ГНЕВЫ СОЛНЦА

 

Необходимо рассказать о том, как автор этих строк пришел к изучению данного вопроса — вопроса нового и в то же время давно смущавшего ум пытливого человека. Мне довелось стать расшифровщиком замечательных наблюдений древних летописцев. За многие века существовали письменности, высеченные на каменных или мраморных глыбах, начертанные на пергаментах и льняной бумаге. Сотни высококультурных людей тех далеких времен обращали настойчивые и пытливые взоры на поразительную одновременность солнечных и земных явлений! В 1914 году меня увлекла мысль об этой необычайной синхронности. В магазинах, в букинистических лавках и на книжных базарах Москвы, Петрограда и Калуги я мог приобрести русские летописи и зарубежные анналы и хроники, вчитывался в них и старался понять одновременность явлений, протекающих на Солнце и Земле. Я пытался еще тогда вскрыть эту закономерность, не представляя себе, что она значит.

Я должен теперь же сказать, что мысль об особом солнечном влиянии на организм принадлежит не мне одному, а сотням и тысячам тех летописцев и хроникеров, которые записывали необычайные явления на Солнце, глад, моровые поветрия и другие массовые явления на Земле. Но я облек древнюю мысль в форму чисел, таблиц и графиков и показал возможность прогнозирования.

Мои работы в Московском археологическом институте в период 1914—1917 годов вплотную сталкивали меня с этими явлениями, на которые я обратил пристальное внимание.

Замечательные совпадения во времени ряда земных и солнечных явлений были только отмечены, но это совпадение никогда не было изучено. Китайский энциклопедист Ма-Туан-Лин, живший задолго до нашей эры, авторы древних арабских и армянских записей, Киево-Печерские и Новгородские летописцы, создатели галльских и германских хроник, которые мне пришлось расшифровывать и

 

комментировать в своих научных работах по всеобщей истории или археографии, зачастую сопоставляли явления, отмеченные на Солнце, в виде темных «образований» (слово «пятно» было введено в начале семнадцатого века) с земными явлениями в виде грандиозных геофизических катастроф, смертоносных эпидемических заболеваний и массового голода. Эти замечательные наблюдения, повторяющиеся из века в век и зафиксированные в разных странах, вынудили меня к тому, что я обратил на них самое серьезное внимание и решил сам разобраться в их правдоподобности, в их достоверности.

Изучение летописей, анналов и хроник дает полную уверенность в том, что все виды обычных геофизических событий являются членами одной системы: поражения засухой быстро сменяются поражениями от воды. Вместе с этими атмосферными явлениями узнаешь о давно неслыханном землетрясении во многих странах или целых континентах. Извергаются вулканы, но тут же пресса сообщает о полярных сияниях, видимых во всей Европе и даже в субтропических странах. Проходит ряд лет, и все эти разнообразные события затихают. Приходится смотреть на метеорологические и геофизические явления как на звенья единой цепи — системы всего тела Земли.

Первые наблюдения в этом направлении были сделаны мною летом 1915 года. Как раз этим летом я получил возможность вести зарисовки солнечной поверхности, пользуясь мощным телескопом Секретана. Первые уроки зарисовок мне дал знакомый нашей семьи доцент (впоследствии профессор) Сергей Николаевич Блажко, специалист по переменным звездам.

Я решил вести тщательные наблюдения за самим собой, записывая изменения в тех или иных отправлениях моего организма. В течение восьми месяцев мною был собран материал, который я мог обработать статистически и затем сравнить полученный результат с ежедневными астрономическими наблюдениями за Солнцем. Когда в начале 1916 года я получил возможность заняться обработкой материала, я был поражен полученными результатами, настолько они хорошо совпадали с принятой мною рабочей гипотезой.

В то же время я предложил некоторым своим знакомым записывать, по выработанной мною анкете, те же явления, не сообщая им о цели записей. Я роздал двадцать пять анкет, затем синхронизировал по дням полученные

 

данные и сравнил их с деятельностью Солнца. Совпадение пиков кривых оказалось удивительным! Это было откровением, поразившим мое воображение, и я вдохновенно приступил к разработке вопроса. К этой работе я привлек статистику массовых явлений самого разнообразного характера и всюду находил полное подтверждение моему наблюдению. Только теперь, спустя почти полстолетия, об этих вещах можно говорить без боязни быть осмеянным и опозоренным. Мировая наука уже подбирается к этим явлениям и ловит их за ушко. Наука, занимающаяся изучением этого вопроса и вопросов сопредельных, была названа мною космической биологией (космобиологией, биокосмикой и т. п.) и уже давно вошла в состав биологических наук во всем мире.

В начале 1917 года эти записи были мною обработаны и в итоге дали тот же результат, который был мною получен ранее: сильные пертурбации на Солнце почти во всех случаях и у большинства лиц одновременно вызывали определенные изменения при повышенной нервной возбудимости, резко выраженную эмоциональность и избыток моторики.

Некоторые такое состояние характеризовали как экзальтационное или как «избыток жизненной энергии». При обработке собранных данных мною было замечено, что в записях многих лиц обнаруживается недельный, двухнедельный и четырехнедельный периоды, то есть как раз те периоды, которые мы находим в солнцедеятельности и которые происходят от движения возмущенных мест на Солнце при вращении его вокруг своей оси. Так, например, промежуток времени, занимаемый движением пятна, с момента его появления на восточном краю Солнца до вступления его в плоскость центрального солнечного меридиана, равен 6—7 дням; промежуток времени, занимаемый движением пятна по всему видимому диску, колеблется в пределах 13—14 дней. Если пятно сохраняет еще свою жизнедеятельность, оно, пройдя раз по диску, появляется на прежних местах через 26—28 дней. Почти во всех записях, полученных мною, самыми отчетливыми оказались периоды в- 13—14 и особенно — в 27—28 дней.

Еще со времени появления работ Гельпаха, Декстера, Лемана и Педерсена, Нижегородцева и других, стало известно о влиянии на психическую деятельность ряда метеорологических факторов, как-то: барометрического давления, температуры, степени влажности воздуха и т. д. Од-

 

нако вопрос о соотношении между взрывами на Солнце и физиологическими явлениями, если не считать беглых, но прозорливых высказываний знаменитого астронома Гершеля и естествоиспытателя и врача Л. Буцорини, не исследовался.

Доктором Афанасием Семеновичем Соловьевым в Петрограде, по моей просьбе, были огранизованы наблюдения над дефективными детьми, находящимися в одном из патронатов. Еще задолго до моего обращения к нему медицинским и административным персоналом патроната было замечено, что поведение детей иногда резко отличается от средней нормы. В такие дни часто происходят свалки и драки, кончающиеся нанесением ушибов или увечий. Для возникновения подобного рода коллективных действий бывает достаточно малейшего повода, ничтожного предлога. Заинтересовавшись этими явлениями, я просил предоставить мне данные сведения за более или менее продолжительное время, дабы сличить их с периодами активности Солнца. И в этом случае я получил положительный результат. Таким образом, несмотря на недостаточность представленных мне данных, я мог считать, что арсенал моих наблюдений был пополнен еще рядом доказательств.

