ПЕРЕГУДОВ - НАЧАЛЬНИК КРЕМЛЕВСКОГО ДУХОВОГО ОРКЕСТРА

 

Жизненный путь Ивана Михайловича от мальчика-хориста в церковном хоре до начальника и главного дирижера кремлевского духового оркестра был своеобразным и интересным.

Отец его и мать до революции проживали в городе Царицыне (Сталинград—Волгоград) и, имея прекрасные голоса, были солистами церковного хора в храме Вознесения около Царицынского рынка. С раннего детства красивый, необычайно живой и любознательный Ваня освоил скрипку и фортепиано и пел с родителями в церковном хоре, став впоследствии его солистом. В 1918 году, когда разгорелась битва за Царицын, которую возглавляли Ворошилов и Буденный, а главным в руководстве этой битвой был Сталин, молодой Иван Перегудов уже возглавлял церковный хор, но в эти боевые и грозные дни церковных служб почти не было и хор переключился на обслуживание в госпиталях раненых красноармейцев, войдя в состав кулътбригады политотдела 10-й армии. Политотдел возглавлял комиссар Щаденко — помощник Ворошилова.

После окончания военных действий за Царицын и вообще гражданской войны, Красная армия начала реорганизовываться и сокращаться. Сталин и Ворошилов сменили Царицын на Москву, а культбригада и весь политотдел были ликвидированы, но хор не распался, так как церковные службы опять возобновились, а с началом НЭПа они стали весьма значительными и необходимыми. Перегудовский хор из красноармейского опять стал церковным. Церковный репертуар, ноты всех молитв были полностью сохранены в доме Перегудовых, также сохранился и основной состав хора, состоявший из старых певчих Перегудовского хора. После первой же торжественной литургии с хором Перегудова все верующие города знали, что в храме Вознесения опять

 

поет хор Перегудова и к всенощной в субботу и на литургию в воскресенье войти в храм было невозможно. Пожертвования на содержание хора, ремонт храма и другие церковные нужды превышали все необходимые храму суммы.

Началась межцерковная зависть, борьба, сплетни, наговоры, клевета. Распустили слух, что в храме «Вознесения» не церковные службы с богоугодными молитвами, а светские концерты с разными песенками, хотя все молитвы были расписаны на несколько голосов именно на церковные молитвы и мелодии еще до революции. Исполнение же, мастерство хора и регента Перегудова было таково, что, например, молитвы «Верую» или «Отче наш» вызывали у молящихся слезы, а при переходе от тишайшего пианиссимо до громоподобного фортиссимо, когда казалось, что стены храма рушатся, люди начинали рыдать. Неверующие, простые любители церковного пения становились верующими, а по окончании службы выходящие из храма толпы людей имели светящиеся лица с умиротворенными мыслями и чувствами.

Несколько лет длилась борьба всех церквей города с храмом «Вознесения». Это была не конкуренция равных, а борьба добра со злом. Наша семья, после ссылки отца в г. Чарджоу, из Кисловодска переехала в Царицын, где мать работала врачом физиотерапевтом и подзарабатывала своими сильными казачьими руками, массируя толстопузое начальство. Жилье нам бесплатно предоставила хозяйка большого дома по фамилии Туровская, за что мать ежедневно делала ей массаж. Общаясь с высоким начальством, мать для своего уже больного мужа выхлопотала разрешение на замену ссылки в Среднюю Азию на Великий Новгород, где жили его сестры и мать.

В Царицыне семья задержалась на целых два месяца и в первые дни мать повела отца в храм «Вознесения» к Перегудову, а так как отец прекрасно знал церковную службу и имел отличный голос лирического тенора, они с Перегудовым сразу стали друзьями, а когда выяснилось, что отец имеет сан протоиерея, награжден золотым нагрудным крестом с драгоценными камнями и красивой, тоже с камнями, митрой — его пригласили принимать участие в службе как священника.

Длилось это недолго, так как из Новгорода поступил запрос ГПУ по адресу матери, — почему задерживается переезд ссыльного? Пришлось срочно следовать к месту назначения по перемене местожительства ссыльного. Отца больше мы не видели. В Царицыне, где он уже начал служить в храме, ему стало лучше,

 

а в Новгороде служить ему не разрешили, и он через год скончался.

Дружба же с Перегудовыми у нас продолжалась и укреплялась. Со старшим сыном Ивана Михайловича Владимиром мы были одногодки и вместе прислуживали в стихарях в храме Вознесения. Борьба с хором Перегудова продолжалась и разгоралась как костер на ветру. Много было разных комиссий, слушавших и обсуждавших пение Перегудовского хора. В конце концов, зло победило. Деньги, взятки, связи с чиновниками от церкви пересилили. Перегудова отрекли от церкви. Регентом назначили нового человека. Четыре человека в семье стали безработными, а в семье было уже 7 человек: сын Владимир и дочери Ольга и Анна. Иван Михайлович решил изменить свою музыкально-певческую деятельность и поехал в Москву поступать в капельмейстерский класс консерватории.

