".

А вот уроки Софьи Рувимовны он не пропускал. Прослушает беседу и уже все знает. Но Софью Рувимовну такие знания не удовлетворяли. Она требовала, чтобы ребята прочли все произведение и знали хорошо его содержание и всех героев. Безошибочно она узнавала, кто не читал произведение и ставила неудовлетворительные оценки.

Эдик очень уважал Софью Рувимовну и не хотел ее огорчать. Поэтому он стал читать и программные произведения. А вообще он читать любил. Его страстью были театр и опера. Оперы, конечно, в Инте не было. Но зато "постоянно был" народный артист СССР, солист Ленинградского театра оперы и балета Печковский. Эдик не пропускал ни одного концерта этого артиста.

Будучи умным мальчиком, Эдик ценил отношение Софьи Рувимовны к нему и старался не огорчать ее. Однако бывали и заскоки, включая курение и хулиганские выходки. Несмотря на это, он от класса не отставал. А класс был хороший. Способности мальчика брали свое. Он отлично закончил десятый класс и поступил в Московский горный институт.

А Сонечка продолжала свою опеку и в институте. От имени классного руководителя она написала письмо его отцу с просьбой, чтобы он помогал своему сну и следил за его поведением. Это письмо возымело свое действие.

Были и в институте срывы. В Москве много соблазнов: театр, опера, стадионы, друзья. Он и здесь пропускал занятия. Одно время над ним нависла угроза исключения из института. Вмешательство отца — полковника, участника войны — предотвратило исключение из института.

Настало время производственной практики. Эдик просит Софью Рувимовну, чтобы она помогла устроить его на одну из шахт. Она поговорила с начальником крупнейшей шахты №1 Моисеем Григорьевичем Гутманом (его дочь с Эдиком кончала 10 класс), и он дал согласие.

Эдик приезжает в Инту. Первый визит к Софье Рувимовне — она ему заменяет и мать и отца. Устроился он в общежитии и начал проходить практику на шахте. Наступила первая получка. Впервые в своей жизни он получил большую сумму денег, Шахтеры (вольнонаемные) пригласили его на выпивку. Так принято на шахтах, и отказываться нельзя. Он угостил всех, да и сам так угостился, что еле добрел "домой". А добрел он не в Общежитие, а к бараку, где проживали мы, и у порога свалился. Ни Сонечки, ни меня дома не было. Когда я вернулся с работы, я увидел эту неприглядную сцену. Сразу осмотрел его карманы.

 

- 94 -

Вытащил пачку денег. Там оставалось около двух тысяч рублей. С помощью соседей мы поволокли его на кухню, где он продолжал отсыпаться.

Пришла Сонечка и с ужасом увидела "результаты своих трудов". Будить его не стали, оставив в кухне на ночь. Только под голову кое-что подложили.

Так он проспал всю ночь, а рано утром, не заходя к нам, ушел на работу. Ему было стыдно показываться. Пару дней он к нам не заходил. А потом не выдержал и пришел. Его интересовало, сохранились ли деньги. Конечно, извинялся и сказал, что это первый и последний раз. Деньги оставил у нас и брал по необходимости.

По окончании института он снова обратился к Софье Рувимовне, чтобы она походатайствовала о его вызове для работы в комбинате. Сонечка пошла в комбинат и все организовала. Вызов был послан, и Эдик приехал в Инту на постоянную работу.

К этому времени мы получили новую квартиру — одну комнату (около 20 кв. м) в двухкомнатной квартире с туалетом, но, как везде, без воды. Кухня общая. Соседи очень славные — муж и жена без детей. В доме идеальная чистота и порядок.

Первые дни, пока Эдик не устроился в общежитии, он жил у нас. Он рассказал Софье Рувимовне, что у него есть девушка. Она закончила тот же институт, только экономический факультет. Как только он устроится, он ее заберет.

Через некоторое время она приехала и какое-то время тоже жила у нас. Очень симпатичная девушка. Как молодые специалисты они очень быстро получили на шахте квартиру.

Дружба наша продолжалась. Мы бывали друг у друга. Эдик остепенился, работал на шахте хорошо, и Софье Рувимовне не было стыдно за рекомендацию.

Прошло много лет. Мы переехали в Липецк. Эдик оставался в Инте. Он уже работал зам. главного инженера шахты по производству.

