В РУССКОЙ ДЕРЕВНЕ

 

Зимою 1921 г. я был приглашен в село N. прочесть лекцию в местном народном доме. Поехали мы туда вдвоем, вместе с моим другом, студентом X., у которого я гостил в деревне. Дороги было верст двадцать. Весело было нестись по мягкой снежной дороге, среди сосен и елей, унизанных белыми хлопьями.

Прибыв в село, мы остановились в семье учительницы, пригласившей нас. На другой день после некоторых затруднений получили в местном исполкоме разрешение устроить лекцию. Тема лекции: «Для чего мы живем?»

Был канун Крещения. Лекция должна была состояться в праздник, на другой день.

Местный священник, о. Михаил, не пользовался популярностью, но на страже Церкви стоял твердо.

Узнав, что лектор придерживается свободных евангельских убеждений, батюшка решил воспрепятствовать собранию.

Он ходил из избы в избу, согласно крещенскому обычаю, с крестом и св. водою, предупреждал, что, вот, мол, приехал сектант читать лекцию, так чтоб не шли туда. Говорил и лично со мною, пытаясь вызвать на спор церковного характера. Я старался давать ему лишь ответы и уклонялся от прений. Настало время лекции.

Как обычно, мною стало овладевать волнение, сознание своей слабости. А тут еще хозяйка дома расстроена: «Вот неприятно, — говорит: — батюшка всех отговаривал; видно, никого не будет на

 

лекции. Как жаль! А ведь здесь такое безбожие, озорство и хулиганство. В церковь ходят только по большим праздникам. Да вы видели, как они стоят в храме: толкаются, смеются»...

Я пошел в лес, чтобы сосредоточиться. Вспомнил свои любимые места из Нового Завета, которые всегда укрепляют меня перед публичным выступлением: «Кто пребудет во Мне и Я в нем, гот сотворит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего». Сознание своего ничтожества угнетало — но могучая сила таилась в словах: «Сила Моя совершается в немощи».

Зарево заката уже горело за далекими зубцами елового леса. Половина седьмого. Надо идти.

Приближаюсь к народному дому. Кучка крестьян стоит при входе; среди них о. Михаил: «Уж ты, батюшка, побудь на собрании. Не выдай, коли што... Изобличи». Я поздоровался с ним. Вошли в зал. Он был переполнен. Стояли в проходах, сидели на подмостках.

Член наробраза занимал место председателя.

Передо мною была подлинная народная гуща: вырисовывались бороды лопатой и клином, молодые лица в платочках, парни. Присутствовала представительница культпросвета, известная своей агитацией безбожия. Атмосфера была наполнена ожиданием, любопытством, так и горевшим в глазах. В зале от духоты тускло горели висячие керосиновые лампы. Помолясь внутренне, я начал. Редко когда я чувствовал такое воодушевление. Что-то накопившееся в душе и стесненное там тоской и волнением рвалось наружу. Хотелось выделить самые возвышенные мысли и чувства, какие были мне доступны, и прославить Бога, сказать громко о Христе перед лицом той темной деревни, в которой на благодарную почву невежества и грубости усердно бросались лозунги атеизма. «Родная, не оступись!» — Хотелось сказать от сердца русской душе. Хотя эта лекция была до Тех пор читана и приспособлена для студентов (под заглавием «Смысл жизни»), но здесь откуда-то брались слова простые, Народные.

Я кончил. Раздались крепкие аплодисменты. Потом начались рения. Первой взяла слово агитаторша.

Чего только не было в ее словах? И «наука давно опровергла Бога, и Христос никогда не существовал, счастье народу даст лишь научное образование, в котором религии не будет места» и т. п.

На ее лице отражалась какая-то наигранная бесшабашность, которая ей придавала храбрости, — она, видимо, чувствовала, что аудитория не на ее стороне: тем и слаб в России атеизм, что он является официальным, поддерживаемым сверху.

