КАПИТАН НАДЕЕВ

Капитан Надеев был еще лейтенантом, когда в 44-м году при взятии Минска потерял руку.

Перед самой комиссией в госпиталь приехал незнакомый ему полковник по фамилии Федоренко, нашел Надеева и предложил продолжить службу. Без особой стрельбы, но тоже на очень значительном для Родины фронте.

— На трудовом, что ли? — спросил Надеев

— Скорее на невидимом трудовом, — засмеялся полковник Федоренко.

— Невидимом? — обрадовался Надеев.— Так значит, в разведке?

— Куда тебе в разведку? — серьезно сказал полковник Федоренко. — Другое дело, что к разведке мы все-таки кое-какое отношение имеем. Работаем, так сказать, с материалом, который остался в живых после боевых действий и, в частности, после действий разведки тоже...

 

Надеев, наконец, все понял и был разочарован, но из армии уходить не хотел и поэтому дал свое согласие.

Почти сразу же по прибытии на место в огромный лесной северный лагерь Надеев получил должность начальника ОЛПа.

Служба была как служба. Скучать не приходилось, но и отдыхать здесь тоже умели. Полковника Федоренко все здесь звали Батей.

К праздникам капитан Надеев должен был стать майором. Что касается главного существа своей службы, то капитан Надеев твердо следовал тому напутствию, которое дал ему полковник Федоренко, когда назначал на должность: «И потом запомни, сынок, что главное в жизни — это держать границу. Даже для своих. В каждом начальнике должно быть хотя бы немного, но тайны... Что же касается тех, для кого мы построили здесь эти лагеря, то о них и говорить нечего. Никогда не позволяй тянуть себя в ту грязь, которую они притащили сюда с собой с воли. И не верь никому! Да, у нас с тобой именно такая вера: никому не верить!»

Было время, когда зэки, попадая к нему на прием как представители разных производственных служб, вдруг начинали ему шептать: «А вы знаете, кем я на воле был?»

Надеев такие поползновения пресекал сразу же. Обычно он спрашивал: «А это что, имеет какое-то отношение к делу?»

Охотников говорить с ним доверительно становилось все меньше и меньше, пока их не стало совсем. Правда, с недавних пор стал Надеев замечать, что у некоторых зэков во время разговора с ним скользила по губам какая-то снисходительная усмешка.

Однажды утром, наблюдая, как одна за другой выходят бригады из зоны и останавливаются у обочины дороги, чтобы совершить быструю перекличку, капитан Надеев ощутил на лице чей-то настойчивый взгляд. Когда же капитан Надеев отыскал в стоящей невдалеке от него колонне эти нацеленные в него глаза, то зэк, который смотрел на него, не отвел взгляда, а наоборот, всем телом подался вперед... Капитан Надеев еле сдержал порыв

 

побежать этим глазам навстречу. И от усилия, которым он удержал себя на месте, тело его заныло, как от долгой и трудной работы.

В колонне стоял его фронтовой друг Юрка Груздев. Они вместе кончали офицерские курсы и потом воевали взводными в одной роте, пока Юрку Груздева не убило в бою под Харьковом. Глядя теперь на Груздева, капитан Надеев в смятении думал: «Как же так, его же убило у меня на глазах. Я унес его планшетку и только похоронить не успел. Сам тогда еле спасся... Нет, нет! — словно прогоняя наваждение, сам себе говорил капитан Надеев. — Не может этого быть. Но, черт возьми, как похож!»

Весь тот день и до самого вечера капитану Надееву плохо работалось. Привычное спокойствие оставило его. Душа требовала ясности... Наконец он не выдержал и послал дневального за начальником спецчасти Клавой Бекетовой. Звал он к себе Клаву Бекетову в самых редких случаях из-за ее неприятной привычки любое простое задание превращать в дело особой государственной важности. Вот и теперь, едва он изложил ей свою просьбу, она вся напряглась, как согнутая ветвь орешника, и отчеканила на память:

— Юрий Васильевич, 23-го года рождения, 58-1 Б, 25, 5 и 5...

