На развалинах Нарвы
Из писем, радио, газетных сообщений я знал, что город почти весь разрушен. Что, например, в его центральной части не сохранился ни один дом. Увиденное собственными глазами, превзошло все самые худшие опасения.
Сплошные руины напоминали о беспощадном уничтожении всеми средствами, имеющимися у враждующих сторон, города семисотлетней истории. Уничтожили красавицу древнюю Нарву с ее замечательными памятниками старины, архитектурными ансамблями, готическими зданиями с неповторимыми по красоте каменными порталами.
В первую очередь я направился на Эха улицу, где раньше жил в доме Хайдака. Пробирался с трудом по огромным каменным завалам, образовавшимся из-за обрушившихся стен. В доме Хайдака сохранилась наружная стена с оконным проемом моей комнаты. Вышел на Вирскую, оттуда на Вышгородскую улицу и забрался на огромный холм, высившийся на месте колокольни Преображенского собора. Кое-где сохранились каменные коробки зданий с зияющими отверстиями вместо окон и дверей,
без крыш, с одинаково торчащими дымовыми трубами (ратуша, здание биржи, важня, гимназия, домик Петра Великого, типография Григорьева, дом Успенской церкви и соседние дома). Поразили руины немецкой церкви на Вестервалли улице. Сохранились высокие стропила с небольшим количеством черепицы и целиком одинокая восточная стена, где находился алтарь.
Сохранился документ, обличающий варварство фашистов, написанный при допросе ротен фюрером СС Венрихом:
…«Двадцать четвертого июля в 12 часов дня мы подъехали к железнодорожному 24 тонному мосту. Я остался в укрытии за домом метрах в 200-300. Трое пошли к мосту и вскоре раздался взрыв. Затем мы переехали деревянный мост, где сначала подорвали крепость Ивангород. Горели церковь и ратуша. Первая рота 54 саперного батальона, которой командовал штурм фюрер Франц, взорвала висячий мост.
Вечером мы взорвали две церкви, башню Германа, подземелье замка. Под конец мы подожгли большое здание кинотеатра, где ранее располагалась наша часть. Таким образом наша задача была выполнена и мы покинули Нарву по железной дороге, ибо шоссейная дорога должна была быть взорванной. Такова истинная правда, подтверждаемая моей подписью»…
В Нарвском городском музее, открытом после войны в здании полковой бани возле Германовской башни, хранится в потрепанном и помятом переплете записная книжка освободителя Нарвы, автоматчика Ральфа Лайкре, написавшего на её страницах бесхитростные, простенькие стихи:
С болью бинокль от глаз оторвал,
Не видя друзей сочувственных взглядов.
Нет… Без боли на город смотреть нельзя,
Весь изувеченный градом снарядов…
Вспомнилось прошлое города древнего!
Седой Ивангород и Темный сад,
Остров весной в ароматном цветении,
Под солнцем сверкающий водопад…
Стены замшелые крепости Германа,
Суконная фабрика и Кренгольм,
Мосты над рекой… Врагом все разрушено:
Аптека и ратуша, биржа и дом…
Немало разрушений причинила война комбинату «Кренгольмская мануфактура» но все же в этой части города многое сохранилось. Не были уничтожены фабрики, многие корпуса остались в неприкосновенности. Сгорели все деревянные бараки по левой стороне Кренгольмского проспекта, зато избегли разрушения дома Новой деревни и так называемой «Вяземской лавры». Спаслись кирпичные казармы, главная контора комбината, английская колония, больница, родильный покой.
Судьба, а может быть и расчет, их уберегли, сохранив основательно сложенные кирпичные стены, но и на них остались следы снарядных вмятин, шрапнельных ран...
Потянуло на то место на Вестервальской улице, где 29 апреля 1941 года началась моя неволя, к тюрьме. Сохранились развалины мощных стен, в которых многие сотни ни в чем не повинных нарвитян прошли первый этап заключения. Отсюда их партиями вывозили в Таллин, а затем вглубь Советского Союза. Прошел по Широкой улице, думал увидеть Шведо-Финскую церковь – её мы наблюдали из окна камеры. Пустое место, словно здесь вообще ничего не было.
Долго, в скорбном молчании стоял у руин Нарвской русской гимназии. Вспомнилось многое и хорошее и печальное. Сколько наших учеников отправились ни за что искать смерть в лагерях Сибири. Не обошла беда и наших преподавателей, директора С.Н. Добрышевского, историка Э.Э. Маак и других.
Начисто смел ураган войны Лаврецовскую больницу, но оставил здание покойницкой, где устроили жилое помещение.
Спускаюсь к Речной улице. Как будто ничего не изменилось. Те же деревянные дома, что и до войны, правда, теперь изрядно потрепанные, облезлые, с залатанными крышами и покосившимися заборами. А вот и дом Гельдера, в котором я жил до войны.
Та же закрытая веранда, которой я пользовался, высокое трехступенчатое крыльцо, большие двухстворчатые двери в мою квартиру, состоявшую из трех комнат. Но веранда покосилась, окна забиты фанерой, обои во многих местах сорваны. Захожу внутрь. Натыкаюсь на запустение и грязь. Моя квартира переделана на две. В одной из них живет Дмитрий Венела из Венкуля, когда-то активный участник просветительного общества «Заря», не один раз участвовавший в спектаклях, которые я ставил. Спрашиваю, где хозяин дома - Гельдер, жив ли, умер. В ответ слышу трафаретную фразу о судьбе тех, кого в молодой Советской Эстонии называли врагами народа: «Арестован и вывезен в Сибирь»...
Сохранился соседний деревянный дом покойного страхового агента Якобсона. С его дочерью Евгенией я учился в одном классе Нарвской гимназии. По её окончании она вышла замуж за констебля нарвской полиции Раудсеппа, который в один день со мной разделил участь заключенного и отбывал свой срок в Вятлаге. Что с ним случилось позже, не знаю, вероятнее всего погиб, как и большинство.