Весной 1917 года, сразу же после защиты кандидатской диссертации, по согласованию с профессором Александром Ивановичем Успенским и профессором Николаем Ивановичем Кареевым, я принялся за составление докторской диссертации на тему «О периодичности всемирно-исторического процесса». Материал для диссертации был собран мною за 1915—1917 годы. По совету А. И. Успенского я переговорил об этом с профессором Сергеем Федоровичем Платоновым и просил его быть моим вторым оппонентом. Целых три дня мы разговаривали с Сергеем Федоровичем, который изучил мои синхронистические таблицы, после чего было получено его согласие. Как Николай Иванович Кареев, так и Сергей Федорович Платонов были в то время членами-корреспондентами Академии наук.

Диссертация через год была готова и защищена в одной из аудиторий Московского университета в присутствии Ученого совета Московского археологического института и трех лиц от историко-филологического факультета Московского университета. В некотором роде тема диссертации была сенсационной, но мало кто в те холодные и голодные

 

месяцы думал о науке, и поэтому публики совсем не было. Защита свелась к чисто формальному чтению выводов. Оппоненты прислали свои письменные отзывы, и члены комиссии подписали протокол.

Еще через год я значительно расширил свой труд, и он, напечатанный на машинке, занимал уже более 900 страниц большого формата. Экземпляр труда я передал Анатолию Васильевичу Луначарскому. Ознакомившись с ним, он вызвал меня к себе домой, и, сидя за чашкой чаю, мы обсуждали вопрос о том, как осветить мою концепцию светом исторического материализма. Он обещал мне это сделать сам и даже написать введение, но, увы, так и не выполнил своего обещания. Он хотел по этому вопросу посоветоваться с В. И. Лениным, но в то время было все некогда, а затем Владимир Ильич заболел. Так мой труд в этой его чисто теоретической части остался незавершенным и полностью не изданным, к большому моему огорчению.

В моем докладе, опубликованном на французском языке в 1939 году (Вторая конференция по биологическим ритмам, Утрехт), названном «Космическая биология и ритмы внешней среды», я писал:

«Космос или точнее космоземной окружающий нас мир представляет собой источник бесконечного количества сигналов, непрерывно бомбардирующих нас со всех сторон. Если бы все эти сигналы воспринимались нашим сознанием, то жизнь человека предельно сократилась бы, ибо тотчас же после начала процесса жизни наступило бы катастрофическое переутомление организма. Пределы световых и звуковых колебаний ограничены. Для восприятия прочих бесчисленных сигналов природа не одарила нас специальными органами. Но некоторые весьма смутные, расплывчатые и темные наши ощущения, а также и физические приборы, далеко несовершенные, говорят о том, что окружающий нас мир преисполнен вибраций, колебаний, толчков, потоков, возмущений и т. д.

Не доходя до сознания, они могут явиться причиной ряда ощущений, вызвать «беспричинное» чувство бодрости или угнетения, склонить организм к болезни или к выздоровлению, способствовать или мешать творческой работе и т. д., то есть создают среду, в которой цветет или увядает, радуется или печалится, волнуется или успокаивается, творит или бездействует, выздоравливает или умирает человек.

 

Мы говорим здесь о среде жизни, создаваемой неведомыми нам силами окружающей природы. Только наше малое знание создает иллюзию свободы, независимости от этих сил. Мы уверенно двигаем по желанию членами нашего тела, качаем головой, машем руками, и нам кажется, что мы свободны в выборе нашего доведения. Но мы забываем, что все эти движения мы можем делать только тогда, когда не встречаем препятствий со стороны внешней среды. Однако сколь беспомощны становимся мы, когда пробираемся ощупью в темном помещении. Мы стремимся обострить наши чувства, вытягиваем руки, как щупальца, напрягаем слух и зрение — замедляем наш ход до возможного предела.

Мы живем в нашем мире так, как если бы он был ярко освещен миллионами огней, забывая, что живем, по существу, почти что в полной темноте. Но об этом нам напоминает наука! Она указывает на способы освещения нашего пути: она требует изучения окружающей нас среды.

Одной из основных задач космической биологии является в первую очередь изучение и выявление пагубных влияний тех или иных воздействий внешней среды на человека. Подобно тому, как мы снабжены органами и функциями, позволяющими нам устранять себя от внешних влияний (веко устраняет действие света, сон — выключает кору головного мозга из внешнего мира), космическая биология должна нас снабдить техническими приборами, которые позволят нам защитить себя от многочисленных и многообразных пагубных влияний космоса и, наоборот, облегчить нам доступ воздействий полезных, благотворных».

Итак, живой организм со всех сторон окружен грозными опасностями. С некоторыми из них человек уже научился бороться и защитил себя от них. Мы отчасти умеем охранять сеВя от неблагоприятного влияния погоды, дождя, снега, града, высокой влажности, холода, излишней освещенности и т. д. Человек изобрел громоотвод и отвел молнию в землю. Однако стены наших домов - не защищают нас от перемен барометрического давления, от многих излучений Земли, Солнца и космоса. Некоторые из этих излучений, так называемые жесткие лучи, проходят через толстые и прочные стены, проходят сквозь человека и оказывают на него то или иное влияние.

Какие лучи, помимо известных, достигают биосферы, то есть поверхности Земли? Такой вопрос был поставлен мною в 1915 году. Уже в то время можно было считать,

 

что альфа- и бета-лучи радиоактивного распада поглощаются тонким слоем вещества, а гамма-лучи — толщиной воздуха примерно в сто метров. Можно было допустить, что космические лучи состоят из заряженных электрических частиц огромной энергии. Эта догадка автора была впоследствии, через ряд лет, подтверждена опытами русских исследователей Д. В. Скобельцына и С. Н. Вернова. О потоках ядерных частиц — нейтрино не приходится и говорить. Эти удивительные частицы свободно могут пронизать миллиарды килограммов чугуна. «Нейтрино,— пишет известный физик Б. Понтекорво,— обладает колоссальной проницающей способностью. Длина его свободного пробега в плотном веществе измеряется в астрономических единицах».

Здоровый человек обычно не чувствует действия солнечных излучений подобного рода, но помимо его воли подсознательные физиологические механизмы реагируют на некоторые эти влияния изменением реактивности, функциональными изменениями нервной или сердечно-сосудистой системы.

Мы не умеем предотвращать как появление взрывных феноменов на Солнце или магнитных бурь на Земле, так и избегать силовых полей вокруг нашего организма, на которые реагируют наши ткани, органы и в первую очередь нервная система. Наше тело насквозь пронизывается электромагнитными излучениями и некоторыми корпускулярными потоками и реагирует на них с величайшей чувствительностью. Чтобы обнаружить эти реакции организма на космические излучения, надо было обратиться в первую очередь к исследованиям статистического характера, то есть заняться просмотром «больших чисел». С этого я и начал свои исследования.

