«ГИПРОЛЕСХИМ»

 

До встречи с братом я уже несколько раз был проектором в институте «Гипролесхим», где меня хорошо встретили. Правда, начальник отдела кадров первое время порядочно помурыжил меня, несколько раз заставлял переписывать автобиографию. Ведь все кадровики в солидных учреждениях — это бывшие работники наших «органов», которым только и хочется поиздеваться над людьми.

Когда он предложил мне написать автобиографию в третий раз, я пошел к начальнику лесосырьевого отдела Лебедеву Владимиру Николаевичу, которому подчинены все лесоизыскательные экспедиции, человеку умному, порядочному, и рассказал ему о придирках кадровика. Он взял меня с собой к главному инженеру института Любови Петровне — женщине-атаману, так ее величали в узком кругу.

Эту необыкновенную женщину-атамана, главного инженера «Гипролесхима», все сотрудники института побаивались, но слушали без пререканий и рассуждений, некоторые не любили, но большинство все-таки восхищались ею.

— Любовь Петровна! — обратился к ней начальник лесосырьевого отдела Лебедев. — Наш кадровик переусердствовал в своей бдительности и предложил уже нашему, по сути, сотруднику отдела третий раз написать свою автобиографию. Почему? Зачем? Он же не подследственный. Это там заставляют трижды что-то излагать, стараясь каждого уличить во лжи, укрывательстве и т. д.

Любовь Петровна нажала кнопку. Вошел секретарь.

— Парторга и начальника отдела кадров с личным делом Красильникова ко мне. Срочно! — сказала она секретарю.

Затем она обратилась к Лебедеву:

 

— Вы ознакомили товарища Красильникова со спецификой нашей работы?

— Да, Любовь Петровна. Он в курсе всех наших особенностей. И в беседах с ним я понял, что все наши трудности, а точнее — бытовые, санитарные, продовольственные и т. д., — для него вовсе не трудности. С первых дней войны и до настоящего времени он пережил такие лишения, которые нам и не снились.

— Ну что же, это хорошо! Найти в Москве молодого инженера, готового все лето жить в тяжелых сибирских изыскательских условиях и ежедневно на «своих двоих» преодолевать по лесу от 20 до 30 километров, подчеркиваю: по лесу, а не по лесным тропинкам и дорожкам. Все, прямо-прямо, по визиру, сквозь болота и лесную чащу: пройти четыре километра, потом поворот на 90 градусов и опять прямо-прямо еще четыре километра, и еще поворот на 90 градусов, и еще прямо, и, наконец, последний поворот на 90 градусов, и последние четыре километра до исходной точки, от которой началось обследование Сибирского лесного квартала — квадрата с четырехкилометровыми сторонами. Итого по периметру — шестнадцать километров, до «дому» — на стоянку, где люди, еда, вода, отдых, ночевка — еще 1—8 кило метров, а то и больше, в зависимости от того, какой это день обследования: первый, второй, третий и т. д.

Любовь Петровна на несколько секунд в задумчивости замолчала. Видимо, этот разговор напомнил ей молодость.

— Не страшно? — всматриваясь в мои глаза, спросила она меня.

— Не страшно, Любовь Петровна! У меня в жизни было и пострашнее этого, — ответил я, глядя в ее серьезные и одновременно добрые глаза.

Я тут вспомнила эти сибирские кварталы неспроста. Московский квартал имеет сторону всего в 500 метров, а сибирский — четыре километра. Подмосковные леса мерены-перемерены, хожены-перехожены, а в Сибири вам придется ходить чаще всего впервые после лесоустроителей, которые шли по своим визирам 30—40 лет назад. Визирные затески лесоустроителей еле-еле видны, и их снова надо восстанавливать.

Стук в дверь.

— Можно, Любовь Петровна?

— Да-да, входите. Ждем вас с нетерпением. Садитесь. Я хочу выяснить у вас некоторые вопросы.

