Сборы и отъезд в Нарву

 

После очень тщательного медицинского обследования, - вопрос стоял в необходимости расторжения не по моей вине договора, в результате которого управление порта несет все убытки, - трое врачей единогласно признали серьезное сердечное заболевание и необходимость перемены климата, рекомендовав выехать на материк.

Учитывая тяжелый характер начальника Лесного отдела Тишечкина, способного в любую минуту преподнести пакость своим подчиненным, не пользующимся его покровительством, к числу которых относился и я, решил заблаговременно подать заявление об уходе. Тем более что в навигационный период работников очень неохотно отпускают и начальство, вопреки здравому смыслу, на два - три месяца задерживает увольнение. Воспользовавшись хорошим настроением Тишечкина, я однажды подсунул ему заявление об увольнении и он, не задумываясь, его подписал, разрешив уехать их Дудинки 15 июня 1957 года.

 

По управлению Дудинского порта, как обычно после навигации, прошло сокращение. Коснулось оно и бухгалтерии Лесного отдела. Сократили одну единицу - меня, предложив перейти в рубщики. Главный бухгалтер, Ярошенко, доверительно сообщил инее, что хотя моя должность в бухгалтерии ликвидируется, я остаюсь работать на прежнем месте, буду числиться рубщиком и получать на 150 руб. меньше прежнего оклада. Спорить не имело смысла, но в душе задумал перехитрить «фирму Тишечкина, Ярошенко и Ко» при окончательном расчете. За две недели до отъезда подал в профком и отдел труда и зарплаты протест на неправильные действия главбуха Ярошенко, заставившего, меня рубщика, работать в бухгалтерии. К заявлению приложил расчет разницы в зарплате рубщика и работника бухгалтерии, которую я выполнял. Набегала сумма в пределах тысячи рублей, что было совсем нелишне в предстоящем путешествии. Начальник отдела труда и зарплаты Бойко, мне помог, заверив, что действую я на вполне законном основании и что никаких неприятностей для меня произойти не может. Если в управлении порта об этом узнают, накажут начальника и бухгалтера Лесного отдела, мне же обязаны выплатить разницу в окладах.

Дальнейшие события развивались так. Тишечкин перестал со мной здороваться и разговаривать. Ярошенко в присутствии всех работников бухгалтерии налетел на меня коршуном, стал срамить за непорядочность и алчность.

- Такой дерзости от вас, Степан Владимирович, мы не ожидали! Вы встали на путь рвачества! – громко произнес он, так, чтобы слышно было всем сотрудникам.

Хотел я ответить Ярошенко, что эксплуатировать низовых работников, ущемляя их в зарплате, не менее бесчестно, но смолчал, помня совет Бойко не вступать ни в какие пререкания, спокойно ждать, когда выплатят деньги.

Из поединка с начальниками я вышел победителем. При окончательном расчете, мне выплатили разницу в 1000 рублей. Доброго напутствия от Тишечкина и Ярошенко я, конечно, не получил, но зато заместитель Тишечкина, инженер Афиногенов, оказался настолько любезен, что отписал мне рекомендательное письмо своему другу в кассу пристани Дудинка с просьбой изыскать возможность продажи мне билета в каюту первого класса на комфортабельный пароход «Балхаш» до Красноярска. Решили ехать со всеми удобствами, не смотря на то, что управление порта оплатило только половину из 1800 руб. (два места в третьем классе), которые стоила каюта первого класса.

По документам я отправлялся до 1 сентября в отпуск с последующим увольнением по болезни. На несколько дней позже меня, взяла расчет Рая. Заблаговременно списались и получили согласие на приезд в Нарву от Раиной мамы – Елены Яковлевны

 

Богдановой и тетушки – Александры Петровны Любимовой, проживавших в 18 кв. метровой комнате кренгольмских казарм.

Предстояло ликвидировать недвижимость, незамысловатую мебель и кое какие вещи. С собой решили взять только одежду, белье, обувь, посуду и предметы первой необходимости. Их провоз оплачивал порт.

