ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ С ТАНЕЙ

 

Валентина Васильевна Красильникова заставила меня вырвать из записной книжки страничку с телефоном Т.П.Ч. Д-5-00-60. Но этот номер не ушел из моей памяти, не забылся, не вычеркнулся... Телефон Д-5-00-60 с грифом «Т.П.Ч.» запечатлелся в моем мозгу, в моей памяти, в моей жизни всерьез и надолго.

... На второй день после несостоявшегося обмена я набрал этот номер телефона, застрявший занозой в моем мозгу, и у нас с «Т.П.Ч.» произошел примерно такой разговор.

— Алло! Это Татьяна Павловна? — стараясь как можно вежливее, начал я.

— Да, это я.

— Вы меня не узнаете?

— Нет! — строже ответила она.

— Вчера мы смотрели вашу комнату... Помните?

— Вы комнату не смотрели. Вы удовлетворились осмотром только «тюремного» коридора. Вернее, не вы, а ваша дражайшая «половина сатаны».

— Правильно, я не смотрел на вашу жилплощадь. Я смотрел только на вас.

— Вот поэтому-то она и комнату даже не стала смотреть, стараясь как можно скорее уйти и увести вас от меня.

— Вы опять правы. Она мне так и заявила на улице, что я интересовался не квартирой, а вами.

— Что, вы еще обо мне говорили?

— Татьяна Павловна! Разве вы не знаете, что язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли?! Я старался вообще молчать. Мысли мои после посещения вас были восторженными, но я старался лучше промолчать, чем выдать себя, так как при таком восторженном мышлении болтать просто невозможно...

 

— Я вижу, что вы любите... болтать. Это стало ясно еще в тот день, когда мы с вами ехали в автобусе. Помните?

— Еще бы! Разве это можно забыть?! Забыть нашу первую встречу!..

— Чем вы сейчас заняты? Обмен? Работа?

— Обменом ведает она. Работу ищу я. Сам. От ее помощи отказался. «Блатная» помощь мне не нравится. И знаете, уже есть обнадеживающий вариант. Если хотите, то когда все станет ясно, я вам расскажу.

— Да, конечно! Мне очень интересно, что у вас получится. Позванивайте мне иногда. А сейчас я еду к маме. Пока!

Несколько раз, пока я еще не совершил побег из дома, мы перезванивались с Таней и по несколько минут разговаривали. Вернее, звонил я, сообщая о своих поисках работы и мытарствах в красных домах на Юго-Западе Москвы.

На следующий же день после совершения побега из дома я позвонил Тане.

— Алло! Татьяна Павловна?

— Да. У вас что-то случилось? По интонации голоса слышу, что у вас произошли какие-то события.

— Да, Танечка, свершилось!

— Разменялись? Уже переехали? Куда? Когда?

— Нет! Не разменялись. Никуда мы не переезжали, но... случилось невероятное событие...

— Что, что? Скорее говорите! Почему тянете резину? Прекратите свои эпитеты. Говорите конкретно и кратко.

— Побег! Совершен побег!..

— Какой побег? Чей, откуда? Причем здесь вы?

— Я, я совершил побег! От жены к брату. Неожиданно, экспромтом, вдруг... Без подготовки, так как сил больше нет терпеть. Устал мучиться душой и телом...

— Как это мучиться душой и телом?

— Это когда душа стонет, а тело болит.

— Боже мой! Как все это неожиданно. Муж совершил побег от жены! А брат как отреагировал?

— Брат с женой в восторге! Они давно уже этого ждали. Побег-то, Танечка, был с преследованием, с погоней за беглецом, с криком: «Держите его! Держите!..» Женщины готовы были держать, помогать ей, а мужчины, наоборот, мешали ей, помогая мне, приговаривая: «Давай, давай, браток! Шире шаг. Броском,

 

броском. Допекла, видно, она тебя, коль к концу дня удираешь, не оставаясь на ночь...»

Решив, что такой «интересный», значительный и довольно смешной вопрос требует не телефонного, а личного обсуждения, мы договорились о встрече.

Был конец апреля. В воздухе чувствовалось приближение весны. А в сутолочной московской жизни ощущалось приближение весенних майских праздников.

Встречу свою мы назначили в метро на станции «Смоленская» на лавочке у последнего вагона по направлению из центра в 19.00. Основные потоки пассажиров с работы домой уже закончились, и обычной суеты в метро не было.

В 18.50 я уже сидел на лавочке в нервозном ожидании с усиленным сердцебиением...

В 19.05 нервозность и сердцебиение усилились.

В 19.10 газета «Вечерняя Москва», которую я пытался читать, была свернута в трубочку, и этой трубочкой я усиленно похлопывал ладонь своей левой руки.

В 19.15 я вышел в зал и, прохаживаясь перед эскалатором, внимательно всматривался в лица людей, спускающихся в подземку.

