- 61 -

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ ИОГАНН.

БАЗА НЕМЕЦКОГО РАЗВЕДЦЕНТРА В ФИНЛЯНДИИ

 

Иоганн усадил нас в машину, и через 30—40 минут мы были на загородной базе немецкого разведцентра в Хельсинки, которая представляла собой приличных размеров усадьбу в густом сосновом бору на побережье Финского залива, обнесенную с трех сторон крепким высоким забором с проволочным устройством по верху и охраной при въезде на территорию. Четвертой стороной территории был Финский залив, забор слева и справа спускался на 5—7 метров в воду. Когда-то здесь была усадьба богатого, знатного человека. Основной дом представлял собой двухэтажный дворец красивой архитектуры, построенный, конечно, до революции, когда Финляндия была частью Российской империи. Справа и слева от него стояли два современных трехэтажных дома, один из которых был, безусловно, для служебного пользования — у него на крыше стояли мощные радиоантенны, что свидетельствовало о размещенном там радиоцентре. Второй дом, скорее всего, предназначался для жилья. Нижние этажи этих двух домов были заняты гаражами и подсобными хозслужбами. У самой воды, на правой и левой стороне усадьбы, находились два одноэтажных продолговатых дома. Мы подъехали к правому, и, войдя в него, Иоганн открыл одну из дверей. Это была комната-раздевалка.

Перпендикулярно к берегу по обеим сторонам участка от берега в море установлены два дебаркадера, которые использовались для купания, а также для причаливания лодок и шлюпок. Помня разрешение Николая Николаевича, мы бросились в море и, поплавав несколько минут, улеглись на песок. Иоганн побарахтался в воде немного дольше, но потом и он, прихрамывая, подошел к нам и улегся рядом. Он сравнительно прилично владел

 

- 62 -

русским, правда с большим акцентом, с удивительными ударениями и грамматическими окончаниями слов по-немецки. Для некоторых мыслей не находил сразу слов, но вообще изъясняться не спеша мог.

— Господин фельдфебель, почему вы прихрамываете? Что у вас с ногой, ранение? — обратился к нему Володя.

— О! Володя! Длинный песня все вам сказать про себя. В 1941 году, в июле, я был ранен осколком левая нога. Было два операция. Нога осталась — не отпилили, а меня из строевых перевели в нестроевые.

— А когда и где вы освоили русский язык, господин фельдфебель?

— А это еще длиннее песня, — ответил Иоганн, как-то странно улыбаясь, — и не надо меня называть «господин фельдфебель». Пока. Не надо пока. Вот если мы не одни с вами, а кругом есть другие или начальство — тогда можно, тогда надо «господин». Понятно?

— Да, конечно, понятно товарищ старшина, — продолжал шутить и язвить Володя.

— Ох, Володя, Володя! Какой шутник! Ну, сию минуту такой шутка можно. Сию минуту мы действительно товарищ. Я голый, и вы голый. Голый товарищи на голом песок — это похоже есть на товарищ. У нас в армии, да и вообще в Германии и во всех других приличных странах — Англия, Франция, Америка и здесь, в Суоми-Финлянде, не любят слово «товарищ». Оно не реальное, оно выдуманное у вас для народа — обманное. Товарищ командир, товарищ полковник, товарищ генерал, товарищ Сталин. Ну какие эти люди «товарищи»? Сталин — безграничный властитель — «товарищ»? И слесарь Володя тоже «товарищ»? Толстопузый от обжорства генерал или большой советский начальник — товарищ? И исхудавший от недоедания, тощий, как голодный комар, колхозник — тоже «товарищ»? Ерунда какая-то.

Есть у вас, у русских, пословица — «гусь свинье не товарищ». А насчет моего знания русского языка, как я уже говорил, «песнь еще более длинная». Но она довольно интересная, и вы лучше все поймете, то я постараюсь без особых подробностей рассказать.

Иоганн закурил, задумался и начал свой рассказ. Ниже он приведен в моем пересказе.