За десять лет нашего пребывания в Инте никто из наших родственников (если не считать сына Левы) не отважился навестить нас за Полярным кругом. В то время это место называли "у черта на куличках". Зимой пугали лютые морозы, пурга, а "летом" дожди, комары, грязь. Да и добираться к нам было нелегко.

Но все же нашлась одна отважная женщина, которая, подобно женам декабристов, решилась преодолеть этот трудный путь на Крайний Север. Это была дочь моего двоюродного брата и сестру жены моего родного брата — Белочка Рабинович.

После смерти их родителей и гибели брата Саула на фронте

 

- 95 -

сестры жили вместе в Москве. Демобилизовавшись из армии, к ним присоединился и мой брат Ерухим, ставший мужем старшей сестры Сони.

Моя дружба с Соней и Белкой началась с раннего детства. Они, как и я, жили в Минске, и наши семьи были очень близки. Когда они переехали в Москву, их дом стал для нас "заезжим домом", хотя они жили в очень стесненных условиях.

Приезд Белочки был для нас большим праздником. Это первый сигнал неразрывности нашего родства и незабываемой связи.

Не виделись мы около двадцати лет, и, естественно, встреча была очень впечатляющей и теплой.

Правда, Сонечка, посещая Москву, была их постоянным гостем. Был разгар зимы с сильными морозами и снегопадами, но тепла нашей встречи они не нарушили. Белочке были интересны не только встречи с нами, но и знакомство с экзотикой Крайнего Севера.

С грустью мы ее провожали в обратный путь.

Как-то Сонечка мне рассказывала забавную историю, которая случилась еще в школе довоенного времени. Был в ее классе такой ученик по фамилии Чернявский. Это был нелегкий ребенок. Поговаривали, что он может даже украсть.

Однажды после большой перемены, когда все разошлись по классам, он остался в буфете. Незаметно подошел к стойке и взял стакан компота. В это время неожиданно вошел в буфет директор. Увидев его, Чернявский растерялся и сунул стакан с компотом в карман брюк. Компот, "не долго думая", взял да и разлился и потек по брюкам... Об этом случае говорила и смеялась вся школа.

Прошло много лет. Мы в Инте. Моя сестра работает в конторе автобазы бухгалтером. В какой-то день заходит к ней один заключенный, работавший слесарем, и спрашивает: "Софья Вуль-фовна, к вам сейчас заходила женщина. Не зовут ли ее Софья Рувимовна?" — "Конечно, Софья Рувимовна", — ответила Соня. Ничего не сказав, он ушел.

Когда Соня об этом рассказала дома, Сонечка очень заинтересовалась: кто же это может быть. На следующий день она пошла на автобазу и попросила Соню показать этого человека. Это был молодой парень лет двадцати семи примерно. И каково же было ее удивление, когда она узнала, что это тот самый Чернявский, который еще до войны украл в буфете стакан компота. Отбывал наказание за воровство. Невольно вспомнился рассказ Толстого «Пятчок погубил».


 

Был конец 1951 г., когда меня и Соню пригласили в комендатуру НКВД и объявили под расписку решение "особого

 

- 96 -

совещания" МВД-НКВД о том, что мы приговорены к вечному поселению в поселке Инта, без права выезда за его пределы. За нарушение этих условий предусматривалось 20 лет каторжных работ.

Это было настолько неожиданно и потрясающе, что мы не знали, как и реагировать на это. Первая мысль, которая мена поразила, как молния — была о Сонечке. Мне было безумно жаль ее. Снова удар, снова неприятности. Когда же им будет конец?! Но она и вида не подала, что расстроилась: как будто так и должно быть. Улыбнулась и сказала: "Я нисколько не удивлена. От них можно всего ожидать. Да и вы не одни. Будет веселая компания сообщников". Она еще вспомнила слова отца Рувы перед отъездом: "Потерпите, время изменится, вот увидите". Со временем так и случилось.

А пока в жизни Сонечки начался новый период "хождения по мукам" в поисках правды. Она поставила своей целью добиться отмены этого вопиющего, ничем не обоснованного решения.

Когда начинались летние каникулы, она уезжала не на курорт, а в Москву с одной целью: попасть к генеральному прокурору на прием и доказать неправомерность решения "особого совещания". Но попасть на прием было невозможно, а на все заявления был трафаретный ответ; "Нет оснований для пересмотра, осужден правильно". Мы тогда, видимо, еще не понимали, что НИКТО не вправе отменить решение "особого совещания", каким бы оно ни было. МВД стояло над государством. Это было всемогущее государство в государстве с прерогативными правами.