В 19.20 я решил: «Зачем болтаться перед спускающимися людьми, некоторые из которых, глядя на меня, улыбаются? Пойду-ка я на скамейку, и спокойно буду читать свою «Вечерку». Может быть, десять, максимум, двадцать минут...»

Подхожу я к скамейке, а «Т.П.Ч.» там уже сидит, а левая нога ее, как у музыкантов, носком нервно отстукивает ритм фокстрота.

— Таня! — начал было я...

— Молодой человек! — перебила меня «Т.П.Ч.», — некрасиво опаздывать вообще, а уж мужчине на свидание с женщиной особенно. Я уже пять минут сижу на этой лавке и сама себе удивляюсь: почему? зачем?

— Татьяна Павловна! Я на эту самую лавку сел в 18.50 и просидел на этом самом месте до 19.15, т. е. ровно 25 минут, а потом пошел к эскалатору, с нетерпением ожидая вас с трепетным сердцебиением и повышенным давлением, которого никогда не ощущал ранее...

— Да?! Вот что значит одна минута! Если бы я приехала на минуту раньше или вы бы задержались на минуту здесь, мы бы давно уже встретились и... не было бы ни трепетного сердцебиения, ни повышенного давления. Меня ведь задержал тот автобус,

 

кстати никудышный, на котором я ехала от мамы к Киевскому вокзалу. В метро села в последний вагон. Выхожу — лавка пуста. Неужели, думаю, он уже ушел, не дождавшись меня? Женщина ведь даже должна опаздывать на первое свидание... Я села в раздумье. На целых пять минут! Тут вы и появились. Слава Богу! Могло бы все закончиться прискорбно, если бы я обиделась и ушла из-за вашего отсутствия.

— Вы правы, слава Богу! Все хорошо, что хорошо кончается... А тот автобус не плохой, он теперь у меня любимый.

— Ладно! Что будем делать?

— Поедем.

— Куда?

— Вперед!

— Не понимаю...

— Сейчас объясню. Только пока давайте присядем. Говорить в вагоне метро во время движения я не люблю, да это и невозможно. Надо кричать, напрягать свои голосовые связки. А здесь надо только дождаться отхода поезда, и можно говорить. С небольшими перерывами — прихода и отхода поездов. Днем интервалы между движением поездов — минута, сейчас — 2—3 минуты...

— Послушайте, молодой человек, любитель поговорить! Что вы мне объясняете график движения поездов метро? Вы хотели объяснить, что значит ваше «вперед».

— Объясняю. Постараюсь покороче...

— Да! Давайте покороче, а то, пока дождешься сути, забудешь начало разговора.

— Вы правы! Болтлив я, признаюсь! Итак, что значит мое «вперед»? Вы помните, перед самой войной на экранах кинотеатров появился фильм «Музыкальная история» с замечательны ми артистами Сергеем Лемешевым, Зоей Федоровой и Эрнестом Гариным?

— Так вот, герои фильма — Петя и Клава — в одном эпизоде садятся в такси, и на вопрос водителя: «Вам куда?!» — Петя отвечает: «Вперед!», что означает: «Поехали!», и впивается в губы Клавы... Понятно?

— Суть вроде понятна, а мы-то тут причем?

— Как это причем? Я же тоже сказал: «Вперед!», как и Петя — Лемешев. Он был в трепетном состоянии, и я тоже ожидал вас с трепетом.

— И тоже собираетесь, как и он, «впиться» в мои губы? Не слишком ли это? Так вдруг?

 

— Танечка! Я же мечтатель... Ну почему бы мне не помечтать? Без мечты трудно жить. Неужели вы не понимаете меня?

— Я вас уже поняла раньше, а сейчас убеждаюсь в своей правоте.

— Теперь уже я не понимаю... Когда раньше?

— А когда ваша «вторая половина сатаны» сказала не «Вперед, к обмену!», а «Назад, домой!» Я посмотрела тогда на ваше лицо и поняла, что вы — действительно мечтатель. На вашем лице, когда вы только вошли в мою квартиру, было очарование, я, правда, не совсем понимаю, почему, а когда всем стало ясно, что обмен срывается, на вашем лице появилось разочарование, которое сменилось тоской, когда вы покидали мой длинный коридор под конвоем своей хозяйки. Помните, как она взяла вас под руку за локоть и потянула к выходу? Таким способом вводят или выводят только милиционеры...

— Помню, Танечка, помню... И при воспоминании об этом я сам себе становлюсь противен. Как вы все это заметили и запомнили?

— Да мне просто интересно было наблюдать за поведением «молодоженов».

Из туннеля послышался шум приближающегося поезда.

— Пошли! — с беспрекословной интонацией бросила Таня. — Поехали! Вперед! — иронично закончила она.

