ПОБЕГИ

 

Побеги из особорежимных лагерей Средней Азии были не возможны, так как охранялись эти лагеря очень строго. Из самого лагеря организовать побег вообще почти невозможно. Бежали в основном с рабочих объектов, где и сами зоны охраны были устроены проще (без заборов с колючей проволокой), и сами проволочные заграждения были простыми. Однако подходить к ограждениям ближе чем на 10—15 метров было запрещено, а если нарушалось это распоряжение, то с вышек открывался огонь на поражение.

Было несколько случаев побегов. Автомашины или самосвалы, доставляющие стройматериалы на объект, захватывались одним или несколькими смельчаками и на полной скорости срывали ворота, которые не были особенно крепкими, и мчались в степь. Бензин быстро кончался. Самолет через 10—15 минут вылетал в степь, на которой с самолета видно все как на ладони, и вскоре побег завершался поимкой смельчаков, зверским избиением до полусмерти, водворением в лагерную тюрьму и часто увеличением срока быстрым лагерным судом.

Но один побег, о котором А. Солженицын в главе третьей пятой части «Архипелага» (Новый Мир, № 11, 1961 год, с. 10S) пишет:

«Побег!! Опять побег!!! И на этот раз удачный!»

Побег этот был организован исключительно оригинально и умно, а совершен действительно удачно, чисто и настолько неожиданно для охраны на вышках, что потом, когда подробности самого побега стали известны, — все только удивлялись. Причем, все зеки потом были очень довольны, обрадованы и искренне веселы, а начальство... начальство тоже было удивлено, но очень негодовало, так как два смельчака-зека, совершив такой дерзкий, смелый и отважный побег, повлекли серьезные неприятности.

 

И особенно вызывало у начальства негодование, злость и ярость то, что побег совершен непосредственно из лагеря, который огорожен в несколько рядов проволочным заграждением, с усиленным составом овчарок в ночное время. Побег был совершен ночью, после отбоя. В воскресенье 17 сентября, после воскресного отдыха, под рабочий понедельник 18 сентября. Вечерняя проверка по баракам перед отбоем и закрытием всех бараков под замки прошла нормально, все сошлось у вертухаев.

И опять я сошлюсь на Солженицына, лучше которого не напишешь:

«Только утром 18-го что-то начинает не получаться у них, — и вот отменяется развод и устраивают всеобщую проверку. Несколько общих проверок на линейке, потом проверки по баракам, потом проверка по бригадам, потом перекличка по формулярам... все время результат у них разный!.. Не знают сколько же сбежало? Кто именно? Когда? Куда? На чем?.. Но — кто ж они? Кто ж они?

В понедельник вечером разносится: это — Георгий Тенно с Колькой Жданком».

Сбежало два участника художественной самодеятельности. Два артиста-спортсмена-акробата. Среди всех участников самодеятельности никто не подозревал и не представлял себе, что такое может случиться, но готовили этот побег многие: те, кто изготовил пару специальных ножниц из особой стали, чтобы легко и быстро разрезать колючую проволоку, те, кто изготовил две пары тоже особых перчаток, которым не страшны колючки на проволочных заграждениях.

Среди артистов (а нас было около 25 человек: оркестр, драм-коллектив, чтецы, певцы, танцоры, акробаты-эксцентрики — они-то и сбежали) только двое знали, предполагали, чувствовали какую-то подготовку акробатов к чему-то... Эти двое: Борис Васильевич Бурковский (в «Одном дне» Солженицына — Кавторанг Буйновский) и я — конферансье и худрук самодеятельности. Мы с Борисом привлекли их к самодеятельности и в тот вечер понимали, к чему они готовились, и знали по некоторым признакам, что происходит.

А происходило вот что.

Для создания приличного концерта необходимо проводить постоянные репетиции хотя бы один раз в неделю. В рабочие дни это невозможно, так как после 12-часового летом и 10-часового зимой рабочего дня — не до репетиций.

 

Принявший в свое подчинение лагерь полковник Матвеев, упоминаемый уже раньше, любил искусство, особенно театральное, и разрешил проводить репетиции в клубе-столовой после отбоя до 23.00. Для этого выделялся один вертухай, который брал нас из под замков в бараках, а после репетиций разводил по баракам. Обычно эту роль разводящего исполнял один вертухай, тоже любитель искусства, с которым у нас сложились довольно приличные, чуть не приятельские отношения.

Семнадцатого сентября репетиция проходит нормально. Вдруг в 22.30 гаснет электричество, которое подается от энергопоезда. Полная темнота. Лагерь во мраке ночи. С вышек начинают стрелять осветительными ракетами. Овчарки лают. Темнота длится 2—3 минуты, и снова загорается свет. Все успокаивается, ракеты тухнут. Овчарки умолкают. Продолжаем репетировать. Наши акробаты-эксцентрики обращаются к вертухаю:

— Гражданин начальник, мы что-то переусердствовали. Животы забурлили, сейчас понесет. Днем обожрались салом из посылки. Разреши сбегать в ближайший туалет. Мы быстро, туда-сюда на одной ноге, а то в бараке залазить на парашу-бочку ужас как не охота.

— Начальник, начальник! Ладно тебе, Жора, чинопочитанием заниматься. Давай бегом. Одна нога тут, вторая там. Осталось 10 минут репетировать. Живо!

Акробаты выскочили. Через 2—3 минуты свет снова гаснет и теперь уже не на 2—3 минуты, а, наверное, минут 20—25. Темнота хватила всю зону и окружающую ее степь казахстанскую. Снова лай овчарок, бегающих между вышек. До вышек они не добегают 7—8 метров, у вышек с обеих сторон для них преграда. У вышек они не нужны, так как одна половина вышки в зоне ограждения, вторая половина — почти за зоной ограждения. Да и кто под вышку полезет? Вот сюда-то, под вышку, которая почти в темноте, так как освещают ракеты лагерь и зону ограждения между вышек (зачем стрелять под себя), и устремились сначала бегом, между ракетным освещением, потом ползком по-пластунски наши акробаты-эксцентрики. Лагерь наполнялся шумом выстрелов, лаем собак, автоматными очередями с угловых вышек...

Когда электричество снова осветило всю зону, акробаты уже эти в степи. Не ползли и не лежали, а бежали что есть силы, отдыхать и лежать пришлось потом, днем, скрываясь в первый день от одного самолета У-2, а потом двух непрерывно жужжащих в небе. Место под вышкой не сразу и обнаружили, так как весь понедельник проверяли и считали зеков. Собаки не могли

 

найти это место, так как оно было обильно посыпано махоркой, нюхательным табаком и еще какой-то вонючей дрянью. Они обегали эту вышку, отфыркиваясь и чихая.

А. Солженицын с радостью и заканчивает описание этого побега:

«Три дня с побега. Семь. Десять. Пятнадцать. Нет известий! Бежали!!!»

Зеки в лагере ликовали. Начальство озверело.