- 68 -

В ВОРКУТЕ

 

Я выжил еще раз, хотя при следовании по высокой насыпи железнодорожного полотна от станции Примыкание к комендантскому ОЛПу восьмого июня сорок третьего мою почти бесплотную фигуру несколько раз сбрасывало вниз ветром, и был страх, что конвой пристрелит: оглядываясь на него, видел, как надоели ему мои «вольности», когда по установленным для них правилам основанием для применения оружия служил уже лишь шаг в сторону.

Комендантский, т. е. головной отдельный лагерный пункт, заключая в себе несколько тысяч человек и выполняя функции распределения их по другим, рядовым рабочим ОЛПам, имел и свой сколько-то постоянный контингент, используемый в работах на различных производствах и объектах.

Административные должности, как и во всех лагерях, принадлежали в подавляющем большинстве бытовикам, преимущественно уголовному сословию, т. е. друзьям народа, чего никак нельзя было доверить политическим, т. е. его врагам.

С началом проведения первых крупных наступательных операций наших войск в войне и освобождением в их ходе лагерей военнопленных, для узников которых как для изменников были разверзнуты ворота лагерей родины, образовалась первая крупная волна заключенных-фронтовиков. И если этот новый контингент мог быть понят умудренными знанием особенностей политической системы тех лет в целом и ее правосудия жертвами политического террора тридцатых годов, совсем по-иному мы были встречены уголовно-рецидивистским контингентом (УРКами), в праведном гневе бросавшим нам в лицо: «Христопродавцы! Украину продали, теперь приехали продавать Россию!» Их гнев был тем праведнее, что нас было нельзя и обворовывать: мы ничего не имели, кроме истрепанных шинелей и рваных ботинок. Особо настороженное отношение и полный запрет на привлечение нас к любым другим работам, кроме «общих», т. е. наиболее тяжелых, изнурительных, были обусловлены нашим официальным статусом следственных, поскольку большая часть нас препровождалась в лагеря без даже подобия суда. Отсюда были все основания считать большим везе-

 

- 69 -

нием доставшееся мне изготовление штукатурной дранки на циркулярном станке на деревообделочном комбинате.

А беда ходила рядом в лице истощения, пеллагры и цинги. По зоне сновали доходяги, иными словами, дошедшие до крайней степени физического истощения и безразличия к своей личности, озабоченные поисками еще не разложившихся селедочных голов на помойке и кипятка, тепло которого, казалось, восполняло уходящую энергию тела.

Пеллагра здесь проявлялась обычно внешне, в различных формах на коже, обезвоживая и разрушая ее. Частым ее признаком была грубая и мощная корка на нижней губе, на нет отваливавшаяся от горячей жидкости, обнажая ничем не защищенную ее мышцу, как сплошную рану, и образующаяся вновь уже через 10—15 минут после еды. Происходило это помногу раз в день из-за неодолимой потребности пить кипяток. Знаю признаки болезни так подробно потому, что она не миновала и меня, и избавление пришло с неожиданной стороны — через лечение и несколько лучшее питание в больничном стационаре, куда попал совсем по другому поводу: на пальце руки появился панариций, по-народному — костоед, при перевязке его одна фаланга упала на пол.

Если мне было начертано дважды знать пеллагру, судьбой других была цынга. У входа в столовую постоянно находился бак с настоем из хвои, а вывешенный рядом текст рассказывал о целительных свойствах этого уникального и по сути единственного средства, какое было доступно в лагере невольникам-медикам. Но люди были до крайности ослаблены, и часто брал верх недуг. Первейшим признаком и результатом его разрушительной работы в организме были ослабленные десна и зубы, вынимающиеся из десен, как из тянучек. Но вот поразившее врачей исключение, когда и десны и зубы ни в малой степени не свидетельствовали о цынге. Иван Егорович Ананьев, военный моряк, с кем у нас установились дружеские отношения, более трех лет испытывал непрерывные, приносившие постоянные страдания, боли в области желудка. Были очевидны признаки язвы, но ни проводившееся долгое лечение медикаментами, ни народные средства облегчения не приносили, и медиками было принято крайнее решение: оперировать. И только таким способом была выявлена причина мучения: там хозяйничала цынга. Новые назначения врачей (а это был уже сорок восьмой год) привели к скорому выздоровлению. Здесь, когда ход повествования вывел рассказ на Ивана Егоровича, хочу хотя бы коротко поведать читателю его историю, весьма характерную для того времени по роковому ходу событий и, одновременно, уникальную по стечению обстоятельств.