Основное внимание было обращено мною на Солнце — космический объект исключительной мощи, вседержитель Земли, лучи которого не только ласкают наше тело и радуют наши глаза, но который может гневаться, и этот гнев ужасен для всего неживого и особенно для всего живого на Земле. Как мало мы еще знаем о солнечных излучениях!

Сотни выдающихся умов посвятили свои труды изучению Солнца как небесного тела и различных циклических явлений на его поверхности и в его глубине. Этим занимались астрономы, астрофизики, гелиофизики. Выяснилось, что десятки различных явлений в атмосфере Земли и ее

 

литосфере обязаны своим происхождением цикличным солнечным процессам. Этим вопросом занимались физики, геофизики, геологи и метеорологи. Наконец, внимание человека было привлечено цикличностью некоторых биологических процессов, которые по времени совпадали с циклами активности Солнца. Этот вопрос ныне изучается биофизиками, биологами и врачами в ряде стран Европы, Азии и Америки. Всестороннее изучение показало, что большинство явлений в растительном и животном царстве (биосфера Земли) подчинены одиннадцатилетнему циклу и имеют место приблизительно через сутки (или немногим более) после прохождения возмущенного места через центральный меридиан Солнца.

Теперь можно говорить об этом, говорить смело, не боясь, что автора примут за... мракобеса. Мировая литература по данному вопросу насчитывает уже около тысячи биологических и медицинских исследований, биологи публикуют монографии, посвященные этому вопросу.

— Не играйте с Солнцем,— сказал мне один влиятельный ученый дореволюционных времен,— ведь Солнце — огонь, в котором можно сгореть... Вы надеетесь на передовую мысль — чудак!

— А факты, научные факты!

— Люди меньше всего интересуются фактами... Догма — превыше фактов... На этом строится вся история человечества.

Трудно было переубедить этого человека... Впрочем, в некоторой мере он оказался прав. Это было началом страстной борьбы за новые возможности в науке.

Боязнь опасности «изменения или засорения» мыслей классиков научной литературы приводит, как обязательное правило, к жестокой борьбе с прогрессивной научной мыслью, опережающей тоже, как обязательное правило, мысль классиков. Эта боязнь жестоко тормозит, в ущерб людям, научный прогресс в различных его проявлениях и приводит к тяжелому отставанию в тех странах, где эта боязнь особенно сильна.

На составлении докторской диссертации я не остановился и продолжал свои поиски дальше. В области гелио-геологии они привели меня к академику Алексею Петровичу Павлову, профессору геологии Московского университета.

Высокий, худощавый, с седеющей бородкой, Алексей Петрович, несмотря на свою великую занятость, всегда лю-

 

безно и дружелюбно принимал меня, усаживал в кресло и подолгу вел беседу. На его письменном столе лежали груды рукописей, по стенам были развешены геологические карты. Он уточнял вопрос о геологическом времени, вопрос в то время шаткий и во многом неясный. Он не сомневался в том, что в солнцедеятельности имеются большие циклы, но материала для их установления было еще мало.

— В ближайшее время этот вопрос можно будет ре шить точно. Сейчас накапливаются материалы. Теория экзогенных^* влияний на геологические структуры у нас не пользуется признанием. Однако это, конечно, неверно. Солнце управляет многими процессами на Земле, и почему бы ему обходить геосферу? Ведь землетрясения подчиняются определенному ритму, связанному с циклической деятельностью Солнца.

А. П. Павлов был сторонником замечательных работ Михаила Александровича Боголепова. Однажды вечером с рекомендательным письмом Алексея Петровича я явился к М. А. Боголепову. Он жил в одном из переулков близ Самотеки.

Я рассказал Михаилу Александровичу о своих исследованиях статистического характера и о выводах, к которым я пришел. Он в свою очередь развернул свои диаграммы и неожиданно произнес:

— Отрицание непосредственного действия солнечных пертурбаций на организм есть следствие нашего вопиющего невежества.

Мы подружились. Он снабдил меня оттисками своих статей о «периодических возмущениях климата», о Брюкнеровских периодах и о роли циклической деятельности Солнца в климатических, метеорологических и геофизических явлениях. С тех пор я часто посещал как А. П. Павлова, так и М. А. Боголепова, показывал им свои работы и всегда встречал неизменное доброжелательство и одобрение.

— По-видимому, Боголепов прав,— сказал мне как-то Алексей Петрович.— Было бы нелепым, если бы такого не посредственного влияния Солнца на организм не было бы. Это противоречит прежде всего логике.

 

Материалы для своих работ я вскоре, по распоряжению Николая Александровича Семашко, стал получать непосредственно из Наркомздрава от доктора Петра Ивановича Куркина, ставшего одним из явных сторонников и защитников моих работ. Узнав меня ближе, он раскрыл передо мной многие из своих статистических драгоценностей, коллекционированных им на протяжении ряда десятилетий. Так, например, он предоставил в мое распоряжение древнейшую статистику чумных заболеваний в Аугсбурге, давно полученную им в подарок от немецкого профессора Рессле.

Когда я начинал свои исследования, каждая мелочь, говорившая об их справедливости, была мною принята во внимание. Я не только просмотрел тысячи книг на разных языках, где могли попасться какие-либо сведения по данному вопросу, но и обращался к ряду лиц, которые, как мне казалось, должны были кое-что знать в этом направлении. Роясь в различных материалах московских библиотек, я наткнулся на имя профессора Николая Михайловича Кулагина, известного зоолога и энтомолога, члена-корреспондента Петербургской Академии наук, профессора Московского университета и поехал к нему. Он был крайне удивлен моим посещением.

— Еще энтомолог Федор Петрович Кенией в 1870 году в книге о саранче,— сказал он,— установил 11-летнй период ее размножения, совпадающий с периодом циклической деятельности Солнца. Я тоже кое-что сделал в этом направлении. Размножение саранчовых действительно как бы подчиняется этому периоду, но, знаете ли, об этих работах я не люблю говорить потому, что еще не пришло время. Сейчас сопоставления такого рода рассматриваются как вульгаризация науки. Ну, уж коли вы приехали ко мне, я покажу вам мои неопубликованные таблицы и графики...

Николай Михайлович принес из соседней комнаты папку с материалами и начал мне демонстрировать их.

— Вот налеты саранчи за прошлый век. Посмотрите, как хорошо совпадают массовые миграции саранчи с солнечной деятельностью.

Я был поражен всем тем, что мне сказал Николай Михайлович.

— Конечно,— продолжал он,— эти данные только слабый отзвук того, что будет открыто в будущем. Солнечные извержения суть явления космического порядка, и им

 

должны соответствовать по грандиозности космические же процессы. Я — энтомолог, и не могу пройти мимо работ Карутерса. Еще в конце прошлого века он сообщил о переселении саранчи с берегов Африки в Аравию. Тучи насекомых занимали пространство до шести тысяч квадратных метров и весили до сорока пяти миллионов тонн! Это явление уже космического порядка, и стоит оно в зависимости от космического же явления — извержений на поверхности Солнца. Это — только прелюдия к новому учению, еще не созданному человеком. Займитесь-ка этим делом, это многообещающие перспективы...