Отделение Московской консерватории, именуемое обычно капклассом военных дирижеров, формировалось главным образом из дирижеров полковых военных оркестров, не имеющих специального музыкального образования. Руководил этим капклассом сам Семен Александрович Чернецкий, инспектор и главный дирижер военных оркестров РККА. Иван Михайлович пришел на прием к Чернецкому со следующим заявлением:

«Имея непреодолимое влечение к музыкальному искусству, положительный опыт и практические навыки хормейстерской работы, и особенно огромное желание посвятить себя военному духовому оркестру, прошу вас зачислить меня слушателем вверенного Вам капельмейстерского класса Московской консерватории».

Чернецкий прочитал заявление, почмокал языком во рту, прочитал еще раз.

— М-м-да, — заметил он многозначительно, — не каждый наш слушатель, капельмейстер уже полкового оркестра, напишет так художественно и убедительно свое заявление. Каким инструментом вы владеете: фагот, корнет, флейта, кларнет или корнет а-пистон? Какая ваша музыкальная специальность, если сказать попросту?

— Я скрипач. Имею специальное музыкальное образование по классу — скрипка.

— Ах, скрипач! Штатский, да еще скрипач. В военных оркестрах щипковые и смычковые инструменты не применяются, так что скрипачи в духовых оркестрах не нужны. Мы ведь здесь повышаем квалификации готовых уже капельмейстеров.

 

И резолюция Чернецкого была краткой (по-военному) и четкой:

— Штатского скрипача зачислить слушателем военного кап-класса не представляется возможным.

Вышел Иван Михайлович от Чернецкого с понурой головой, в которой роились мрачные мысли. Что делать? Как быть? Неужели не добьюсь? Нет! На этом не остановлюсь. Чернецкий — не окончательное решение. Кстати, его высшее начальство меня знает и, думаю, помнит. Пойду ва-банк! С готовым заявлением на прием к Щаденко — начальнику ГлавПУРКа, ему непосредственно подчинен Чернецкий. Он помнит меня. Я, по сути, подчинялся лично ему.

Щаденко принял Перегудова не просто хорошо, а отлично! Усевшись рядом на диване, они начали вспоминать боевые дела давно минувших дней.

— Подожди, Ваня. Я звякну Климу. Он будет рад.

Набрав номер, Щаденко заговорил возбужденным тоном.

— Клим? Да, это я. Ты знаешь, кто у меня? Не угадаешь! Нет, не угадаешь, уверен. Мы не так давно вспоминали с тобой и его, и других ребят, кто был в Царицыне с нами и помогал защищать этот героический город. А, вспомнил? Точно, Ваня Перегудов. Откуда - откуда? Оттуда — из Царицына. Хочет стать военным дирижером, а Чернецкий не берет его в капкласс, говорит — нам штатские скрипачишки не нужны. Что? Сейчас? А у тебя, сколько минут есть для нас? Хорошо, сейчас будем. Тридцати твоих минут нам хватит. Идем!

Ворошилов тоже принял Перегудова приветливо и сразу потребовал показать заявление Чернецкому и его отказ. Прочитав все внимательно, коротко бросил:

— Ну и чудак этот Семен Чернецкий. Он просто не знает и не понимает, кто к нему пришел поступать. Сейчас я напишу и позвоню.

— Алло, Семен Александрович? Здравствуйте, Ворошилов. У вас был Перегудов. Он сейчас у меня. Да, да, давно знаем друг друга. Со времен борьбы за Царицын. Откуда ж вам все знать? Мы сами, вот и Щаденко у меня, не понимали, почему он где-то валандался, а не приехал давно к нам. Подождите, подождите. Не торопитесь. Я все напишу вам. Ваше дело только оформить все официально, и поймите меня правильно, Семен Александрович, я Перегудова посылаю к вам не потому, что я знаю его очень давно, а потому, что он не просто талантливый музыкант, а очень ценный музыкальный руководитель и консультант для

 

любого музыкального коллектива, будь то вокальный, симфонический, народных инструментов или духовой оркестр. Во время своих занятий-репетиций он добивается от коллектива такого звучания, гармонии, выразительности, что слушатели, как говорят, диву даются. Вы в этом сами убедитесь после его нескольких занятий, которые он проведет по своему усмотрению, когда почувствует, что уже может работать.

На своем бланке министра обороны Ворошилов собственноручно написал:

«Тов. Чернецкому С.А.

Прошу внести в штатное расписание духового оркестра М. О. СССР должность дирижера-консультанта с окладом дирижера-репетитора и зачислить на эту должность тов. Перегудова И.М. с выдачей положенного этой должности обмундирования.

