ДЕЛО ВРАЧЕЙ
Черные репродукторы зоны кричали о «деле врачей». Я слушал эти сообщения и чувствовал, как вековой ужас пробирает меня насквозь. Потом пришли газеты, и я, подавляя в себе желание отбросить их прочь, сквозь шелест страниц слышал и видел, как в те ночные часы кричали женщины в опустевших квартирах... Как на задних сиденьях машин сидели их мужья, сдавленные с двух сторон. Как обреченно стучали их сердца в такт урчащему мотору... А потом, как водят их ночами по лубянским коридорам. Запихивают в ящики, если вдруг на пути окажется такой же, как он сам. Как надзиратели подают друг другу об этом знаки щелканьем пальцев, кряканьем или кваканьем. Есть там один особенный специалист по этой части...
А тот, кто в этот ящик втиснут впервые, пока не услышит рядом с собой чьи-то шаркающие, может быть, даже
знакомые шаги, будет думать о том, что вот она как, оказывается, здесь кончается человеческая жизнь...
«Что же это теперь будет?» — думал я с беспокойством о своих родных.
Инженер Черкасский сказал, что в принципе все это объясняется очень просто. Видимо, в стране остро ощущается дефицит должностей.
— Наверняка кто-то произвел подсчеты и установил, что если освободить от евреев какое-то количество мест, — сказал инженер Черкасский, — то, во всяком случае, на первое время это решит проблему. Вот если бы в Германии евреи жили бедно, возможно, впоследствии миллионы людей остались бы живы. Однако желание нацистов быстро лично разбогатеть превратилось у них в идеологический пунктик. А идеологический пунктик — это все равно что блатная наколка. Не так-то легко ее вытравить...
В эти дни я встретил на трапах полковника Лебедева, который внимательно посмотрел на меня вопрошающими глазами. Был у меня с ним один разговор, и он ждал ответа.
И я подумал: «А что? Отчего бы и не помочь? И вообще, а не уйти ли потом мне вместе с ними?»
Все чаще с полковником Лебедевым я стал приходить на водокачку, которой заведовал генерал Васильев.
Здесь непрерывно играли в домино бывшие военные люди.
Играли тихо, но азартно.
Генерал Васильев был большой любитель делать «рыбу». В момент, когда все открывали кости, лицо его от волнения покрывалось красными пятнами. Однако, хотя он и не любил проигрывать, все же, если проигрывал, то вел себя как настоящий генерал — без жестов отчаяния.
Постепенно и я тоже стал приходить на водокачку и играть в паре с одним морячком.
Как-то генерал, играя против нас, сделал крупную «рыбу», выиграл и был очень доволен.
— Ну что, бердичевский казак, — сказал мне генерал.
Он как-то видел меня в производственной зоне верхом на лошади, — опять ваших бьют?
— Ваших тоже, — ответил я, смеясь.
— Нет, это ты брось, — осклабился генерал. — На этот раз они собрали только одну масть. Именно так там у них и задумано...
— Но там есть фамилии такие же простые, как ваша...
— А это они приготовили для эффекта... Еще немного, и объявят настоящие фамилии. Я этих ушлых ребят хорошо знаю. У меня начальник штаба однажды сказал, что всегда, когда с ними имеет дело, себя всего ощупывает, не вырос ли у него хвостик и рожки. Только он это сказал, а они тут как тут. Подслушали. Ха-ха-ха...
Переговоры о подготовке к побегу велись во время игры. «Как харч?»— спрашивал генерал. «Еще один мешок», — отвечали ему.
Это значило, что где-то спрятан еще один мешок сухарей. «Укрыв?» — спрашивал генерал. «Еще нет».
А это значило, что брезент для палаток еще не найден.
Как-то генерал спросил: «Свет?» «Будет вырублен», — ответил полковник Лебедев и посмотрел на меня. Я кивнул.
Дело готовилось серьезное. С захватом большого числа оружия. Но время шло, а мы все играли в домино. «Ну скоро?» — спрашивал я нетерпеливо. «Терпи, — отвечали мне, — мы тоже давно терпим».
В тот мартовский, вначале ничем не примечательный день с утра в зоне молчало радио. А вечером дверь в насосную распахнулась настежь, и кто-то закричал: «Генерал! Мужики! Сталин умирает!»
Мы побежали в ближайший барак. Под черным репродуктором в молчании стояли люди.
Только один раз в жизни я видел, чтобы так слушали люди радио. 3 июля 41 года я слушал речь Сталина у Большого театра в толпе. Громкоговоритель висел над входом в метро.
И вот теперь так же...
Он умирает?! Нет, в такое никак нельзя поверить. Ведь кажется, на целую тысячу лет взошло его имя, будто
второе солнце, над нашею бедной Землей... «Они там на Кавказе меньше, чем по сто лет, не живут. Умрет он, как же…»
Безногий герой войны Вася Гуров вкатил в барак на своей грохочущей тележке. Он испытующе заглядывал всем нам в глаза: «Правда ли? Правда?»
Его пристроили внизу под репродуктором.
Бюллетень о здоровье вождя был дочитан. Мы стояли окаменев, готовые слушать этот бюллетень еще и еще раз. И тогда Вася Гуров поднял вверх свои огромные кулаки и закричал:
— Умри, собака!