— Я занимаюсь ими, Николай Михайлович, уже не сколько лет...

— Ах вот как, ну тогда поздравляю вас — вы находитесь у истоков нового знания.

Я вынул из портфеля и показал ему мои кривые «зависимости» от Солнца. Он только ахнул.

— Да вы, оказывается, уже создали целый отдел научного знания. Но будьте осторожны. Вместо победы вас может постичь поражение, и тогда ваша наука заглохнет на долгие времена!

Только через тридцать лет энтомолог, член-корреспондент ВАСХНИЛ Николай Сергеевич Щербиновский продолжил наблюдения Ф. П. Кеппена и Н. М. Кулагина и подтвердил их на большом материале.

Итак, наше солнышко приходит в неистовство девять раз в столетие. Девять раз, по 2—3 года каждый раз, приступами его охватывают судороги, конвульсии, пароксизмы, и оно посылает в пространство осколки атомного и ядерного распада высоких энергий, мощные фотонные и радиоизлучения. Девять раз в столетие, в течение 2— 3 лет каждый раз, все без исключения явления на Земле — синхронно, в мертвом и живом царстве, приступами — приходят в конвульсивное содрогание: страшные ливни, наводнения, смерчи, торнадо, ураганы, бури, землетрясения, оползни, вулканическая деятельность, полярные сияния, магнитные и электрические бури, сокрушительные грозы и вызываемые ими пожары лесов, степей и городов.

Живая материя в эти годы приходит также в неистовство. Эпидемии и пандемии, эпизоотии и эпифитии проносятся по земному шару. Появляются резкие уклонения от обычного хода хронических и острых заболеваний, общая смертность во всех странах в эти годы достигает сво-

 

их максимальных значений. Инфекционные заболевания претерпевают необычайные модификации. Число мутаций у растений резко увеличивается. Микробы и вирусы также испытывают бешенство солнечных корпускул и радиации. Им не уступает нервная система, этот тончайший прибор высокоорганизованных существ, насекомых, беспозвоночных и, наконец, приматов! — человека. Саранчовые совершают в эти годы опустошающие налеты, мигрируют якобы без особых внешних причин рыбы, птицы, грызуны, крупные хищники. Все неживое и живое на планете приходит в движение! Все волнуется, включается в общий вихрь волнений, беспокойства и смятения!

В наше время общее внимание гелиофизиков привлекает особый вид солнечных возмущений, известных под названием солнечных вспышек. Это сравнительно кратковременные явления, имеющие, однако, для Земли чрезвычайные последствия. Водород в некоторой области близ солнечного пятна, обладающий нормальной яркостью в свете, резко увеличивает свою яркость. Увеличение это длится не более 15—20 минут и затем становится нормальным. Это, казалось бы, малозначительное явление, оказывает исключительно важное влияние на некоторые земные процессы. Солнечные вспышки увеличивают ионизацию части ионосферы, что объясняется резким усилением ультрафиолетового излучения Солнца. Через сутки после вспышки наблюдаются геомагнитные бури и полярные сияния, причина которых лежит в корпускулярном потоке мощных энергий возбужденных мест на Солнце — вспышек, которые сопровождаются извержениями, или протуберанцами.

Как размеры, так и яркость вспышек бывают различны. Обычно их делят на три класса по мощности, то есть по занимаемой ими площади полусферы Солнца. Установлено, что среднее число вспышек изменяется с циклом от нуля при минимуме до нескольких сотен в месяц при максимальной активности Солнца. Легко увидеть, какие пертурбации претерпевают на Земле в годы максимумов те явления, которые стоят в прямой зависимости от солнечных вспышек.

Чрезвычайно большие интенсивности и быстрые изменения солнечных вспышек и выбросов исключают простое тепловое происхождение их и говорят о том, что излучение должно возникать при грандиозных электрических возмущениях, которые по аналогии могут быть сравнимы

 

с потрясающими земными грозами или ядерными взрывами. Имеются численные выводы, полученные из значений величины корпускулярного потока и силы магнитных бурь. Мощность одного такого потока превосходит мощность Братской гидроэлектростанции в триста, а то и более раз! Этой мощности достаточно для возбуждения быстрых и сильных ответных реакций организма. Механизмы этих реакций еще не изучены, но одно несомненно: они лежат на уровне молекулярных или даже атомных явлений и, очевидно, подчиняются законам квантовой механики. Возможно, что суть явлений будет впоследствии сведена к изменению электронных уровней, а это уже имеет решающее значение в жизни и поведении организма.

Из статистических закономерностей, охватывающих огромный период времени и десятки тысяч случаев, родилось допущение о прямом влиянии циклической деятельности Солнца (в основном — влиянии вспышек и выбросов) на функциональное состояние нервной системы, — родилось, чтобы укрепиться в дальнейших фундаментальных и многолетних исследованиях автора этих строк. Эти исследования позволили установить, что функциональное состояние нервной системы человека находится в прямой зависимости от прохождения возмущенных мест на Солнце через его центральный меридиан.

Считается, что солнечные вспышки происходят от резкого сжатия плазмы магнитными полями. Во время таких вспышек в пространство извергаются грандиозные плазменные потоки. Магнитные поля космического пространства захватывают солнечные плазменные выбросы в своеобразные магнитные ловушки, наполненные солнечной плазмой, которые находятся близ Земли. Это — земные радиационные пояса, представляющие собой огромную опасность смертельного облучения космонавтов! Частицы величайших энергий, выброшенные из Солнца, внедряются в космическое пространство в форме грандиозного конуса или метлы, и беда для человека, если космический корабль не увильнет от этой смертоносной метлы. Об этой опасности я тогда же поставил в известность Константина Эдуардовича. Мы часто в его светелке обсуждали этот вопрос.

— Это серьезное и очень важное дело, но... вот тут-то и начинаются разные но...— сказал Константин Эдуардович.— Если мы с вами объявим об опасностях, о кото-

 

рых говорите вы, Александр Леонидович, то инженеры перестанут заниматься конструкцией ракетных двигателей и все дело замрет на десятилетия. Значит, нам надо пока молчать об этих опасностях. Пусть строят межзвездные корабли, а к тому времени астрономы и биологи изучат все эти опасности и изобретут способы миновать их путем построения специальных траекторий с учетом солнечных опасностей. Иначе,— продолжал он,— дело космонавтики будет отложено на долгие времена.

Естественно, я согласился с Константином Эдуардовичем. Его предложение было вполне обосновано. Пусть Фридрих Артурович Цандер и другие инженеры-конструкторы строят космический корабль, а я займусь космической биологией... с различных сторон.