«Малахольная! — с раздражением подумал капитан Надеев. — Как же можно столько помнить. По ночам она, что ли, сидит там и запоминает на случай пожара свою картотеку?»

Сама же Бекетова уже стояла вольно и по-приятельски спрашивала капитана Надеева:

— Что, товарищ капитан, под чужой фамилией к нам прибыл? Или новое дело открылось?

— Новое дело,— ответил капитан Надеев, чувствуя, как медленно холодеет его сердце.

После отбоя капитан Надеев послал за Груздевым дневального. Когда дверь отворилась, он встал и пошел Груздеву навстречу. Они обнялись: «Юрка!!» — «Валя!!»

Потом Груздев со вздохом посмотрел на черный протез и спросил:

 

— Где тебя?

—Под Минском.

— Понятно. А я к тому времени уже порядочно брюквы съел.

Капитану Надееву, глядя на Груздева, почему-то вспомнилось, как недавно посмотрел на его протез один заезжий подполковник из Москвы и сказал: «Я вижу, вы даже повоевать успели».

Вроде бы ничего такого не сказал тот подполковник, а капитан Надеев с трудом тогда подавил в себе раздражение... Капитан Надеев осторожно закрыл дверь на ключ и разлил коньяк по стаканам.

— Ну, со свиданьицем!

Когда Груздев резко опрокинул голову назад и влил в себя сверху содержимое стакана, капитан Надеев засмеялся.

— Ты чего?

— Да пьешь ты по старому... — А я что, новый что ли?

— Оба мы с тобой новые, — с грустью сказал Надеев.

— Ну, я-то, положим, старый — меня сюда привезли, а ты-то зачем сюда заехал, дядя? — прохрипел Груздев. Капитан Надеев ничего не ответил и спросил сам:

— В плену был?

— Был...

— Ну, и почему де убежал?

— Да как-то неудобно было, гражданин начальник, они меня на ноги поставили, а я вдруг бежать, — Груздев засмеялся.

— Врешь ведь. Бежал, наверно...

— Бежал.

— И что? — спросил Надеев и долго ждал ответа.

— Силенок не хватило, слаб еще был, — ответил Груздев.

— А сейчас как, здоров? Со второго стакана тебя не развезет? — спросил Надеев.

— Наливай, не бойся. Больно закусон у тебя хороший.

— Тогда не пей. Ешь. А я на тебя посмотрю...

 

— Чего на меня смотреть. Оплеванный я... Такого на меня наклепали, Валя, что дальше жить не хочется.— Сияющие глаза Груздева после этих слов словно бы поели.

— Писал?

— Сколько раз. А толку-то что...

— А вот теперь, Юра, я сам за тебя напишу! Мне поверят.

— Ты чего надумал, дядя?

— Я же видел своими глазами, какой ты был перед "пленом. Я тебя сам за убитого принял. Тебе с моих слов похоронку домой писали, — подошел к Груздеву Надеев и обнял его за плечи.

— Слушай, Валя, выбрось ты это из головы!

— Почему?

— Да потому, что, едва ты это сделаешь, слетит твоя фуражка с головы. И погоны твои слетят. И сам такой же голенький, как я, станешь. Не надо этого!! Прошу тебя, — сказал Груздев.

— Ты и вправду какой-то весь оплеванный да запуганный. Простых вещей не понимаешь. Ведь ты это не сам о себе, а твой сослуживец, который все видел собственными глазами. Да если что, я самому Сталину напишу! — торжествующе произнес Надеев, совершенно уверенный в том, что уж после этих-то слов в глазах Груздева должен появиться свет надежды.

— Ой, держите меня, сейчас упаду. Хочешь нашему дорогому товарищу Сталину помешать социализм строить, да?

— Да ты, я вижу, такого здесь дерьма успел поднабраться, что теперь до самой смерти отсюда не вылезешь! — тихо сказал капитан Надеев.

— Ну и пусть! Во всяком случае, таким вертухаем, как ты, не стал!