Одновременно зачислить тов. Перегудова И.М. слушателем капкласса Московской консерватории, где повышают квалификацию полковые капельмейстеры, не имеющие специального музыкального образования.

К. Ворошилов»

Вот с такой запиской, по сути приказом наркома обороны, Иван Михайлович снова явился к Чернецкому, который встретил его совсем по-иному.

— Ну, что же вы, Иван Михайлович, ничего мне не сказали в первую встречу о том, что вы давно знакомы с товарищем Ворошиловым? Мы бы с вами все решили сами. Как-то неудобно вышло. Вот с обмундированием тоже выйдет некоторая заминка, но это уже не от меня зависит. Наш оркестр получает обмундирование по определенному графику в складе вещевого довольствия и работает этот склад не каждый день. Сегодня уже поздно. Завтра он не работает, и завтра в 12.00 уже собрание зачисленных слушателей. Все слушатели люди военные и будут в своей военной форме, а вы в гражданском костюме будете белой вороной. Это не годится. Это сразу вызовет любопытство, а таких любопытных у нас много, но они все уже перезнакомились, а вы сразу вызовите всеобщий интерес. Вас засыпят вопросами, отвечать на которые не всегда будет просто. Давайте вот что сделаем — поедем сейчас ко мне домой, и я постараюсь вас как-то обмундировать.

Дома Чернецкий спорол со своей гимнастерки капитанские петлицы, подал Перегудову ее вместе с брюками и сапогами, сказав:

— Переодевайтесь, а я найду сейчас офицерский ремень с портупеей, которые сократят объем гимнастерки, несколько ве-

 

ликоватой вам, и все будет нормально. Сапоги тоже великоваты? Нате новые портянки. Умеете ими пользоваться?

— Конечно, в Царицыне и портянки и обмотки были в ходу. А вот сапог таких не нашивал. Уж очень хороши!

Когда превращение штатского скрипача в полувоенного слушателя было закончено, Чернецкий, самодовольно улыбаясь и осматривая Перегудова, сказал:

— По-моему все нормально! Для полувоенного это естествен но — что-то не так в обмундировании. Завтра в 12.00 в капкласс. Постарайтесь в первые дни поменьше общаться. Избегайте общения с любопытными. Со временем все станет на свое место и войдет в определенную колею.

Во время обучения в капклассе основной состав изучал общую музыкальную историю, культуру, развитие духовой музыки и т. д. Перегудов, кроме этого, особенно интересовался звучанием каждого духового инструмента и какими возможностями звучания обладает каждый инструмент в зависимости от содержания музыкального произведения. Он изучил возможности всех основных духовых инструментов: корнет, баритон, контрабас, туба кларнет, флейта, фагот, валторна и на репетициях оркестра Министерства обороны работал с каждым музыкантом, пытаясь достигнуть совершенства звучания этих инструментов и добиться искреннего желания музыканта как можно лучше выполнить требования дирижера Перегудова.

На выпускных экзаменах каждый слушатель дирижировал оркестром, исполняя выбранное дирижером произведение. Перегудов выбрал музыку заключительного хора оперы «Иван Сусанин» М. Глинки и марш-попурри из советских песен, сочиненный Чернецким.

Когда прозвучал последний аккорд «Ивана Сусанина» М. Глинки, члены комиссии и приглашенные особые слушатели огласили Большой зал консерватории очень выразительными аплодисментами, а когда прозвучал марш попурри — Чернецкий выбежал из комиссии на сцену, поклонился оркестру и, обнимая, трижды расцеловал Перегудова.

— Спасибо вам, ребята! — обратился он к оркестру и, повернувшись к Перегудову, с большим волнением произнес, — Спасибо тебе, Ваня! Я не ожидал, что мой марш может так прозвучать! Спасибо! — И он еще раз обнял и поцеловал Ивана Михайловича, а слушатели и комиссия стоя аплодировали.

Закончив капкласс консерватории, Иван Михайлович первое время руководил оркестрами в разных военных академиях города

 

Москвы, которые в короткое время становились под его руководством очень приличными.

В середине 30-х годов Перегудова назначили начальником Кремлевского духового оркестра. Через МИД СССР Иван Михайлович выписал ноты всех государственных гимнов всех стран земного шара в последней их редакции. Все государственные встречи в Москве обслуживал теперь оркестр Кремля. Раньше эти встречи обслуживали и оркестр Министерства обороны, и оркестр Московского военного округа, и другие военные оркестры, а члены правительственных делегаций удивлялись, как это Московский оркестр исполняет государственный гимн чужой страны лучше, чем это делает свой национальный оркестр.

Озвучивание кинофильмов, в которых должна была звучать духовая музыка, теперь поручалось только Кремлевскому оркестру Перегудова.