 

Ее слова прерывались усмешками. Мне было жаль ее.

Я ответил ей, стараясь обратиться к ее лучшим чувствам, к той ее внутренней стороне, которая, несомненно, и в ней где-то в глубине души жила, потому что ведь всякая «душа по природе христианка». Указал ей на главную причину ее атеизма, который, если предполагать его искренность, был сплошь основан на незнании и Евангелия, и исторической, и богословской науки. В заключение я сказал:

«„Заблуждаетесь, не зная Писаний ни силы Божией!" — это говорил Христос неверующим людям своего времени.

Вы ссылаетесь на плохих христиан, обличая их в неправде. Но ведь я не их проповедую, а Христа. „Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?" — сказал Христос однажды. Ни народ, ни вы лично никогда не будете удовлетворены без живого, вечного Бога»...

«Теперь, батюшка, ваше слово», — сказал председатель, обращаясь к о. Михаилу. Все затаили дыхание. Что-то он скажет? И против кого будет возражать?

Батюшка поднялся с места: «Я вполне удовлетворен... Лектор все сказал»...

Говорило еще несколько человек, больше в виде дополнительных вопросов.

Я сказал заключительное слово; благодарил за внимание и просил сохранить в сердце тот ответ, который дает Сам Христос на вопрос о смысле жизни. Темна наша жизнь; мы все, как на распутьи, в страшную ночь... Но сквозь шум бури слышится тихий и ясный голос Христа: «Я свет миру; кто последует за Мной, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». «Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Меня веруйте». Дружные рукоплескания, слова благодарности, просьба почаще устраивать беседы о Боге... были ответом.

Радость наполняла мое сердце.

Я спешил к поезду. Долго было протискиваться сквозь толпу, и я ушел через маленькую заднюю дверь. Дома хозяйка ожидала меня с чаем. Она ликовала: «Ну, вот, видите, как Бог все устроил. Все вышло к лучшему. Батюшка, выходит, только содействовал успеху лекции. Как вышла эта атеистка, он и видит ясно, где заблуждение, которое надо опровергать... А он вас искал посте лекции — просил благодарить и извинялся», — добавила она с торжествующей улыбкой.

 

На пути в Москву была пересадка.

Места в вагоне было очень трудно найти.

Поезда шли один за другим, переполненные пассажирами, большей частью везущими продовольствие из южных губерний.

Приходит новый поезд, набитый битком. Один из вагонов, товарная теплушка, наполнен студентами: это они «от организации» ездили на льготных началах в Подольскую губернию за хлебом. Мой спутник обращается к ним с просьбой дать нам место. «Некуда, товарищ! И так уж один на другом сидят, как селедки в бочке». Вдруг один из студентов узнает меня: он оказывается моим хорошим знакомым.

«Товарищи! Это Марцинковский, известный лектор Христианского Студенческого Союза. Пустим его».

Согласились и дали место, т. е., вернее, воткнули нас обоих в кучу человеческих тел.

Студентов в вагоне было человек семьдесят. Когда поезд тронулся, один из студентов громко объявляет: «Товарищи, здесь среди нас находится лектор Марцинковский... Он мог бы прочесть нам лекцию о Христианском Студенческом Движении... Эта тема многих из нас интересует... Желаете ли?»

«Просим, просим», — раздались голоса.

Я стал говорить, но с большим напряжением голоса, ибо грохот колес товарного вагона, без рессор, заглушал меня...

После лекции начались прения: расспрашивали насчет организации и идеологии движения. Просили еще прочесть что-либо.

Я изложил им в существенных чертах лекцию «Смысл жизни».

Мои слушатели, громоздившиеся вокруг маленькой железной печки, на мешках и лавках, слушали очень внимательно. Потом опять была беседа. И так незаметно прошло часов пять пути до Москвы. Уже стемнело, когда поезд наш подкатил под огромный застекленный навес Брянского вокзала.