В комнату вошли парторг и начальник отдела кадров.

 

— Николай Васильевич! — обратилась она к парторгу. — Вы мне говорили, что к вам как к партийному руководителю обращался начальник отдела кадров за консультацией по поводу приема на работу бывшего заключенного. Это было?

— Да, Любовь Петровна. Это было, и я информировал вас по этому вопросу. Правда, коротко, так, в общих чертах. А начальнику отдела кадров я высказал свое личное мнение, основанное на той обстановке в стране, которая сложилась после XX съезда КПСС. Павел Петрович действительно был арестован, был заключенным, но еще до XX съезда освободился со снятием судимости, которой у него и не было. Его ведь не судили, а репрессировали. И я не вижу никаких причин, мешающих его приему на работу в наш институт. Наоборот, иметь в составе наших экспедиций, работающих в глухих лесах Сибири, таких людей, прошедших суровую школу жизни, очень даже желательно.

— Егор Тимофеевич! Что вы скажете? — спросила она у начальника отдела кадров.

— Вы понимаете, Любовь Петровна... — начал он с заискивающей улыбкой, — арестовывался Стефановский, заключенным был Стефановский, освобожден тоже был Стефановский, а устраивается к нам на работу Красильников. Меня это несколько смутило и вызвало сомнения, хотя в трудовой книжке и указана причина смены фамилии. Но чтобы мужчина брал при заключении брака фамилию своей жены — это большая редкость, и мне это не понятно.

— Дайте-ка мне его личное дело! — строго попросила Любовь Петровна. — Все ясно! Основание — свидетельство о браке. А почему не она взяла вашу фамилию, как это обычно бывает, а вы стали Красильниковым? — обратилась она ко мне.

— Любовь Петровна! В двух словах этого не объяснишь, — и я стал рассказывать ей историю своего бракосочетания.

Выслушав мой рассказ, Любовь Петровна в раздумье обратилась к кадровику:

— Егор Тимофеевич! Красильников уже написал вам свои две биографии? Они похожи одна на другую? Или они совершенно разные? Зачем нужна еще одна, третья? Вы думаете, она будет еще более интересной, чем первые две? — сказано это было с явной издевкой по отношению к кадровой работе.

— Любовь Петровна! Почему вы так ставите вопрос? Вы сомневаетесь в моем умении вести кадровую работу? У меня есть определенный опыт в ведении этой работы, и соответствующие органы и начальство довольны моей работой. Есть даже опреде-

 

ленная инструкция по ведению кадровой работы, которой я следую, правда, она находится под грифом «ДСП», то есть только для служебного пользования, и не подлежит открытому оглашению...

— Его-о-р Тимофеевич! — протянула иронично Любовь Петровна. — О чем вы говорите? Соответствующая инструкция, соответствующее начальство, определенный опыт в работе... Все это «соответствующее» давно уже устарело и стало не соответствовать требованиям современной жизни. Вот вы, например, работаете у нас уже почти два года. Сколько вы нашли, оформили или, как принято иногда говорить, «завербовали» хороших лесных специалистов для работы в наших экспедициях? Вы знаете, как трудно в Москве найти для нас соответствующих специалистов? Ваш прошлогодний молодой «многообещающий» рекомендованный вами инженер такие «насчитал» нам запасы древесины и химического сырья в своих полевых пробных площадях, что если бы начальник экспедиции случайно не проверил реальность этих запасов и не обнаружил, что это вымышленные, преувеличенные объемы запасов, говоря новым словом — «туфта», то есть приписка несуществующего реально, то было бы судебное разбирательство. Ответчиком был бы наш «Гипролесхим»!

Меня приняли на работу, и вскоре экспедиция «Гипролесхима» вместе со мной отправилась в сибирские леса.

Но прежде чем я отправился в Сибирь, в Москве со мной произошли события, которые повлияли на всю мою дальнейшую жизнь...