 

...Мой отец Вилли, по-вашему Василий, в ту, Первую мировую, войну оказался кавалеристом. У нас в хозяйстве была приличная конюшня. Он очень любил лошадей, умел с ними обра-

 

- 63 -

щаться, они его прекрасно понимали, слушались и тоже любили. В 1916 году его и еще двух солдат послали в конную разведку определить возможность перейти вброд небольшую речушку, которую нашим войскам надо было форсировать, продвинуться вперед и занять оборону на западном берегу следующей речки. Когда они перебрались на другой берег и остановились, рассуждая, что делать дальше, то услышали позади на берегу крики: «Стоять! Хенде хох! Руки вверх!» — это в кустах около брода была русская засада из пяти человек. Они бежали к нашим, направив винтовки на них и командуя что-то по-русски. Отец был старшим и скомандовал, чтобы двое скакали вправо, а он — влево по берегу, потом через речку к своим назад. Русские начали стрелять. Лошадь под отцом была убита и падая придавила его. Подбежавшие русские сорвали с него карабин, вытащили его из-под лошади и связали уздечкой руки за спиной. Одного из поскакавших вправо убили сразу, а второго, наверно, ранили — отец видел, что он сидел неестественно, как-то согнувшись к шее лошади, которая тоже, вероятно, была ранена, так как скакала какими-то рывками, неестественно подпрыгивая.

Русские заторопились. Речь их была непонятна, но отец догадывался, что русские скорее хотят вернуться из засады с пленным, так как на шум, вызванный стрельбой, к немцам может подоспеть помощь. Только к вечеру он был доставлен, наконец, в штаб, где с ним говорили уже по-немецки. Три месяца он пробыл в общем лагере, первоначально работал на разных работах. Позже было замечено, что он неравнодушен к лошадям, а лошади, как и все животные, понимают в человеческой речи интонацию, поэтому слушались его беспрекословно. Об этой его особенности стало известно начальнику лагеря, который тоже был любителем лошадей и имел какие-то деловые связи с хозяином конезавода, находившегося в нескольких километрах от лагеря. Этот конезавод частично готовил лошадей для армии, а частично воспитывал породистых рысаков для высокого начальства и для скачек. На конезаводе многих мужчин призвали в армию, и хозяин конезавода договорился с военным начальством, чтобы ему выделили из пленных несколько человек, имевших раньше отношение к лошадям. Среди них оказался и мой отец. За очень короткий срок он завоевал большой авторитет среди работников конезавода. Однажды на завод приехал очень важный господин купить хорошего молодого рысака, и когда он проходил по конюшне, услышал весьма дружелюбную немецкую речь — это отец разговаривал с лошадьми. Господин этот, как потом выяснилось, прекрас-

 

- 64 -

но владел и немецким, и французским, а в своем поместье в Крыму имел приличную конюшню. Он некоторое время постоял, слушая, как отец разговаривает то с одной, то с другой лошадью, потом подошел к отцу и с некоторой усмешкой иронично заметил:

— Первый раз вижу, чтобы русские лошади так внимательно слушали немецкую речь!

Отец, услышав это замечание на немецком языке, обрадовался родному языку и заговорил громко, убедительно и очень уважительно:

— Здравия вам желаю, уважаемый господин! Смею, с вашего разрешения, объяснить сложившуюся ситуацию разговора с лошадьми. Лошади, как бы разговаривая со мной, понимали не смысл немецкой речи, а интонацию, выраженную немецким, русским, французским или любым другим языком. Интонация речи, разговора — это как музыка — интернационально. Семь нот, с нюансами бемолей и диезов, которые уточняют музыкальную интонацию произведения любого композитора, будь то русский Чайковский, немецкие Бетховен, Бах или Вагнер, польский Шопен или финский Сибелиус, — музыка понятна любому на роду, на каком бы языке он ни говорил. Уважаемый господин, вам, наверно, не интересны мои рассуждения и разглагольствования?