Не только одни летописцы, составители анналов и хроник были на моей стороне и уже прозревали грядущую науку за сотни лет, но я отыскал в истории естествознания твердые высказывания знаменитого английского астронома Вильяма Гершеля о связи менаду солнечными и земными явлениями — высказывания, над которыми обскуранты ехидно потешались более ста лет. К 1898, 1899 и 1904 годам относятся публикации немецкого ученого Фридлендера, заметившего, что половые отправления морского червя «Палоло» обнаруживают те совпадения. Я отыскал с помощью швейцарских ученых наблюдения врача Киндлимана, относящиеся к 1910 году о том, что «внезапные смерти» приходятся на дни прохождения солнечных пятен через центральный меридиан Солнца.

В 1925 году Киндлиман опубликовал результаты своих наблюдений за 1904—1924 годы, что явилось прекрасным подтверждением моих работ, и, зная, что я его ищу, он прислал мне оттиск своей работы. Русский адмирал Н. А. Скаловский в 1908 году обратил внимание на то, что резкие усиления холерной эпидемии происходят в такие же солнечно-напряженные дни.

Чем больше я зарывался в научную литературу, тем больше находил разрозненных и разнообразных наблюдений в этой области. В результате этих научно-литературных разработок я отыскал не менее десятка высококвалифицированных авторов примерно за полтора века, которые собирали наблюдения или размышляли над данным вопросом. И тем не менее вопрос этот был совершенно нов, далеко не все относились к нему серьезно.

В августе 1923 года Центральный Комитет по улуч-

 

шению быта ученых (ЦЕКУБУ) совершенно неожиданно, именно неожиданно, запросил академика Петра Петровича Лазарева о значении моих работ в данной области, и последний дал немедленно самый благоприятный отзыв. Скажу прямо, ответ академика П. П. Лазарева поразил меня своей несокрушимой уверенностью в исключительном научном значении наиболее уязвимых по тому времени моих исследований. В своем отзыве он писал о том, что эти работы имеют цель «установления общего закона», управляющего влиянием солнечных явлений на организм.

Академик П. П. Лазарев был выдающимся и даровитым ученым, человеком широких научных взглядов и в то же время требовательным, даже придирчиво строгим, ничего не принимавшим на веру, все проверявшим десятки раз, весьма осторожным и осмотрительным в выводах. Если Лазарев что-либо утверждал или что-либо поддерживал, можно было с уверенностью сказать, что он предварительно изучил данный вопрос со всех сторон и что его утверждение соответствует истинному положению вещей и на это заключение можно положиться без всяких колебаний или сомнений. Подпись Петра Петровича была гарантией того, что то, под чем он подписался, является верным и точным. В этом отношении он был чрезвычайно строг и ни разу, по-видимому, не подписал документа, который не соответствовал бы действительному положению вещей. Да такого случая и быть не могло!

Окончив физико-математический и медицинский факультеты Московского университета, будучи врачом и физиком, он понимал то, что было в ту пору еще непонятно и недоступно многим. Его мнение очень ценили в Наркомздраве и Наркомпросе.

Вскоре после такого блистательного отзыва Петра Петровича потребовали к ответу. Ему пришлось ехать для объяснений.

После решительной поддержки Петра Петровича Лазарева придирки ко мне стали несколько уменьшаться количественно и затухать качественно.

Наконец, у меня появились открытые сторонники. Три французских ученых — врачи М. Фор, Г. Сарду и астроном Ж. Валло показали вторично, после меня, что большинство «внезапных смертей» падает на дни резкого усиления циклической деятельности Солнца.

С доктором Фором, членом Медицинской академии, и доктором Сарду, клиницистом, наша «солнечная» друж-

 

ба не прекращалась с начала двадцатых годов. Они до самой Великой Отечественной войны состояли со мной в научной переписке и интересовались моими статистическими и экспериментальными работами по изучению проблемы «взрывы на Солнце — внезапные смерти на Земле». М. Фора и Г. Сарду проблемы эпидемиологии не так интересовали, как «внезапные смерти», которые в годы максимальной активности Солнца в 95 процентах всех случаев падали именно на дни прохождения вспышек и протуберанцев через центральный меридиан Солнца. В основном это были случаи инфаркта миокарда и инсульты у лиц пожилого возраста.

Доктор М. Фор был теснейшим образом связан с астрономическими обсерваториями в Ницце, Медоне и Париже, которые снабжали его данными о деятельности Солнца за каждый день. Он обратил внимание па то, что иногда «внезапные смерти» концентрируются в течение нескольких дней, оставляя свободными значительные промежутки времени. Далее он заметил, что «дни концентрации» совпадают с нарушениями в работе аппаратов связи, с магнитными бурями и полярными сияниями. Сопоставление этих явлений привело его к астрономическим феноменам на поверхности Солнца и сблизило с астрономом Ж. Валло. Дальнейшие исследования М. Фора и Г. Сарду показали, что в дни солнечных бурь не только наблюдаются «внезапные смерти», но и вообще резко ухудшается состояние больных, страдающих самыми различными заболеваниями. Это уже был большой шаг вперед. Таким образом он пришел к прямому подтверждению моих работ о влиянии солнечных бурь на общее состояние человека и особенно на повышенную реактивность его нервной системы.

В следующие годы эти французские медики собрали статистический материал, характеризующий повышенную реактивность нервной системы человека. Это были самоубийства, несчастные случаи, истерические припадки, обострение психических заболеваний. Фор сопоставил с данными солнечных бурь также кровохарканья, исходя из материалов нескольких французских туберкулезных санаториев и диспансеров. И тут оказался отчетливый синхронизм.

Константин Эдуардович, хорошо знакомый с моими работами, тщательно проверял цифры, доводы и выводы и сотни раз обсуждал эти вопросы, возражая или соглашаясь, отвергая или принимая те или иные мои положе-

 

ния. Он также ничего не брал на веру и ничего не признавал не изучивши. Эти качества были его величайшими достоинствами. Все должно было пройти через опыт, все должно было подтвердиться математически. Даже здравый смысл иногда брался Константином Эдуардовичем под сомнение, особенно после работ Луи де Вройля, показавших, что волновые свойства обнаруживают все частицы, независимо от их природы и строения. Это было фактом, хотя в первом приближении маловероятным, и только математический аппарат давал замечательному открытию Луи де Бройля совершенное толкование. Дальнейшие открытия в том же направлении только углубили эту точку зрения: здравый смысл стал поистине относительным явлением, его также нужно было контролировать, давать ему математическое обоснование...

Когда я в первый раз рассказал о моих работах К. Э. Циолковскому, он подумал немного, потом постучал пальцем по голове и сказал:

— Куда же вы денете вот это? Неужели это тоже зависит от солнечных извержений?

— В известной мере, да,— ответил я.

— Как же далеко простирается ваша «известная мера»?

— Солнечные бури лишь изменяют функциональное состояние нервной системы, повышая ее реактивность. Нервная система — первейший приемник космических лу чей в весьма неблагоприятном смысле. По-видимому, мозг и нервная система вообще реагируют на эти излучения с большой чувствительностью, и нет на Земле ни единого человека, который был бы свободен от этого — ни растения, ни микробы...