Мы не могли даже предполагать, сколько мороки возникнет при продаже недвижимости. Расклеили по городу объявления, что в связи с отъездом недорого продается половина дома, в полной уверенности, что покупатели найдутся, и мы за него получим 5 – 6 тысяч рублей.

Первым пришел невзрачного вида незнакомец, осмотрел дом снаружи, изнутри, спросил цену и, узнав, что хотим за него шесть тысяч рублей, не сказав ни да, ни нет, удалился. В полной уверенности, что за этим покупателем придут другие, мы особенно не переживали за первую неудачу. Прошло несколько дней, никто не приходил. Расклеили дополнительные объявления. Опять никого. Мы упали духом, да и соседи нагоняли тоску своими разговорами. А говорили они, что из Дудинки сейчас уезжает так много, что покупать некому, что многие заколачивают дома и оставляют их на произвол судьбы. Мы корили себя, что не смогли заинтересовать первого покупателя, как следует с ним поговорить, даже не узнали, где он живет и работает, как его теперь найти, в какой стороне искать.

Помог счастливый случай. Однажды, идя в магазин, я столкнулся с этим покупателем, как говорится, «нос к носу». Я его остановил, спросил, почему он к нам не заходит. Он сказал, что наша цена его не страивает. Я, все-таки, уговорил его зайти к нам и поговорить о покупке, обещав снизить цену. Свою цену он не называл, желая сначала услышать нашу. Мы посоветовались и, когда он пришел, предложили цену в четыре тысячи рублей. Но и эта цена его не устроила. Со своей стороны он назначил цену в две с половиной тысячи, на что нам, скрипя сердцем, пришлось согласиться. Кроме того, он выдвинул условием оставить ему, как бесплатное приложение, Палкана. И с этим мы согласились, ибо брать с собой овчарку в столь длительное путешествие было невозможно.

Умный пес почувствовал скорое расставание и ни на шаг не отходил от Раи. Он стал менее игрив, постоянно заглядывал нам в глаза, как бы спрашивая, что происходит. Новый хозяин дома приходил довольно часто, принося с собой сахар и задабривая Полкана. Через неделю Полкан стал осторожно принимать угощение, но не высказывал признаков расположения к новому хозяину, смотрел на него настороженно и каждый раз начинал скалить зубы, когда тот поднимался со своего места. В это время приходилось выводить Полкана в сарай. Приближался наш отъезд, а сдвигов в отношении собаки к

 

новому хозяину не было, что нас очень беспокоило. Но, что мы могли поделать? Приходилось надеяться на то, их отношения наладятся, когда мы уедем.

Без особого сожаления прощались с Дудинкой. С нашим общим любимцем, Полканом, расставание было горьким и тяжелым, как будто мы теряли лучшего и дорогого друга.

Со слезами на глазах в последний раз Рая обняла Полкана и посадила его на цепь в сарай. По-мужски попрощались с ним я и Алексей. На пристань шли налегке. Почти все вещи были погружены на подводу и заранее сданы в багаж. Спустились с горки, пересекли железнодорожную ветку и в последний раз оглянулись на наше уютное гнездышко, которое покидали навсегда. Каждому из нас в этот момент хотелось увидеть Полкана, услышать его чуть с хрипотцой лай…

Вскоре исчез дом, скрылась наша Песчаная улица, мы затерялись в переулках, по которым добрались до берега Енисея. По высокой лестнице с многочисленными ступенями спустились мы на пристань.

Яркой белизной своего корпуса у причала сверкал на солнце комфортабельный теплоход «Балхаш», год, назад спущенный на воду на одной из верфей Германской Демократической Республики. На его палубах уже мелькали многочисленные фигурки пассажиров. Шла посадка. Мы не торопились, так как ключ от каюты уже лежал у меня в кармане. До отхода теплохода оставалось еще около часа. Проводить нас пришли знакомые, друзья, мои и Раины, в том числе Тихонравов, Панченко, сослуживцы Раи. Все они желали нам благополучного и счастливого плавания, скорейшего возвращения на родину, полной удачи в построении новой жизни.