— Дурак ты, Юра. Озлобленный... Поэтому мне на твои слова... тьфу! Я тебе помочь хочу. Давай вместе подумаем.

— Но сначала давай допьем бутылку, а то жалко добро оставлять, — засмеялся Груздев.

 

— Слушай, ты что там болтал про социализм? — спросил с опаской в голосе Надеев.

— А то, что социализм в одной стране построить можно, но для этого ее всю надо обнести колючей проволокой. Он сам так решил. Так что не надо меня отсюда вытаскивать. Он тебе этого не простит...

— Ах, Юра, Юра, ну не повезло тебе, здорово не повезло, но как же ты можешь так говорить... о нем?

— А ты, оказывается, и на самом деле... — недоговорил и пристально посмотрел в лицо капитана Надеева Груздев.

— Что, что на самом деле, говори! — потребовал Надеев.

— Ты хоть знаешь, как тебя здесь зовут? Тебя зовут Нержавеющий Капитан. Потому что к тебе не пристает никакая ржавчина. Ты как сапожник без сапог. Сидишь по горло в дерьме, зато сам всегда чистенький...

— Да, я действительно не люблю, когда мне в душу лезут, — тихо проговорил Надеев.

— Что же ты меня слушаешь? — Груздев не сводил глаз с лица Надеева.

— Ты другое дело, я тебя знаю.

— А им со своим страданием куда пойти? Вот поэтому и кричат в бараках: «Трумэн, падла, ты почему так долго не идешь?»

— Трумэна ждете, да?! — выдохнул Надеев.

— Да не Трумэна, а любого, кто нас честно слушать будет...

На первом этаже лагерной конторы оперуполномоченный майор Ершов¹ тихо положил на рычаги трубку подслушивающего аппарата. Его срочно вызвали в зону, еще когда дневальный только бежал звать Груздева.

Майор Ершов был потрясен всем услышанным.

— Вот тебе и Нержавеющий! А какой был работник! Какой редкостный работник!

С Другой стороны, ничего прямо порочащего капитана он в его словах не усматривал, а в жизни чего только

 

 

не бывает. Поэтому в голове майора Ершова дозревало одно единственно правильное и неизбежное решение...

В коридоре перед самой дверью уже сидел бесконвойный Еникеев, который заведовал конным парком. Его подняли сонного, и он беспрерывно жадно зевал в огромную свою раскрытую ладонь.

— Еникеев, иди сюда, — позвал майор Ершов. Он посмотрел на сонного Еникеева и сказал:

— Ну, ничего, скоро выспишься, когда сделаешь одно дело. А дело такое. Сейчас из конторы выйдет один человек. Пойдешь за ним. А что с ним надо сделать — сам понимаешь...

— Опять на мокрое, гражданин начальник? Что, кроме меня, людей в зоне, что ли, нету...

— Да ты с ума спятил! Как ты со мной разговариваешь?!

— А вдруг кто увидит?

— Вот тогда-то я и попрошу кого-нибудь другого,— усмехнулся майор Ершов.

— А если надзиратель увидит?

— Ну и дурак же ты, Еникеев. Иди, дверь наверху хлопнула.

На следующее утро на разводе все было, как всегда. Офицеры и надзиратели стояли на своих местах. Бригады по четыре в ряд выходили за зону. Баянист Степа Труш наигрывал им вслед походные марши.

Перед началом развода капитан Надеев принял рапорт начальника группы надзора Винтоняка о том, что ночь прошла спокойно, за исключением одного происшествия. Был убит один зэк, которого вызывал к себе по надобности майор Ершов.

— Что же вы так неаккуратно, майор?

— Ничего, другого найду, — ответил майор Ершов и сплюнул в снег окурок.

Страшная догадка медленно созревала в душе капитана Надеева.

Еще только пошли бригады, еще до той бригады, где работал Груздев, было далеко, а капитан Надеев, мучаясь своей догадкой, не выдержал и крикнул майору Ершову, хотя тот на разводе всегда стоял рядом с ним:

 

— Майор Ершов, а как фамилия того… которого…ночью?