— Нет, нет! Как раз это довольно интересно — от разговора с лошадьми перейти к Чайковскому, Бетховену, Вагнеру. Тебя как звать-то?

— Вилли. Вилли Клаус.

— Так вот, Вилли. Я говорю с тобой на «ты» не потому, что ты пленный немец, а потому что тебе, вероятно, лет 25, а мне — 60. Понятно?

— Яволь! Очень понятно, господин... как разрешите вас величать?

— Здесь, в округе, меня в основном величают «князь Андрей».

— Господин князь, вы слышали мой разговор с лошадьми. Если разрешите, я еще выскажу некоторые мысли из моих наблюдений в общении с животными.

— Ну-ну, выскажи, я слушаю.

— Лошади, как вообще почти все животные и даже птицы, общаются между собой, но не словами, не речью, а звуками, интонацией этих звуков. Ржание лошади может быть тревожным, призывным, приветственным. Собака может лаять и поскуливать

 

- 65 -

приветственно, встречая хозяина, а может лаять злобно, угрожающе на вора, который появился вдруг, или скулить и выть тревожно.

А кошки? На руках у хозяйки, которая поглаживает ласково кошку, она нежно мурлычет, на кухне у ног хозяйки, особенно а ли хочет есть, она просяще мяучит, а весной, в марте, кошки ревут тревожно, призывая котов для продолжения своего рода. Петух — утром рано, чуть забрезжит рассвет, кукарекает, чтоб проснулись: «Вставайте, люди добрые! Уже светает. Надо работать», — миролюбиво кукарекает, а золотой петушок в сказке у вашего замечательного Пушкина, завидев врагов, хлопает крыльями и громко, тревожно кричит-кукарекает: «Тревога! Тревога! Враг идет. Скорей готовьтесь к бою!»

В деревне куры во главе с петухом непрерывно что-то клюют, но когда петух найдет что-то вкусное, он кукарекает призывно: «Скорей сюда, ко мне, курочки! Здесь есть что поклевать». И они со всех сторон бегут к нему, понимая его призывную интонацию. Я вам надоел, господин князь?

— Да нет, Вилли. Твои наблюдения очень интересны, а рассказываешь ты об этом очень образно.

Князь Андрей после разговора с отцом, который ему понравился, договорился и с хозяином конезавода, и с военным начальством о том, чтобы ему вместе с купленным рысаком временно отдали и пленного конюха. Вероятно, князь кое-кому прилично заплатил.

Иоганн повернулся на спину и закрыл глаза, потом, обращаясь к Володе, сказал:

— Володя, пойди в комнату, где мы раздевались, и принеси сигареты и зажигалку, они в правом кармане моего френча, который висит в шкафу.

Затянувшись несколько раз, он предложил и нам закурить, продолжая свой рассказ:

— Отец мой был красивый, сильный и, я бы сказал, умный человек. Он моментально, даже не зная русского языка, мог установить хорошие приятельские взаимоотношения, и вскоре вся прислуга князя полюбила отца. Сам князь говорил с ним в основном по-немецки, но очень часто вставлял в немецкую фразу важное для понимания смысла русское слово, которое моментально запоминалось и входило уже в обиход отца. В детстве основное воспитание он получил от своих родителей, моих деда и бабушки. Жили они на юге Германии, недалеко от Мюнхена. Дед был капельмейстером — дирижером военного ор-

 

- 66 -

кестра в кавалерии, а бабушка, мать отца, преподавала музыку и пение в гимназии. Дед очень любил лошадей и содержал конюшню, откуда и у отца появилась любовь к лошадям и умение обращаться с ними. Уже в детские годы мать приобщила его к музыке. Он отлично овладел фортепьяно и имел приятный звонкий голос, был солистом церковного хора. Эти его способности, безусловно, повлияли на его будущую жизнь и на мое появление в этом непредсказуемом мире.

Работая конюхом, он в основном общался с лошадьми и собаками, которых у князя была приличная свора. И лошади, и собаки слушали и понимали отца лучше, чем кого-либо из обслуги князя. Жена князя большей частью жила в Санкт-Петербурге, там же жил и служил в войсковом штабе сын князя — офицер.