1952 год. Узнаем из газет и радио об "убийцах в белых халатах". Это дело кремлевских врачей. В комбинате много евреев, в том числе и среди врачей. Все переполошились, даже закоренелые коммунисты.

Мы узнаем, что среди "убийц в белых халатах" и муж моей двоюродной сестры — Борис Ильич Збарский, лауреат ленинской премии, трижды герой социалистического труда. Это он бальзамировал тело Ленина и Дмитрова. Арестована и его жена Женя Збарская (девичья фамилия Перельман — у нее в Израиле две сестры и брат).

Говорят, что в Инте КГБ готовит нечто подобное... А Сонечка в Москве. Как только стало известно об этих страшных событиях, она немедленно выезжает домой. Всю дорогу она беспокойна: застанет ли нас дома? И как она покажется в школе? Допустят ли ее к дальнейшей работе в школе?..

Как только она увидела меня, встречающего ее, от сердца отлегло. Доброжелательно ее встретили и ученики и учителя, значит, не всех поразил этот "вирус"...

Прошли тревожные месяцы, в течение которых можно было ожидать всего. Может быть, Сонечка снова вспоминала слова матери Рувы: "Доченька, зачем..."?

 

- 97 -

Нет, Сонечка не о себе думала. Ее больше беспокоила наша судьба...

С первыми проблесками весны пришли и радостные вести: умер Сталин. А затем и сообщение о прекращении "дела врачей" и наказании виновных в этой фальсификации. Через некоторое время телеграмма: "Борис Ильич и Женя дома". Вернулся и их сынок, которому было всего двенадцать лет. Снова праздник на нашей улице!

А тем временем жизнь текла своим чередом. В Инте, где основная масса населения — бывшие и настоящие заключенные, эти события особой сенсации не представляли.

На работу в школе это нисколько не повлияло и авторитета Сонечки не подорвало. А мы каждый месяц являлись в комендатуру МВД для регистрации и росписи в специальной книге, что мы никуда не отлучились. И как мы могли отлучиться, если над нами висел дамоклов меч — двадцать лет каторги.

В школе шли нормальные занятия. Прошел очередной выпуск 10 класса, где Сонечка была классным руководителем. Устроили шикарный выпускной вечер. Ребята были, как на подбор. На выпускном вечере был и я — вечный поселенец и бывший зэк. По иронии судьбы, я сидел рядом с женой начальника КГБ Желтякова (она тоже следователь КГБ). Муж ее, видимо, считал ниже своего достоинства присутствовать на таком "сомнительном сборище", Я мирно беседовал с Желтяковой, а она за мной ухаживала, подливая горячительные напитки, нисколько не смущаясь моей подмоченной репутацией. Возможно, это был один из методов...

Никто тогда не думал, что не пройдет и года, как страну потрясут события, которые откроют новую эру в истории Советского Союза и изменят нашу судьбу.

После почти тридцатилетнего царствования ушел в небытие второй патриарх России — самый "великий", самый "умный", самый "гениальный" и самый жестокий (без кавычек) — Сталин. Кто скорбел, а кто радовался. Мы, испытавшие на себе все "прелести" его правления — безусловно радовались и ожидали наступления новой эры. "Дело врачей" было первым показателем этого. Мы были счастливы, когда узнали о смещении Берии и отдаче его под суд.

Но шли годы и в нашей судьбе ничего не менялось.

Летом 1955 года Сонечка снова едет в Москву на "поклон" к генеральному прокурору.

Вот как она описала в письме из Москвы этот прием:

«Мои дорогие! Наконец, после долгих и неописуемых

 

- 98 -

мытарств, я попала к заместителю генерального прокурора СССР, генералу Салину.

Теперь со мной уже беседовали по-человечески. На столе лежали ваши и всей вашей компании дела. Он показывал мне их. Все упиралось в сионистскую деятельность, связь с Палестиной. Он сказал, что никто не отрицал своей вины в этой деятельности, что Быховский с детства являлся активным участником сионистской организации. За это его осудили на три года ссылки в Узбекистане, а затем на два года в Ульяновске. За эту же деятельность он осужден в 1938 г. к 8 годам лагерей, а в 1951 г. к вечному поселению на Крайнем Севере.

На это я ему ответила, что, во-первых, все это было в далекой юности, когда ему едва исполнилось 16 лет; во-вторых, если, допустим, сионизм и преступление, то нельзя же за одно преступление, совершенное в детстве, судить человека всю жизнь и держать его на каторге, до самой смерти.