Помахав на прощание руками, мы поднялись на палубу. Теплоход, дав басовитый гудок, медленно отчалил от пристани. За кормой удалялась Дудинка, как часть нашей жизни, нашей судьбы. Трудное было время, тяжелая жизнь, борьба за существование, за то, чтобы уцелеть, не потерять человеческий облик, веры в мораль и ценности человеческой жизни. Хотелось думать, что все самое тяжелое позади, что наконец-то, вернувшись на родину, мы сможем по-человечески жить и трудиться.

Зайдя в каюту, мы были приятно удивлены. Размером около 12 кв. метров, она располагала к удобному длительному плаванию. Из большого окна, обращенного на нижнюю палубу, открывался чудесный вид на Енисей. В случае непогоды представлялось возможным, не выходя из каюты, видеть правую сторону реки, её высокие берега.

Стали распаковать багаж и разбираться с вещами. В это время Алексей незаметно выскользнул из каюты. Заметили его исчезновение не сразу, спохватились, когда «Балхаш» уже отчалили от причала. «А где Лека? Не выскочил ли он на пристань?» - в тревоге задавали мы друг другу вопросы.

 

Я моментально выскочил из каюты и пустился на поиски. Плотной стеной стояли на палубе пассажиры, маша руками и крича остающимися. С трудом, пробивая себе дорогу, я везде глазами искал Алексея и нигде не мог его отыскать. Совершив пробежку по обеим сторонам палубы. Спустился вниз и очутился я носовой части судна. Здесь я и увидел Алексея, спокойно восседавшего возле большого якоря и разглядывавшего лебедку, которой этот якорь поднимался из воды. Я с облегчением вздохнул и, подхватив сына, вернулся с ним в каюту.

Каюта изобиловала удобствами, о которых в Дудинке мы не смели и мечтать. К нашим услугам была холодная и горячая вода, теплый туалет, платяной шкаф, трюмо, стол со стульями, большая двуспальная постель, небольшой диванчик – словом каюта напоминала хорошо меблированную комнату. В ручном багаже мы захватили электроплитку, маленькую сковородку, кастрюлю, чайник, а также продукты: хлеб, масло, яйца, консервы, сахар. Все это позволило нам завтракать и ужинать в каюте. Обедать ходили в столовую на теплоходе.

Ехать нам предстояло почти пятнадцать дней, которые превратились в увеселительную прогулку. Мы не могли нарадоваться, что едем в отдельной каюте, что можно ничего не делать, а любоваться берегами полноводного Енисея, загорать на верхней палубе, читать книги из судовой библиотеки, завязывать ни к чему не обязывающие знакомства, в общем, отдыхать и наслаждаться жизнью, чего мы не имели долгие годы в Заполярье. Единственным огорчением в этом плавании было его окончание.

Алексею представлена была полная свобода передвижения на теплоходе. Целые дни он проводил с такими же как он дружками, и практически они обследовали все помещения судна. Побывали и на капитанском мостике, благо капитан «Балхаша» с ними подружился и охотно пускал к себе в рубку.

После Туруханска, где проходит незримая черта полярного круга, ландшафт берегов резко изменился. Тундру сменила стена густого леса необъятной сибирской тайги. Трудно даже себе представить, какое количество гектаров занимают непроходимые таежные леса, где их начало и конец, как далеко они раскинулись от берегов Енисея. Такую картину можно было наблюдать на протяжении полутора тысяч километров вплоть до Красноярска. Оазисами цивилизации в этом море тайги служили небольшие деревушки, рыбачьи поселки, леспромхозы по берегам впадающих в Енисей речек.

Короткая стоянка произошла в Енисейске. Город утопал в сплошной зелени. Любовались и, откровенно говоря, завидовали многочисленным загорающим и купающимся, расположившимся на золотистом песке невдалеке от пристани. Вглядываясь в фигуры рыбаков, сидевших в лодках и на огромных валунах, вспомнил

 

про Устюжанникова, которого повстречал здесь много уже лет назад. Но никого, похожего на него не увидал. Вероятно, ему, как реабилитированному, удалось выбраться из этой глухомани. Позднее, в Эстонии, узнал, что Устюжанинов на какое-то время приезжал в Таллин, а затем уехал к себе на родину вглубь СССР.