Здесь с князем жили его дочь Екатерина, лет 13—14, и ее гувернантка Луиза, лет 25—27, которая прекрасно владела русским, немецким и французским. Отлично знала литературу, историю, музыку и вообще искусство.

Однажды Катя, примеряя маленькую сережку, уронила ее, и она укатилась по блестящему паркету под одну из ножек рояля. Сколько Катя ни мучилась, достать ее не могла. Луиза тоже не добилась в этом деле успеха. Чтобы достать сережку, надо было чуть приподнять рояль. Мужчин в усадьбе было очень мало, и в основном очень пожилые (ведь шла война). Луиза решила позвать на помощь моего отца. Отец, сняв башмаки у двери при входе в дом, попросил принести тонкую линейку, подлез под угол рояля около злополучной ножки, приподнял спиной рояль, и Луиза линейкой достала сережку. Отец вылез из-под рояля, встал около него, поглаживая инструмент как живое существо. Катя что-то заговорила Луизе с неудовольствием.

— Вас ист дас? — спросил отец у Луизы.

— Катя благодарит за помощь, но ей непонятно, почему вы поглаживаете рояль, как будто это лошадь с которой вы привыкли иметь дело. Это же рояль, а не живое существо.

— Да, да! Это правда — это не живое существо, но я так давно не видел рояля, так давно не ощущал его своими ладонями — а ведь он может быть выразительнее некоторых живых существ, — ответил отец улыбаясь.

Катя, изучая с Луизой и французский, и немецкий, почти полностью поняла ответ отца и сказала не очень дружелюбно:

— Ну, пусть, пусть погладит. Может быть, еще пальцем потыкает в клавиши?

 

- 67 -

Луиза не стала всего переводить и обострять разговор, но отец понял, почувствовав интонацию:

— Правда? Можно пальцами?.. — И он пробежал в воздухе пальцами по воображаемым клавишам. — Неужели можно? — радостно повторил он.

— Да, да. Попробуйте, раз уж вы с такой радостью это спрашиваете.

Отец сел за рояль. Открыл его. Отклонился немного назад, приподнял голову и закрыл глаза. Руки его лежали на коленях, а пальцы быстро-быстро перебирали воздух, разминаясь.

Катя и Луиза с удивлением смотрели на отца, как-то странно сжав губы и широко открыв глаза.

Отец наклонился к роялю, пробежал правой рукой по клавиатуре. Катя и Луиза еще шире открыли глаза, облокотились на рояль и уставились на отца. Он поднял руки ладонями к себе, растопырил пальцы, сжав их несколько раз в кулак, потряс кистями и с горечью в голосе произнес:

— Руки-то, пальцы-то не рояльные, не музыкальные. Пальцы лошадиные, навозные!

Катя с Луизой хотели что-то сказать, но не успели и рта раскрыть, как отец ударил по клавишам: один аккорд, второй, третий — аккорды Первого концерта Чайковского...

— О! Вилли, Вилли! Милый, красивый Вилли! — воскликнула Луиза, а Катя с удивлением и широко открытыми глазами уставилась на отца и молчала как онемевшая!

— Да, да, да, девочки милые, сейчас, сейчас. Айн момент... — Он потер руки, размял пальцы, между пальцами и начал какими грубыми, не очень чистыми руками, мягко перебирать клавиатуру рояля, наигрывая очень хорошо знакомое ему с детства вступление, и вдруг запел своим красивым голосом «Аве Мария...». Сначала голос его звучал немного неуверенно, потом он крепчал, крепчал, становился сильным, мощным и до удивления уверенным. Божественная мелодия «Аве Мария» зазвучала в полную силу. Отец пел с необыкновенным чувством и особым вдохновением, уносясь мысленно в далекое детство церковного хора, где он солировал в этом музыкальном произведении. На глазах у него появились слезы. Музыку к этому католическому гимну в честь Девы Марии писали многие выдающиеся композиторы — Ф. Шуберт, Ш. Гуно, И. Брамс, И. Стравинский и др.