В конце беседы Салин обещал в ближайшее время дело пересмотреть.

Я вышла от него окрыленной.

До свидания,

крепко целую. Соня

Не прошло и четырех месяцев после посещения прокуратуры, как 27 октября 1955 года пришло письмо из Верховного суда СССР о том, что в отношении меня решение особого совещания МВД от 1938 года, а также 1951 года отменяются и дело производством прекращено из-за отсутствия доказательств виновности... Это после 26 лет тюрем, ссылок и лагерей. Аналогичное письмо получила и Соня. Реабилитированы и все остальные члены группы. Посмертно реабилитрован и Рува Гельфанд.

Счастью Сонечки нет предела. Это она своей настойчивостью добилась полной реабилитации не только меня и моей сестры, но и всех других товарищей.

Сотрудники на моей работе и учителя в школе от души поздравляли нас. А жена начальника КГБ Желтякова на родительском собрании сказала Софье Рувимовне: "Я думаю, что ничего плохого о нас вы сказать не можете". И действительно, хотя их сыночку Софья Рувимовна иногда ставила неудовлетворительные отметки, со стороны его родителей никогда не было ни претензий, ни придирок.

В сентябре 1955 г. меня реабилитировали, а в декабре этого tvs года проводились выборы в местные советы. И каково же было мое удивление, когда я узнал, что на общем собрании работников паровозного депо выдвинули мою кандидатуру в депутаты городского совета.

Я не придавал особого значения этим выборам, зная их формальный характер. Но все же было приятно, что в прошлом "зачумленного" коллектив выдвигает на "почетный" пост.

В течение двух созывов я был депутатом горсовета и членом

 

- 99 -

бюджетной комиссии.

Но больше всего я был рад за Сонечку, за ее исстрадавшееся сердечко. Может, наконец, закончатся ее тревоги и страдания. Еще не стерлись из памяти те страшные годы, когда нас арестовали. Тогда, уходя в школу, она не была уверена в том, что ее не отправят обратно как жену "врага народа". Да и на Крайнем Севере она не была уверена в себе: ведь она жена заключенного, пусть и бывшего, а работает на идеологическом фронте.

Сейчас это позади. Она может войти в школу с поднятой головой, не боясь ничего, и в полной уверенности, что ее никто ни в чем не упрекнет.

Я уже писал, что мы перебрались из барака в обычный дом с некоторыми удобствами. Жить стало лучше. С соседями мы подружились, и надолго. Сонечка и Надя (так звали соседку) на редкость подходили друг к другу. Обе любили чистоту и порядок. Не надоедали друг другу. Никто не мешал Сонечке в ее напряженной работе. Но она прекрасно справлялась, как и прежде, и со школой, и с домом. У нас появилась возможность принимать гостей, устраивать застолья. Мы были относительно молоды и все осиливали.

1957 год оказался для нас тоже знаменательным, вытекающим из предыдущего 1955г.: 4 февраля у нас родилась дочь. Событие знаменательно не только потому, что моей мечтой была дочь, что "обожаю женщин в возрасте до трех", но и потому, что нам уже исполнилось по 44 года каждому.

На роды Сонечка уехала в Минск к сестре. У сестры была большая квартира, есть знакомые врачи в роддоме, а главное, она будет не одна на первых порах.

Я уже имел право выезда. Отпуск по северу у меня большой, и, естественно, я поехал с ней.

Все прошло нормально. Мы прожили в Минске более двух месяцев, а потом, ближе к весне, вернулись домой в нашу большую и просторную комнату. По пути мы остановились в Москве у моего брата. Соня, жена брата, и Бела, ее сестра, нас очень тепло приняли и помогли во всем. В Москве мы купили коляску, приспособленную для лета и зимы, и все необходимое Для ребенка. Нас проводили к поезду, усадили в вагон, и мы Уехали "домой", на Крайний Север. Встречали нас Лева с Соней.

Говорят, что в гостях хорошо, а дома лучше. Надя (наша соседка) детей не имела, но очень любила маленьких. Она очень помогала Сонечке справляться с ее обязанностями, особенно тогда, когда я уходил на работу.

Ребенка, по желанию Сонечки, мы назвали Людмилой. Я хотел Другое имя, но Сонечка выдвинула очень веские и убедительные Доводы, с которыми я не мог не согласиться. Но для себя я нашел лазейку: Людмила — это Люда, а Ле юда на иврите означает

 

- 100 -

"принадлежащая к евреям". Вот и получился компромисс. Но когда Людочка начала говорить, она себя называла сначала "Дуда", а потом "Люля".