— Ого!

Так несколько скептически принял вначале мои работы Константин Эдуардович. А затем... он не только поверил им, но и убедился в их научном значении и защищал их от всяких нападок.

— Что же это за чертово излучение Солнца, которое оказывает такое могущественное влияние на биологический мир? — допытывался он.— Снова ваши работы уже в другой области ставят преграды звездоплаванию... Пятна на Солнце, извержения, протуберанцы — все это физические деятели космического пространства, которым не попадайся в объятия, а уж коли попался — умей себя защитить от них... Куда деваться звездоплавателю, когда он попадет

 

в поток этих излучений? Какая может быть придумана защита от этого смертоносного излучения? И что будет со звездоплавателями, когда они нырнут в такой поток? Сгорят? Нет. Ну так, может быть, нарушится работа нервной системы мозга, мысли, работа сердечно-сосудистой системы, работа крови, лимфы или еще что-нибудь...

— Да,— ответил я,— эти излучения влияют на всю живую природу, сверху донизу, и, возможно также, на мертвую, на химию и физику Земли. Только это не сразу обнаружишь. Пусть химики и физики посмотрят, как у них протекают реакции: одна и та же реакция, в зависимости от состояния Солнца, будет протекать то медленней, то скорей! Но поступки человечества в совокупности — наилучший реагент. Я изучаю то, что мне доступней и яснее всего — нервные реакции человека!

Многие советские ученые также начали уже разделять мою точку зрения. Академик Василий Яковлевич Данилевский писал мне:

«...Могу лишь искренне приветствовать стремление уложить в рамки научного знания то, что до сих пор имело характер чуть не простой случайности, а не закономерной связи с могучими физическими влияниями, исходящими вне земной сферы. В самом деле, если вспомнить, что нас отделяют от Солнца всего лишь 109 его диаметров, то станет сразу как будто понятным, что всякие возмущения на Солнце электрической природы не могут не отзываться на живых существах Земли, которые при определенных условиях могут служить как бы резонаторами на эти возмущения. Я не думаю, чтобы, говоря вообще, только одна нервная система могла бы считаться «чувствительною» в этом отношении. Принципиально нельзя возражать против того, что и вообще всякая живая протоплазма может функционально реагировать на электрические колебания...»

А вот строки из письма профессора Александра Васильевича Репрева:

«...Мои работы о токах в животном организме касаются только автохтонных, самопроизвольно существующих в организме электромагнитных токах, могущих измеряться гальванометром и амперметром. Токи эти сравнительно очень сильные. Состояние окружающей организм среды — состояние, если хотите, погоды, то есть напряжение электричества в атмосфере, барометрическое давление, степень влажности, температура и т. д. оказывают влияние

 

на силу тока и отзывчивость организма к проведению токов...

Влияние состояния Солнца по отношению к Земле и ее обитателям так велико, что оно проявляется во всем, не исключая не только рождения и смерти, но и большей или меньшей потенциальной энергии у целых поколений, то есть рожденных в известный ряд лет. Периодичность даже таких свойств отрицать не приходится...»

И все же нападки на мои теории продолжались. Резкую отповедь дал Константин Эдуардович одному из начетчиков, восставших против моих работ в Калуге на обширной дискуссии по этому вопросу. Все нападали на меня, кроме двух лиц — беспартийного К. Э. Циолковского и молодого большевика Н. Куклина, который выступал не с кондачка, а глубоко изучив папки с моими материалами. Это было для меня незабываемое зрелище. В актовом зале бывшего реального училища, где когда-то мне был вручен аттестат зрелости, теперь под улюлюканье провинциальных (Калуга тогда была истинной провинцией) молодчиков мне хотели вручить диплом мракобеса. Но присутствующий там Константин Эдуардович отбил охоту сражаться со мной. Я был поражен его смелостью и настойчивостью.

Критика моих работ оживилась вследствие того, что я по рекомендации А. В. Луначарского опубликовал в дискуссионном порядке книжку «Физические факторы исторического процесса». Сразу же ушаты помоев были вылиты на мою голову. Были опубликованы статьи, направленные против моих работ. Я получил кличку «солнцепоклонника» — ну, это куда еще не шло, но и «мракобеса» и т. д. Я стал терять сон и самообладание. Мои нервы пришли в негодность, и, если бы не лечение аэроионами отрицательной полярности, я бы совсем потерял голову. Дома также заметили мою нервозность. Однажды в солнечное апрельское утро Константин Эдуардович со своей дочерью Любовью Константиновной прислал мне на дом ободряющую записку. Возмущенный выступлениями в прессе, Циолковский решил вступиться за правое дело, за право научных исканий! Он опубликовал рецензию в поддержку моей книги «Физические факторы исторического процесса» в калужской газете «Коммуна» от 4 апреля 1924 года.

Большую поддержку я получил в то время от наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко. Он сделал для идей космической биологии очень много. Наши

 

совместные всесторонние обсуждения с Николаем Александровичем вопросов гелиовоздействия и доказательства его существования, которые были мною предъявлены, глубоко заинтересовали и даже поразили его. Нужно понять ту огромную ответственность, которую взял на себя в 1926 году народный комиссар здравоохранения Советского Союза профессор II. А. Семашко, публикуя мои работы по космической биологии под своей редакцией, и тем самым открыто выступая в защиту этих работ. Не ради бравады или удовольствия делал это Николай Александрович, а потому, что видел в них новое плодотворное направление в медицине, связанное с возможностью в конечном итоге предвидеть дни обострений тех или иных заболеваний и тем самым предупреждать их.

Не будем подробно останавливаться на установленных мною соотношениях между тем же космическим фактором и некоторыми эпидемическими заболеваниями — холерой, гриппом, возвратным тифом, дифтерией, полиомиелитом, а также заболеваемостью в животном и растительном мире. Эти исследования утвердили меня в той мысли, что циклическая деятельность Солнца является могущественным фактором, воздействующим на всю биосферу нашей планеты и, в частности, обусловливающим в определенной мере поведение человека. Историю моих работ я описал в 1928 году в августовском и сентябрьском номерах «Русско-немецкого медицинского журнала». Николай Александрович Семашко одобрил эти исследования и просил углубить их в область эпидемиологии, ибо предвидеть в области эпидемиологии — уже очень много.

Николай Александрович не только был редактором моих «ересей», но и разделял полностью точку зрения о необходимости глубокого изучения этих явлений природы. В это же время, в конце 20-х годов, И. В. Сталину была доложена суть моих работ в грубо извращенной форме, но после его личного разговора с Н. А. Семашко дело уладилось без каких-либо последствий. Однако мои недоброжелатели еще долгое время обрушивали свой гнев на меня, чем премного вредили развитию научных работ. Из-за Солнца в те годы велись подлинные битвы. Некоторые ученые требовали от меня официального отказа от собственных многолетних исследований, публичного осквернения моих работ и отречения от них (это требование было даже зафиксировано в протоколах ВАСХНИЛ). Но я крепился и не отрекся.