— Груздев, товарищ капитан, - покойно ответил ему майор Ершов.

Капитан Надеев навис над майором Ершовым. Их лица сблизились, и капитан Надеев зашептал:

— Тварь! Ты что себе позволил, тварь! Да я сейчас тебя при всех расстреляю.

— Держи себя в руках, капитан. Ты мне за это еще спасибо скажешь...

— Я со своим фронтовым другом... а ты... в это время... слушал. Ах, ты, сволочь!

— У меня служба такая. У тебя своя, у меня своя…

— Да он же мне... был...

— Именно что был. А теперь стал разносчиком заразы, и я тебя от этой заразы уберег…

Капитан Надеев выпрямился и вновь стал смотреть, как выходят бригады из зоны. В эти минуты был он очень бледен, но в свете прожекторов все лица вокруг него тоже были бледны.

— Позаботьтесь, чтобы сегодня же был изготовлен хороший гроб, — не поворачивая головы, сказал Надеев.

— Вот так-то лучше,— тихо засмеялся майор Ершов. — Не беспокойтесь, похороним по первому разряду.

К обеду гроб был готов и из производственной зоны привезен к сараю больничного корпуса, где перед погребением держали умерших.

— Гроб-то какой! Кому это? — спрашивали друг друга в зоне.

— Да, говорят, сексота какого-то ночью» пришили.

Затем пришли четверо бесконвойных, которые уложили покойника в гроб, а гроб поставили на сани.

Пока везли гроб к вахте, сопровождающие его лениво отвечали на насмешки и гадали, глубоко ли промерзла земля после недавних морозов. Зима еще только начиналась...

Но едва гроб миновал вахту, все мысли их сразу же заполнились беспокойством и даже страхом. К саням подо-

 

шел сам начальник лагеря и, склонив голову, пошел рядом с гробом. И каждый из зэков, сопровождающих гроб, стал невольно думать о том, что он попал в какую-то нехорошую историю, и желал бы точно знать, каковы будут последствия...

Они видели, как подходят к обочине дороги офицеры и надзиратели. Как тоже со страхом и удивлением смотрят на капитана Надеева, словно бы не веря своим глазам... И еще видели, как по трапам до самой вышки шла молчаливая толпа зэков...

В наброшенном на плечи пальто капитана Надеева до-нала жена одного из его заместителей.

— Валя, опомнись! Ты гибнешь!

— Уйди, не мешай!

Тут же заговорил один из бесконвойных:

— Гражданин начальник, и правда, не надо вам с нами. Вы и так с ним хорошо простились. Куда еще лучше-то?! Зачем вам еще до одиннадцатой биржи¹ идти? А мы его похороним как следует. Завтра на могилку придете и все сами увидите...

— Не тряситесь вы, — брезгливо сказал капитан Надеев, — никто вас не тронет.

— В непонятную мы с вами попали, гражданин начальник, — начал было тот же голос, но тут же испуганно крикнул: — Ой!

У переезда, через который шла дорога к кладбищу, остановилась дрезина. Капитан Надеев сразу же узнал ее. Это была дрезина полковника Федоренко. Несколько офицеров спрыгнули на землю, а затем из дрезины вышел и сам полковник.

Зэки бросились было бежать назад к зоне.

— Ни с места! — крикнул капитан Надеев и выхватил из кобуры пистолет.

Зэки стояли рядом с гробом, прижимаясь друг к ругу.

— Снимите крышку, — приказал капитан Надеев. Когда крышка была снята, капитан Надеев поцеловал

 

 

Груздева в морозные губы, поднял над собой пистолет и выстрелил три раза.

— А теперь идите без меня.

Он долго еще стоял с непокрытой головой, прижимая шапку протезом к груди.

Когда офицеры расступились и сани миновали переезд, капитан Надеев швырнул пистолет далеко от себя на дорогу...

— Ах, сынок, сынок, что же ты наделал?! — сказал полковник Федоренко, покачивая головой. А затем небрежно добавил:

— Возьмите его!