В КРЕМЛЕ

Как известно, Кремль затворился уже в первые дни после октябрьского переворота — и это было большим лишением для Москвы в религиозном смысле. Замолчал Иван Великий, своим медным гулким ударом начинавший в пасхальную ночь перезвон

тысяч московских колоколов. Тут опять сказалась печальная судьба соединения Церкви и государства, при которой политический центр сливался с церковным, меч сплетался с крестом, «царь-пушка» стояла рядом с «царь-колоколом". Поэтому-то, стреляя по политическим противникам, красные повредили кремлевские святыни. Эта неестественная, роковая связь распалась как-то вдруг (думаю, и в народном сознании). Помню, как еще в дни собора стояла у запертых Спасских ворот небольшая толпа, ожидавшая пропуска в Кремль. Тут же находится митрополит в белом клобуке с нашитым на нем бриллиантовым крестом. К нему подходит часовой и спокойно-деловым тоном говорит: «Товарищ митрополит, станьте в очередь»... Это обращение тогда как-то никого не удивило.

Зимой 1922 г. мне нужно было пойти в Кремль по поводу легализации нашего Христианского Студенческого Союза.

Данное движение началось в России еще в 1903 году, но с тех пор никогда, несмотря на все усилия, нам не удавалось его легализовать. При старом режиме этому противилась господствующая Церковь, ввиду того, что мы работали помимо ее руководства^* и объединяли в своей среде студентов, верующих во Христа — представителей различных церквей и даже не причисляющих себя ни к какой церкви. (Большинство принадлежало к православной Церкви, но были также баптисты, евангельские христиане и лютеране.)

Теперь мы решили опять попытаться добиться легализации. Для этого надо идти в Кремль, в отдел Комиссариата Юстиции, ведающий делами вероисповеданий. Идем туда вдвоем. Вход для просителей открыт только через Боровицкие ворота, против Воздвиженки. Требуется специальный пропуск. Дежурный в Боровицкой башне справляется по телефону у заведующего отделом, в который мы идем. Разрешение последовало. Входим. По мосту, ведущему от башни к Кремлю, беспрерывно идут ответственные совработники, служащие в Кремле — большей частью в военной форме, с портфелями. Среди них мои глаза встречают знакомую фигуру Луначарского — в большой шубе с меховым воротником. Он оживленно беседует со своим спутником. Подходим к воротам уже самого Кремля. Опять караульный в шлеме-«единорожке», в длинной шинели с характерными косо пришитыми на груди полосками, напоминающими древнерусские кафтаны военных

людей. Идем под воротами... Кремлевская площадь... Стоят, как и прежде, старинные пушки и пирамиды из ядер. Свален новый строительный материал — очевидно, для какого-то ремонта.

Молчаливо, как немые изваяния, высятся древние храмы — Успенский Собор и Иван Великий. Вот и здание бывшего Окружного Суда.

Опять проверка, выдача пропуска. Поднимаемся вверх, идем по коридору, ищем комнату с соответственным номером.

Комиссар Отдела, бывший православный священник, сидит перед нами. Лет пять тому назад он принадлежал к группе молодых пастырей-идеалистов, издавал духовный журнал с широкой христианской программой. Теперь он сидит, как «спец», в вероисповедном отделе. На нем простая суконная куртка. Говорит он с нами вежливо, обещает все устроить, предлагая подать заявление.

На его бледном лице какая-то мертвенность и грусть — не то от переутомления, не то от внутренних, более глубоких причин.

Он беседует с нами по поводу предполагающегося изъятия церковных ценностей для помощи голодным. Прием скоро кончается, и мы тем же путем, через те же контрольные пункты возвращаемся обратно.