В этот вечер мы много ездили «вперед» и «назад», но больше всего гуляли по Измайловскому парку, а потом, когда начало смеркаться, гуляли по площади перед входом в парк.

Лес Измайловского парка уже начинал дышать весной, и мы, наслаждаясь весенней свежестью, тоже начали будто оживать от городской монотонной жизни, радуясь наступлению возможной новой и, безусловно, интересной жизни.

Говорил больше я. Таня слушала, держась за мою руку и иногда, чуть повернув голову в мою сторону, искоса поглядывала на мое восторженное лицо.

В 22.00 Таня сказала:

— Я должна позвонить бабушке, сообщить ей, что жива-здорова и узнать, как там у них дела.

— У вас есть бабушка? И вы перед ней отчитываетесь?

Нет, у меня уже нет бабушки. Моя мама является бабушкой моему сыну, который сейчас находится у нее, и я обещала ей в 22.00 позвонить и не позже 23.00 быть у них дома. Так что вы имеете возможность побывать там, где мы с вами познакоми-

 

лись, а может быть... встретите и еще кого-нибудь, — с некоторой язвительностью сказала она.

— Не дай Бог! И потом, ее уже нет в красных домах.

— Откуда вы знаете? Перезваниваетесь?

— Да! С соседями. У меня с ними были нормальные отношения, и они мне сказали, что на днях она куда-то переезжает.

— Вы довольны?

— А мне теперь это совершенно безразлично. Переезжает она или нет, меня это совершенно не касается. И я надеюсь, что мы больше никогда не встретимся.

— Так и будете жить неразведенным холостяком?

— Почему неразведенным? Вот уеду на все лето в лес, а там видно будет. Год пройдет, и суд нас разведет по фактическому несожительству.

— А как вы это докажете?

— Очень просто. Свидетельскими показаниями.

— У вас есть свидетели?

— Конечно. Старые соседи подтвердят, что я от нее сбежал, а новые подтвердят, что я к ней не прибегал.

— А если новые подтвердят в ее пользу?

— Это будет лжесвидетельство. Суд их предупредит. И потом я надеюсь, что вы-то тоже дадите показания в мою пользу!

— Какие показания? — с усмешкой спросила Таня.

— Что я от нее убежал, а к вам прибежал.

— Это же тоже будет лжесвидетельство. Я в тюрьму не собираюсь. Кроме того, у меня есть ребенок — сын.

— Не будет никакой тюрьмы, не надо давать лжесвидетельства, давайте подготовим правдивые показания или, как говорят в судах, «правду и только правду».

— О чем вы говорите? В ваших рассуждениях не хватает здравомыслия. Какие я могу подготовить правдивые показания?!

— Одна вы, конечно, не можете ничего подготовить. Мы должны действовать только вместе. Давайте рассуждать, как вы сказали, здраво.

— Например?

— Вашего сына как зовут-то?

— Андрей. А какое это имеет значение для «правдивых показаний»? — усмехнулась Татьяна.

— Самое прямое. А у Андрея какое отчество?

— Батюшки! Это еще вам зачем? Тоже для «правдивых показаний»?

— Совершенно верно. Для более правдивых показаний.

 

— Ничего не понимаю. Я совсем запуталась в ваших «здравомыслящих» рассуждениях.

— Хорошо. Коль вы еще ничего не поняли, хотя это, в общем-то, не похоже на вас, чтобы такая красивая и умная женщина так долго не могла ничего понять, буду говорить открытым текстом...

— Давно пора, а то все вокруг да около, как говорят, «ни бэ, ни мэ, ни ку-ка-ре-ку»...

— Сейчас я выскажу и «бэ», и «мэ», и «ку-ка-ре-ку» так, что вы все сразу поймете...

— Вот какой вы петя-петушок — золотой гребешок... Целый вечер все кукарекал, кукарекал, а о самом главном, как я теперь начинаю понимать, стеснялся откровенно кукарекнуть...

— Вы правы, Танечка! Стеснялся. Боялся испугать свою курочку и потерять ее. А теперь чувствую, что пора. Надо поставить все точки над «i». Как зовут вашу маму?

— Опять загадка? Причем тут моя мама-то? Ее зовут Елена Владимировна.

— Маму зовут Елена, папу — Павел. Отчество Андрея еще не названо... Так?

— Что у вас за привычка говорить все вокруг да около, все загадки да догадки...

— Теперь уже не загадки да догадки, а предложения да предложения... Отчество Андрея будет в честь деда Павлович, но фамилия его будет не Черных, а Стефановский. Татьяна же может остаться и Черных, если захочет, я не буду устраивать скандал в ЗАГСе, но станет женой Стефановского. Вы согласны?

— Прямо с места в карьер... Стефановский!

— А зачем тянуть-то? Я давно уже понял, что вы одна. И, уверяю вас, счастье нам обязательно улыбнется.