В последний вечер перед приездом в Красноярск, заняли удобные позиции вдоль правого борта теплохода, чтобы не пропустить Казачинск – места моей первой ссылки в Красноярском крае и куда ко мне приезжала на несколько дней Рая, летом 1950 года.

Мы смотрим, как берег постепенно повышается, а стена таежного леса отступает вглубь. На берегу золотятся озимые, кое-где их прерывает извилистая дорога, по которой, пыля, катятся грузовики.

Вот показалось маленькое Казачинское кладбище, в окружении редких берез, куда мы с Раей безуспешно, из-за мошки и комаров, несколько раз пытались совершить прогулку. Одной длинной улицей потянулся Казачинск, все такой же однообразный, скучный, пыльный, с его неказистыми по обе стороны улицы домиками, какими мы запомнили его семь лет назад. Заметили несколько новых двухэтажных домов, вероятно ведомственных, занятых районными учреждениями. Разглядели и дом, в котором я жил.

Из-за отсутствия пристани, в Казачинске не останавливались. Быстро миновали Казачинские пороги. Спускались теплые сумерки. Пассажиры с палубы не расходились, любуясь встречными судами с разнообразными сигнальными огоньками, тихими, после порогов, водами реки. Вечер был даже душным и уходить в каюты никому не хотелось. С трудом удалось Алексея увезти и уложить спать. Наутро предстояло рано вставать, чтобы уложить вещи и своевременно сдать каюту обслуживающему персоналу. Предугадывая заранее трудности, ожидающие нас в Красноярске с устройством на ночлег, - нам говорили, что в красноярские гостиницы невозможно попасть, - мы решили: во что бы то ни стало устроиться в плавучей гостинице на дебаркадере. Нам повезло. Мы первыми вышли с парохода и благодаря этому получили три кровати, в большом зале, рассчитанном человек на сорок.

Оттуда мы направились на железнодорожный вокзал за билетами, в расчете получить билеты если не на ночной поезд, то хотя бы на следующий день, на любой проходящий поезд в сторону Москвы или Ленинграда. Нал кассой висело объявление, что на проходящие в Москву составы из Владивостока, Хабаровска, Читы, Иркутска билеты не продаются. Из Красноярска можно было уехать только на формируемом здесь через день обычном почтовом поезде, для чего пришлось записываться в очередь. Наш

 

номер был 1062-й. Практически это означало, что уехать удастся не ранее, чем через четыре дня. И то в том случае, если не вклинятся многочисленные делегации, едущие в Москву и имеющие право на внеочередной проезд. Так мы просидели в Красноярске пять суток. От нечего делать гуляли по грязному, пыльному городу. Заходили в пустые магазины, удивлялись. Что же едят жители крупного краевого центра. Обошли все столовые и рестораны, убедились в безвкусности обедов и ужинов. Пользуясь жаркой погодой, уходили за город, купались в Енисее и загорали.

Наконец получили билеты до Ленинграда через Москву в обычном, даже не плацкартном вагоне. Создавалось нелепое положение: с таким трудом дожидались пять суток билетов, томились в бесконечных очередях и вои изволь: четверо суток маяться, не спать, да еще с ребенком. Думали сначала от билетов отказаться, но тогда пришлось бы занимать новую очередь, ждать опять пять суток, без гарантии что не получим опять сидячие места.

На три места нам выделили одну нижнюю полку. Из верхней одежды соорудили нечто похожее на матрац и одновременно одеяло для Алексея. Спали с ним рядом по очереди. Духота в вагоне стояла нетерпимая. В вагоне было много грудных детей и чтобы их не простудить, окна не открывали. Не один раз как очаровательный сон вспоминалась наша каюта на теплоходе. Насколько нам было хорошо там, настолько мерзко было в поезде.

Двое суток мы так промучились, пока бригадир, получив в руки червонец, не определил нас в плацкартный вагон и до места назначения мы проехали в более терпимых условиях.

На пару дней задержались в Ленинграде у Рапиных. Сходили в баню, смыли дорожную грязь и копоть, отдохнули и тронулись в Нарву.