Людочка родилась слабенькой: тоненькие ножки, ручки. Пальчики, как спички. Она долго не становилась на ножки, не сразу заговорила. Причины этого вполне ясны — север. Мать не имела всего того, что необходимо ребенку — витаминов, полноценных молочных продуктов и проч.

Теперь мы старались всем обеспечить ребенка. Заработки у нас большие, и мы имеем возможности, чего нет в магазинах, покупать на рынке. Но и этого было недостаточно, а климат вообще не купишь.

Летом 1958 г., в ягодный сезон, мы с ребенком снова поехали в Минск. Там на семейном совете решили, что надо, наконец, оставить Север и переехать южнее.

Я, как реабилитированный, имел право жить где угодно и вне очереди получить квартиру.

В Минск мы не хотели возвращаться не только из-за климата, но и из-за того, что с Минском связаны очень тяжелые воспоминания.

Из-за ребенка нам хотелось южнее, где климат более устойчивый и поближе к Москве, где у меня брат с семьей и очень много родственников.

А пока без твердого решения мы возвращаемся в Инту.

Не помню в каком году, уже после освобождения из лагеря, Лева получил разрешение на поездку к сыну, который в это время служил в Каспийском флоте. Это была первая встреча отца с сыном. Она была недолгой, но очень впечатляющей. Сохранился снимок, где они вместе сняты в тельняшках и бескозырках. Удивительно, как они были похожи друг на друга.

Вильям рассказал отцу всю свою историю. Он долго не знал, что у него есть отец. Мать говорила о своем новом муже, что это отец вернулся с фронта. Вильям тогда еще был ребенком. Потом у него появились братик и сестренка.

Когда он стал старше, тетя ему рассказала истину. Вильям преобразился. Он не мог простить матери заведомого обмана. Он возненавидел отчима. Стал плохо заниматься, хотя способности у него были блестящие. Он хорошо рисовал, обладал абсолютным слухом, неплохо пел, а главное, писал стихи и песни. По окончание школы пошел работать. Работал тяжело на разных работах. Вот тогда-то он и написал письмо начальнику лагеря.

По окончании службы во флоте, он приехал к ним на Север в гости. Помню, как он приехал в лютый мороз налегке одетым. Всех нас он поразил своей красотой и флотской выправкой

 

- 101 -

читал нам свои замечательные стихи, которые, увы, мало печатали по цензурным обстоятельствам. К отцу он относился идеально, боготворил его.

Говоря об Инте, я не мог не упомянуть этого впечатляющего эпизода в нашей жизни. Мы все полюбили Вильяма и он еще много раз приезжал к нам, когда мы жили уже вне Севера.

Но вернемся к нашей доченьке. Теперь в нашей жизни это тема номер один.

Я уже говорил, что она родилась очень слабенькой. Ножки тонкие, как у мамы. На спинке две родимочки, как будто скопированные со спины мамы. Костная система — непрочная. Это сразу видно и не специалисту. Требуется тщательное обследование специалиста-ортопеда. Необходимо полноценное питание с содержанием многих элементов. И, наконец, важен среднерусский климат и не северное солнце.

С другой стороны, мы хорошо устроены. После реабилитации мне зачли в стаж работы весь срок заключения в лагере. Я получаю 100% надбавку за работу на севере. Отпуск — 54 рабочих дня в году и бесплатный проезд раз в три года.

У Сонечки условия не хуже моих, и годовой отпуск 72 дня. Стаж работы засчитывался 3 года за один год. Таким образом, она может уже получать пенсию за выслугу 25 лет.

До обычной пенсии нам еще далеко, хотя и для этой пенсии срок сокращается на пять лет.

И тем не менее, мы твердо решили покинуть Север и выехать в среднюю полосу России, так называемую "российскую Ривьеру", где хорошее лето, умеренное солнце, много зелени, фруктов, не холодная осень и ровная зима. Все это крайне необходимо нашей доченьке. Этим местом оказался Липецк, в 100 км от Воронежа и 400 км от Москвы. Курорт петровских времен с минеральной водой и целебными грязями.

Туда уехал из Липецка мой предшественник по работе и большой друг нашего дома Синеглазов, о котором я выше писал. Он уговаривал нас приехать и посмотреть и даже снять временное жилье.

