МСТИТЕЛЬ СУХИНО-ФОМЕНКО

Редкие встречавшиеся мне в заключении судьбы, включая судьбы тех, кого я знал уже получившими свободу, не воспринимались их носителями как всеразрушающие трагедии. Иное отношение к своей участи, очевидно, могли испытывать только осознанно шедшие на нарушение господствовавших законов, имевшие смелость выступать против системы власти или совершившие из разных побуждений военные преступления, вольно или невольно выступившие с оружием на стороне противника — среди тысяч и тысяч обитателей лагерей были и такие. Иногда о них узнавалось по чистой случайности, и это узнавание разрешалось драматически.

Упоминавшийся мной строками выше Леонид Ионович Сухино-Фоменко заведовал техническим кабинетом шахты, а начальником одного из проходческих участков работал некто — назовем его К. Жили оба в одном с нами бараке, предназначенном преимущественно для производственных инженерно-технических работников. В один из бесчисленных лагерных вечеров узкому кругу рассказал Леонид Ионович об одном из эпизодов действий сопротивления на Украине. Из рассказа узналось, что он в составе организации, активно боровшейся с оккупантами, участвовал в отчаянных рейдах небольших групп, в ходе которых они на крупных железнодорожных станциях, где скапливались немецкие воинские эшелоны, смешавшись с толпой, распределившись по нужным точкам, забрасывали эшелоны гранатами. Используя возникшую при этом панику и сутолоку, уходили на велосипедах. Проходили эти операции удачно, группы не несли потерь, но однажды их

схватили, заперли в сарае, поставили сильную охрану. Участь их была предрешена, но ночью сумели убежать, совершив невероятное.

В этом месте рассказа слушавший его вместе с другими К. сказал, что охрану того сарая возглавлял он и едва не был расстрелян немцами за свой промах. Услышав такое, Сухино-Фоменко побелел и стал душить К. Разняли.

Поставив в конце предыдущего предложения точку, перечитал два последних абзаца и увидел, что не смог донести до читателя всего трагизма представленной в них коллизии, не сказав, что же привело Леонида Ионовича в один барак с К., за колючую проволоку, если он отважно боролся с оккупантами. А привело именно это активное сопротивление врагу, расшифрованное всезнающими органами как действия, направленные на освобождение от немецкого сапога с целью обретения Украиной самостийности.

Из немногих (а точнее, могу назвать не более двух) ставших известными мне из личных встреч фактов, когда наши в минувшей войне проявлялись на противной стороне, запомнился и второй. Восемнадцатилетний П., уже в конце июня сорок первого, уходя из дома в Ленинграде на фронт, сказал матери: «Погибну или вернусь с победой — другого не будет!» На третий день оказался в лагере для военнопленных. Случилось так, что его назначили старшим группы. Затем был включен в состав подразделения охраны лагеря. Спустя время стал младшим офицером, получил полное офицерское звание. Будучи в отпуске в рейхе, женился и через это приобрел к несколько измененной своей фамилии приставку «фон». Я мог бы отнестись к его рассказу (а здесь все — с его слов), как к весьма занятному сочинению, если б не стал свидетелем случая, когда неожиданно столкнувшийся с ним заключенный немец из военных произнес, оторопев и автоматически вытянувшись: «Герр П?!»

Ранее, пусть наскоро рассказав о том, каким мы ощущали отношение к себе вольных и бегло охарактеризовав нескольких из них, составлявших среду нашего производственного, а в ряде случаев — и неформального общения, я коснулся лишь категории вольнонаемных. Между тем, была другая, численно преобладающая часть вольного персонала — насильственно привезенные советские немцы. Работая по заданию Горбункова над написанием истории шахты вместе с онумерованным собратом Михаилом Андреевичем Пашкевичем (тираж книги едва ли не достоин Книги Гиннеса: два экземпляра — «История шахты №6», составители, печатники, переплетчики и оформители Р. X. Гизатулин, М. А. Пашкевич. Под общей редакцией Г. Д. Горбункова), мы нашли косвенные документальные данные, из которых сле-

довало, что в сорок четвертом году заключенные шахты и строители были заменены на контингент немецкой национальности, приличной мины ради называвшийся «мобилизованными». По мере завершения строительства шахты и освоения ее проектной мощности росла потребность в рабочей силе, неубывающим источником удовлетворения которой оставались этапы заключенных и каторжан. Советско-немецкий же состав, будучи лишенным права выбора места своего пребывания, сохранялся стабильным, рос профессионально и занимал заметные по уровню ответственности должности — начальников участков (Киршенман, Рудольф Лобес, Федор Ренье), начальника отдела технического контроля (Бензак), главного бухгалтера и его заместителя (Иван Давидович Генш, Виктор Исаакович Генрихе), районного инспектора Энергонадзора (Георгий Францевич Рауш), заведующего клубом (Эдгар Людвигович Миллер), плановика (Яков Кайзер), старшего диспетчера (Павел Иванович Луя). Работали отцы (кассир Эммануил Фридрихович Циммер, его жена — счетовод), шли на шахту, подрастая, их дети (Евгения — нормировщик, Эльфрида, по мужу Вольф — плановик, впоследствии трагически рано ушедшая из жизни от белокровия). Вспомнил я эту семью, сохраняя теплую память об отличавшей ее непоказной внутренней культуре, природу какой может составлять только внутренний мир человека, а не простое умение держаться на людях. Несомненными производными ее были их общая одухотворенность, благожелательность, благородство, какие мы с женой имели возможность еще раз видеть с близкого расстояния при посещении в конце шестидесятых дома отцов в Киргизии, во Фрунзе.