Катя вдруг сорвалась с места и побежала на второй этаж с криком: «Папа, папа! Иди скорей сюда. Скорей, скорей!»

 

- 68 -

Князь уже спускался по лестнице навстречу Кате:

— Что случилось, девочка моя? Кто это так хорошо поет? А почему у тебя слезы на глазах?

Папочка, папочка! Ты посмотри и послушай, что у нас происходит. Все началось с того, что я уронила сережку, она укатилась под ножку рояля, и мы не могли ее сами достать — надо было рояль приподнять. Мы позвали на помощь Вилли, он ведь такой сильный. Вилли подлез под рояль, приподнял его спиной, и мы линейкой легко достали сережку. Потом Вилли поднялся и стал поглаживать рояль, как он поглаживает лошадей. Мне это не понравилось, и я сказала что-то невежливое. Не знаю, что он понял из моих слов, но он попросил разрешения сесть за рояль, а я опять надерзила, сказав, что пусть садится и тыкает пальцем в клавиши. А дальше началось такое, что я не могу тебе пересказать. Его пальцы побежали по клавишам, и из-под этих грубых пальцев полились необыкновенные звуки, а потом он запел «Аве Мария», и я не выдержала — побежала скорей за тобой. У него такой красивый голос, и он так вдохновенно поет — я никогда такого не слышала!

Пока они спускались по мягкому ковру лестницы, отец все пел и так был захвачен своим пением, что ни на что не реагировал. Князь с Катей сели на диван, пригласив кивком головы и Луизу сесть к ним. Луиза была очень взволнована, и в глазах у нее блестели слезы. На середине лестницы стояла горничная Маша, тоже, видно, очарованная этим необычным пением, а в дверях на террасе столпились несколько человек из дворни и кухни. Все слушали затаив дыхание.

Кончив петь, отец положил руки на колени и сидел молча, закрыв глаза и покачиваясь легонько взад-вперед, находясь в каком-то отрешенном состоянии. Первым встал князь и начал аплодировать. Увидев это, все тоже начали старательно хлопать в ладоши, а баба Дарья из кухни, которая сама любила петь и часто пела русские народные песни, запричитала восторженно: «Аи да Вилли, аи да Вилли! Ну и молодец! Вот не ожидала услышать такого певца и музыканта». Катя подбежала к моему отцу и, поцеловав его в щеку, быстро заговорила:

— Простите меня, Вилли! Я тут дерзила вам. Не сердитесь! — И, повернувшись к Луизе, попросила ее: — Переведите ему, Луиза. Пусть не сердится и не обижается. Я без зла это говорила.

Отец поклонился всем несколько раз. Лицо его выражало чувства благодарности и удовольствия, которыми он был полон.

 

- 69 -

— Спасибо вам всем. Я рад, что мое пение понравилось вам. Это очень хорошо, когда людям нравится музыка, пение и вообще искусство. Каждый из нас чем-то радует других. Своим тру дом, своим умением быть полезным, я рад, что могу быть полезен не только как конюх, но и как музыкант. Спасибо вам.

Эту речь отца понимали только двое — князь и Луиза. Катя только отдельные слова схватывала и догадывалась об остальном, но все поняли, что он сказал добрые слова, и опять зааплодировали, а князь подошел к отцу и сказал ему:

— Вилли! Ты больше не конюх, хотя помогать там будешь. Ты теперь наш музыкант, наш аккомпаниатор и наш кучер. Нашего кучера завтра должны забрать в армию, а без кучера ни я, ни Катя с Луизой обойтись не можем. Тем более что с лошадьми никто не умеет обращаться лучше тебя.

Примерно это же князь сказал по-русски для всех остальных.

С этого дня жизнь отца пошла по-другому.

Луиза помогала ему скорее освоить русскую речь, и он преуспел в этом довольно быстро.