 

Тем дороже были для меня внимание и поддержка других ученых. Так, например, известный советский врач-инфекционист Глеб Александрович Ивашенцев, автор знаменитой книги «Курс инфекционных заболеваний» детально изучил мои исследования, не скупясь временем и силами. В ленинградской «Врачебной газете» за 1931 год он поместил замечательную статью «К проблеме этиологии и эпидемиологии гриппа».

Эта статья слишком велика по размеру, чтобы ее можно было процитировать здесь, но по своему удельному весу она играет такую значительную роль в эволюции наших медицинских знаний, что я отсылаю к ней каждого человека, будь то врач или биофизик, для непосредственного изучения ее.

Доктор Г. А. Ивашенцев пишет:

«...Если вирус гриппа существует постоянно и всюду, сохраняясь в организме человека, почему заболевания гриппом то малочисленны и легки по своему выражению, то скапливаются в эпидемические вспышки, то разливаются пандемией, уносящей миллионы жертв? Этот вопрос относится к большинству инфекционных заболеваний и прежде всего к так широко распространенным формам — скарлатине и дифтерии».

Г. А. Ивашенцев неоднократно обсуждал этот животрепещущий вопрос с профессором-эпидемиологом А. А. Садовым, глубоким сторонником моих идей, о чем он пишет мне в одном из своих писем.

«...Я понимаю ход ваших размышлений — это огромная задача, которую вы ставите перед нашей медицинской наукой,— задача, требующая немедленного решения и претворения в клиническую практику. Для инфекционистов эта задача представляет исключительный интерес... В разговорах с Александром Александровичем (Садовым.— А. Ч.) мы постоянно возвращаемся к вашим работам и крайне огорчены, что они встречают такие большие препятствия...

Но ваш долг — отстаивать свои идеи и добиться их воплощения именно у нас. Если мы опоздаем, их перехватят за границей и русский приоритет будет утрачен».

Космическая эпидемиология — это особый раздел общей эпидемиологии и, по-видимому, наиболее важный, ибо большинство эпидемий и пандемий инфекционных заболеваний теснейшим образом связаны с солнечной активностью.

 

Прав был академик В. Я. Данилевский, когда писал мне о «живых клетках», реагирующих на солнечное воздействие. Года за три до получения его письма я уже исподволь, на свой страх и риск, занимался этим вопросом. Я оборудовал микробиологический «кабинет» с отличным микроскопом Цейса, чашками Петри, термостатом и т. д., изучал русскую и зарубежную литературу и приобретал новейшие навыки микробиологического эксперимента. На это ушло немало времени и немало сил. Я экспериментировал с вульгарными микробами, с сапрофитами, с кишечной палочкой, с некоторыми спирохетами. Мы окружены со всех сторон миром микроорганизмов, как вульгарных, так и патогенных, вирулентных, и этот своеобразный мир мне надо было изучить — да еще как! — во всех его деталях и подробностях. Я уже знал, что мне предстоит подметить нечто, мимо чего проходили тысячи тысяч исследователей, а именно — связь во времени некоторых важных изменений в микроорганизмах и солнечных извержениях.

Однако я не заметил и не мог заметить того, что заметил мой прямой последователь — врач-бактериолог Сергей Тимофеевич Вельховер, человек необычайного добродушия, пикнического телосложения, истинный исследователь природы. Он неоднократно посещал меня в Москве, демонстрировал свои замечательные наблюдения, таблицы и графики. Опытнейший бактериолог, он экспериментировал с коринебактериями и палочками Фридриха Леффлера и вот тут-то и подметил то, мимо чего проходили многие тысячи специалистов... Я поступлю правильно, если предоставлю самому Сергею Тимофеевичу рассказать о его открытии, кстати сказать, опубликованного несколько позже в советской научной прессе.

«Казань, 14 июня 1934 года.

Глубокоуважаемый профессор.

С 1926 года я веду систематические бактериологические наблюдения над дифтерией. Наша больница имеет большое дифтерийное отделение. Материал по дифтерии за минувшие годы скопился у нас огромный. При обработке я пришел к многим поразившим меня выводам. В нашей интерпретации дифтерии, как эпидемии, имеются два момента: зеркальность и запаздывание дифтерийного максимума по сравнению с солнечным максимумом. Ваш принцип зеркальности, полученный статистически, совершенно неожиданно подтвердился у меня под микроскопом. Ваша книга «Эпидемические катастрофы и периодическая

 

деятельность Солнца» произвела на меня сильное впечатление. Под ее влиянием я решил поискать эту зеркальность по отношению к какому-то «X», строя случайные догадки...»

«Казань, 14 ноября 1934 года.

Глубокоуважаемый профессор.

Пользуясь случаем, позволю себе поделиться с вами данными о состоянии моих работ. В медико-бактериологическом разрезе мои работы ведутся по линии изучения дифтерии. Одна из деталей — достаточно, по-моему, разработанная за 10 месяцев путем ежедневных бактериологических и бактериоскопических наблюдений и исследований — состоит вот в чем: дифтероидные коринебактерии (атоксические и токсические) имеют так называемые метахроматические волютиновые зерна. Зерна эти в известные моменты дают (при окраске известными красителями, например, щелочной синькой Леффлера) реакцию метахромазии, состоящую в том, что краска разлагается на свои компоненты и появляется другой цвет. В случае метиленовой сини зерна волютина окрашиваются в красный цвет. Оказалось, что кривая этой красной метахромазии у дифтероидов имеет сезонный характер. Мною найдены и изучаются (материал охватывает десять лет) периоды, в которые метахромазия, наряду с феноменальными явлениями роста в средах, усиливается и вне зависимости от сезонных влияний. Феномен этих периодов я объясняю влиянием специфической солнечной выбросной радиации. Мои экспериментальные работы являются подтверждением ваших прежних теоретических исследований по дифтерии. Почему максимум дифтерийных заболеваний в прошлом приходится на нисходящую ветвь кривой пятно-образовательной деятельности Солнца? Для меня очень ясно, как тут обстоит дело: дифтероиды в годы подъема циклической активности Солнца и в год максимума ее в избытке получали «X» (назовем так), специфическую энергию Солнца и благодаря этому становились «насыщенными» и «напитанными» в своем волютиновом депо, что обусловливало их вульгарность, их сапрофитность; с убылью этой «X» энергии волютиновая функция их ослабевала и в общем масштабе их токсичность повышалась, что и обусловливало увеличение числа дифтерийных заболеваний человека. Десятимесячные ежедневные наблюдения над очень тонкой реакцией метахромазии воспроизвели этот процесс в миниатюре. Подробности я здесь

 

опускаю. Мне очень приятно сообщить вам, что ваша теория, изложенная в книге «Эпидемические катастрофы и периодическая деятельность Солнца» целиком подтверждается на моих экспериментальных исследованиях по дифтерии»^*.