— Вы делаете мне предложение? Это что, деловое предложение, так, чтобы суд имел положительные для вас показания? Это так?!

— Не совсем так. Не просто деловое, как вы это расцениваете, а разумно-деловое с искренним уважением и преклонением!

— А развод? За многоженство у нас есть статья УК. Мы ведь не мусульмане.

— Развод будет! Я в этом уверен. С браком вас не тороплю. Я сейчас уезжаю в Сибирь надолго. Когда вернусь, многое решится.

 

Хорошо. Не будем торопиться. Сейчас мы близко, глаза в глаза, узнали друг друга, что почувствуем на расстоянии — посмотрим... Писать-то своей невесте будете?

— Из леса — только два письма в месяц. Из городов областного и районного масштаба — ежедневно или через день в рабочие дни, в субботу и воскресенье только «писательством» и буду заниматься.

— Болтун! Расхвалился... Наобещал... Имя и отчество мамы-то тебе зачем? Она ничего не решает. Я сама все решаю.

— Понимаю и уже чувствую — будешь властная княгиня. А имя мамы вот зачем: когда все судебные дела завершим, судебные издержки оплатим, то не пройдет и двенадцати новых лун на небе, и ты родишь мне дочку с такими же васильковыми глазоньками и вьющимися локонами, какие я вижу сейчас и очень хочу поцеловать...

Она указательным пальчиком надавила на мой подбородок, отстранив его приближение.

— Не торопись! Мечтатель... Фантазер...

— А дочку назовем Еленой, в честь бабушки.

— Посмотрим. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь...

— Постараюсь перепрыгнуть. С завтрашнего дня начну тренироваться по виду спорта «бег с препятствиями», а, может, лучше «прыжки в высоту с шестом». Какие прыжки порекомендуешь, княгиня?

— Прыгать тебе, ты и выбирай, а я посмотрю, как ты будешь шлепаться на землю...

— Не шлепаться, а приземляться, и не на землю, а на большой мягкий мат, которым станет наша постель...

— Так, балагуря, мы добрались до подъезда № 7 дома преподавателей МГУ, где жили бабушка и дедушка предполагаемой Елены Павловны. Пожелав спокойной ночи, я попытался поцеловать Таню, но она, прислонив все пять пальцев к моей груди, слегка отстранилась.

— Не сейчас! Не надо спешить.

— А когда?

— Когда придет время.

— Тогда только руку...

— Руку — пожалуйста.

Я прижал ее маленькую руку к своей щеке, потом прильнул губами к этой нежной ароматной ручке, чувствуя, как сердце мое затрепетало...

 

— Не надо! Не надо так страстно!

— Не могу иначе! Не в силах!

— А как же будешь прыгать? С шестом?! — она аккуратно освободила свою руку. Глаза ее искрились, на губах промелькнула легкая улыбка.

— С шестом — совсем другие силы, и там необходимо разбежаться, набрать скорость...

Таня прислонила ладонь к моей щеке и, гладя ее, проговорила:

— Чудной! Ну и чудной ты!

— Ударение не на ту букву делаешь, да и буква не та. Надо говорить: чудный, чудный!

— Нет, чудной! Ладно, поезжай в Сибирь и... поскорее приезжай, нигде не задерживайся!

Таня вошла в подъезд и, махнув мне рукой через большое окно вестибюля, пошла к лифту.

Я стоял у подъезда, смотрел в большое окно вестибюля, где промелькнула эта новая для меня женщина, и думал: что происходит? Я еще не развелся со своей второй женой, и вот уже появилась не на горизонте — он недосягаем, — а в реальной действительности не фантастическая, придуманная, а живая, ощутимая, но будто недосягаемая (ведь разрешила только руку поцеловать), а сама нежной ладошкой, пальчиками прикоснулась к моей щеке, ласково так, нежно... Видно, захотела прикоснуться, захотела, чтобы я почувствовал нежность ее прикосновения, почувствовал и понял сладость ее ласки, и захотел еще и еще этого прикосновения-Мысли в мозгу роились, переплетаясь, но интуитивно я чувствовал, что это не было женской игривостью, придуманной и неискренней. Она это делала самопроизвольно, как само собой разумеющееся.

Хотя она сказала «чудной», но ощущалась в интонации голоса не отрицательная, а положительная нотка...

...Я стоял с запрокинутой головой и смотрел в небо, по которому медленно плыли редкие облака, постоянно меняя свою конфигурацию. Потом облака рассеялись, небо превратилось в бесконечную голубизну с мерцающими звездами — неизвестными нам мирами Вселенной...

— Где-то там, далеко-далеко, тоже есть жизнь?..

— Там тоже есть любовь?..

— Если есть жизнь, то есть и любовь! Без любви жизни не бывает!