Однажды он повез на конную прогулку в коляске Катю и Луизу. На опушке леса Катя захотела остановиться и погулять по лесу. Когда они углубились в лес метров на сто, Луиза вдруг вскрикнула и присела. Левой ногой она наступила на какой-то сучок, и нога подвернулась. Это был не перелом, но сильный ни них, вставать на больную ногу она не могла, а идти по лесу тем более. Она попросила Катю поскорее позвать кучера, чтобы он помог добраться ей до коляски. Отец быстро прибежал, попробовал поставить Луизу на ноги, но она на левую ногу наступать совсем не могла.

— Ну, что ж, — сказал он, — придется этого большого ребенка нести до коляски, как маленького ребенка, на руках.

— Он подхватил девушку на свои сильные руки и понес к Коляске.

— Обхватите мою шею руками и держитесь крепче, хотя я и так никуда вас не отпущу, — сказал отец Луизе и прижал ее к себе сильнее.

— Спасибо, Вилли! Спасибо, милый, добрый человек.

Она обняла его за шею и прижалась щекой к его плечу, а отец липом прижался к ее груди:

— Ах, как жалко, что вы ушли в лес так недалеко!..

— Это почему же, Вилли? — с удивлением спросила Луиза.

 

- 70 -

— Потому, что мне доведется нести вас на руках, прижавшись лицом к вашей груди, только метров сто, а мне бы хотелось — километр, два, три...

Он склонился к ее руке и крепко-крепко прижался к ней губами.

— О, Вилли! Какой вы хороший! Какой вы нежный и ласковый! — И она еще сильней прижалась к нему.

Так началась их любовь.

...В феврале 1917 года произошла так называемая буржуазно-демократическая революция. Царь Николай II отрекся от престола. Большевики усиленно готовились к полному захвату власти. Приехавшая из Петрограда княгиня с князем ежедневно обсуждали что-то серьезно. Как рассказала Луиза, княгине в Петрограде кто-то очень важный твердо сказал, что надо срочно закрывать в России банковские счета и переводить деньги на Запад, пока это возможно (что она уже сделала), и теперь требовала, чтобы князь организовал переезд из Крыма в Европу, захватив с собой самые ценные вещи. Князь не хотел покидать Россию, но, когда к нему из Москвы приехал попрощаться перед отъездом в Европу молодой князь и сказал, что скоро власть захватят большевики и все дворянство будет уничтожено, вопрос решился. В мае 1917 года князь, княгиня, княжна Катя, Луиза, горничная Маша и мой отец покинули Крым и вскоре высадились в Неаполе.

Все это время, тревожное, военное, революционное, любовь Луизы и моего отца, не зная преград, продолжалась! И князь, и княгиня знали об их чувствах. Это их немного огорчало — предстояла разлука, и в то же время они желали им добра и благополучия. После настойчивых просьб влюбленных их отпустили на родину отца, в Южную Германию, оказав приличную финансовую помощь. Дедушка и бабушка, отец и мать моего отца, не могли нарадоваться появлению пропавшего без вести сына, а уж когда появился на свет внук — будущий фельдфебель Иоганн, будущий товарищ Иван, — радость не знала границ. Мои родители с детства разговаривали со мной и по-немецки, и часто по-русски. Вот почему я немного владею русским. Понятно?!

— Яволь, господин фельдфебель. Понятно, товарищ старшина. Какая интересная и романтическая история!

— Ладно! Вернемся из романтического прошлого в действительность. Идите еще искупайтесь и поедем в новую военную действительность второй русско-немецкой войны.

 

- 71 -

...На следующий день «Иван Васильевич» разбудил нас пораньше, дал позавтракать и сказал:

— Сегодня вас переправят через Финский залив в Ревель, в Эстонию. Там, вероятно, определят в одну из наших школ для дальнейшего обучения, а что будет дальше, как говорят русские, один Бог знает. Желаю вам успехов и благополучия. Не забывайте ни «товарища» Ивана, ни господина Иоганна. Мой вчерашний рассказ пусть останется между нами.