В летний отпуск я туда поехал. Место очень понравилось. Много зелени, в окружении садов, на берегу большой реки Воронеж. Загазованности тогда еще не было. "Липецкая Магнитка" только начинала строиться.

Я снял квартиру и возвратился в Инту.

Решение расстаться с Интой было нелегким, особенно для Сонечки. И не потому, что мы материально много теряли. Дело в том, что переезд в Липецк означал окончательный уход из школы. Ей, проработавшей в школе 25 лет, приросшей к ней, полюбившей ее и ребят, расставание казалось страшным. Школа ее окрыляла. В окружении ребят она молодела, и не мыслила жизни без них.

 

- 102 -

Но дороже всего для нас наше чадо. Мы не молоды, и решили все свои годы посвятить ребенку, поставить ее на ножки, укрепить костную систему, вырастить и воспитать достойного человека — нашу смену. Только в Липецке и Москве мы узнали всю серьезность ее положения.

Была еще одна причина, по которой Сонечка не могла работать вне севера.

По северным нормам она вправе уйти на пенсию в 50 лет. Остается до пенсии пять лет. Оклады педагогов в Липецке низкие. Если она будет работать в Липецке, то по достижении возраста она получит, исходя из местных окладов, минимальную пенсию. Если же она не будет работать, то получит, исходя из северного заработка, максимальную пенсию. Все вместе взятое смягчало тяжесть решений. А Сонечка человек решительный и целеустремленный: для ребенка она готова жертвовать всеми мирскими благами. Но это вовсе не значит, что надо отрешиться от общения с культурой, искусством, книгами. На все будет находиться время, как оно находилось во время самой напряженной работы в школе.

Ведь уже имея ребенка в Инте, она продолжала работать в школе, заниматься дома, читать, вести домашнее хозяйство. Няня приходила только на время занятий в школе, чтобы побыть с ребенком. И это потому, что у нее была определенная система, распорядок, где каждый час, каждая минута были учтены.

И школьники очень любили маленькую Люленьку и были готовы помочь по первому зову, да и без зова. Гуляли с ней, когда Сонечка проверяла тетради или что-то делала по дому.

Я приезжал с работы очень поздно, и только тогда вступал в упряжку.

Запомнился мне такой случай. Это было в год нашего отъезда из Инты, Под вечер девочки из пятого или шестого класса пришли к нам и попросили, чтобы Софья Рувимовна разрешила им погулять с Люленькой у нашего дома. Она им, конечно, разрешила и даже была рада, поскольку у нее было много работы по школе.

Люленька плохо ходила, и они взяли ее на ручки. Гуляли по дощатому тротуару. На балконе второго этажа нашего дома залаяла собачка. Люленька очень любила собачек и кошечек. Она резко повернула головку в сторону балкона, и девочка не могла ее удержать. Люленька упала на тротуар и стукнулась головкой. Слава богу, что тротуар был деревянный. На сильный рев выбежала Софья Рувимовна. Девочки были в переполохе. Мама взяла ребенка на руки и та успокоилась, непрерывно твердя: "Люля паля", "Люля паля".

Поздно вечером началась сильная рвота. Стало ясно, что это сотрясение, и мы срочно направились с ней в больницу. Когда сестра взяла ее на руки, чтобы отнести в палату, поднялся крик. Только кошка помогла выйти из этой ситуации. Сонечке пришлось пару дней побыть с ней в больнице, и все кончилось благополучно.

 

- 103 -

Стало еще более ясно, что совмещение материнства с работой в школе в данных условиях невозможно.

Но решение созрело еще до этого.

В конце июня 1959 г., по окончании занятий в школе, мы уезжаем из Инты, где прожили ровно десять лет. Но это была уже не та Инта, что раньше: асфальтированные улицы, новые многоэтажные дома, магазины, поликлиники, больницы и многое другое. Даже улицы украшены зеленым нарядом деревьев. Нас тепло провожали учителя, учащиеся, друзья, мои сотрудники... Грустно было расставаться.

А небо заволокло снежными тучами, сыплет мокрый снег, холодно. Даже не верится, что где-то яркое солнце, отцветают сады, зреют плоды и давно отцвела сирень. А как все эти годы Сонечка мечтала увидеть цветущую сирень. Но никогда это не удавалось: ведь каникулы всегда после цветения.

Милая Сонечка, отныне каждый год ты будешь наслаждаться цветущей сиренью. Увидишь и цветущую черемуху, и цветущие сады. Все у нас еще впереди.

Прощай, Север, прощай, Инта!