Если солнечные излучения способны изменять вирулентность микроорганизмов в известных пределах, если, наконец, каждый вид микроорганизмов реагирует на определенный вид выбросов Солнца, какие большие перспективы открываются перед нами в отношении предсказания и прогноза, в отношении тактики и стратегии эпидемиологии.

По прошествии двадцати двух лет от начала моих работ, а именно в 1937 году, Парижская академия медицины в лице действительного члена этой Академии профессора Леньель-Лавастина обратилась ко мне за разрешением собрать в единую монографию мои основные работы по медицинской космобиологии, опубликованные во Франции и Германии и издать их в Париже под грифом Парижской академии медицины. Меня же профессор Леньель-Лавастин просил написать введение и заключение. В следующем 1938 году моя монография «Эпидемии и электромагнитные пертурбации внешней среды» вышла в свет на французском языке. Ее доброжелательно приняли во многих странах мира. Я получил сотни писем из Европы и Америки, сотни вопросов зарубежных врачей эпидемиологов, бактериологов и микробиологов и сотни поздравлений.

В сентябре 1939 года за обоснование космической биологии я был избран почетным президентом Международного конгресса по биологической физике и космической биологии.

В том же году японские ученые М. Таката, С. Таката и Т. Марацуги, исходя из моих работ 1915—1929 годов, установили коллоидную Эф-реакцию крови человека на воздействие солнечных вспышек. Тогда же сотни врачей во всем мире могли удостоверить справедливость этой реакции. При отсутствии солнечных вспышек реакция не осуществляется. Стены домов или облачность не уничтожают феномена. Он возникает сразу же с первым лучом восходящего бурного Солнца и прекращается с его послед-

 

ним лучом, то есть с закатом. Это навело на мысль, что Эф-реакцию вызывают электромагнитные колебания, распространяющиеся прямолинейно. Реакция Таката-Таката-Марацуги является поистине тончайшим мастерством биологического эксперимента. Она появляется только при строго определенных условиях. Во-первых, необходимо, чтобы возмущенное место на Солнце находилось в плоскости центрального солнечного меридиана, во-вторых, испытуемый человек и лаборант, берущий кровь у него, должны помещаться на хорошем изоляторе, то есть они должны быть электрически изолированы от земли.

В период 1951 —1962 годов профессор физической химии Джорджио Пиккарди (Флоренция) показал, что скорость коллоидных и физико-химических реакций на всей поверхности планеты (биосферы) стоит в прямой зависимости от солнечных вспышек и отчасти от географического положения места на земном меридиане, что было мною предсказано еще в двадцатых годах, как результат наклона земной оси. Эти исследования привлекли всеобщее внимание ученых. Во многих пунктах Европы и Африки, по указанию профессора Пиккарди, были получены определенные результаты со многими автоматизированными реакциями (для получения совершенной точности). Эти замечательные работы при огромном числе реакций (свыше 200 000) позволили вплотную подойти к разгадке механизма действия нестационарных солнечных радиации на живые клетки. Как и следовало ожидать, этот механизм лежит на молекулярном уровне. Но и лучи Джорджио Пиккарди, действующие на химические реакции, могут быть экранированы металлическим листком, и тогда обычной реакции пе наступает. Естественно задать вопрос: что же это за лучи? Уж не те ли это лучи, от которых я искал защиты для больных в бронированных камерах ровно четверть века назад?

Опыты профессора Пиккарди и его многочисленных коллег являются великолепным подтверждением всех моих работ, родившихся в Советском Союзе в области космической биологии. Это — триумф научного мышления, совершивший долгий путь — от первых наблюдений и интуиции к явлениям, протекающим в колбе.

Однако для того чтобы от сложных статистических обобщений перейти к химическому эксперименту, понадобились большие открытия в смежных областях науки. За истекшие годы было установлено, что вода при темпе-

 

ратуре до 35°С имеет кристаллическое строение, а свыше 35°С плавится. В организме теплокровных вода лишена своей кристаллической структуры.

И вот оказывается, что взрывные излучения Солнца разрушают структуру воды при комнатной температуре. «Те свойства воды, которые зависят от ее структуры, легко нарушаются под воздействием космических сил»,— пишет профессор Джорджио Пиккарди. То же происходит с эволюцией (осаждением) коллоидов. Как только пропадает пространственная структура воды, коллоидные частицы быстро седиментируют^*.

Как известно, наш организм, его клетки, ткани и органы представляют собой коллоидные образования, дисперсные системы, погруженные в дисперсную среду — воду. Легко понять, какое фундаментальное значение для познания жизненных отправлений организма, его различных функций и особенно для разгадки механизма старения имеют эти работы.

Мои первоначальные работы в области космической биологии в конечном счете сводились к основным положениям:

1. Определить степень влияния солнечных пертурбаций на те или иные биологические явления.

2. Получить возможность предвидения или прогноза за достаточно длительный срок до их наступления.

3. Научиться бороться с неблагоприятными воздействиями на организм солнечных пертурбаций и выработать Способы реальной защиты от них.

Таким образом, мои космобиологические работы должны были привести к тому, к чему приводит развитие всякой биологической пауки: к раннему предвидению патологических явлений и защите жизни! Возникает вопрос о том, насколько неотвратимы солнечные воздействия на человека. Найдет ли он когда-нибудь защиту от них или будет навсегда обречен влачить цепи рабства у солнечных вспышек и солнечных извержений? Что можно сказать по данному поводу? Оказывается, можно сказать немало. Так, например, мне удалось установить, что до введения прививок от дифтерии кривая частоты смертности от этой болезни была контрпараллельна солнечному числу Вольфа. После введения серотерапии строгая графическая связь с солнцедеятельностью исчезла. Что это значит? Это зна-

 

чит, что человек силой науки пресек стихийную деятельность природы. Чем глубже будут опускаться биологические и медицинские науки в самую суть явлений, тем легче будет человеку справляться со стихийными силами космоса. Самая тонкая и глубокая теория всегда приводит к практике.

Во Франции академиком Морисом Фором был организован Международный институт по изучению солнечных, земных и космических радиации и их биологического и патологического действия, а также начата особая информация, больниц и клиник о прохождении возмущенных мест: через центральный меридиан Солнца — «Медико-астрономическая служба Солнца». Информационные бюллетени рассылались заблаговременно, за 10—12 и более дней до опасного периода. Это давало врачам сигнал к действию. Они предупреждали своих пациентов, госпитализировали их и прописывали им медикаментозные средства для поддержания деятельности сердца и т. д. Информацию подобного рода легче осуществить, чем построить бронированные палаты в больницах, госпиталях и клиниках. Для начала хорошо было и это. По данным доктора М. Фора, это спасло десятки тысяч человеческих жизней. Война прекратила это благое начинание, направленное к усовершенствованию защиты жизни человека.

Я хочу окончить этот рассказ той же фразой, которой кончил свою статью «Солнце», помещенную в журнале «Знание — сила» в 1927 году.

«Будем наблюдать! Уже давно человек понял ту истину, что успех в научном познании и творчестве зависит от способностей человека наблюдать за явлениями природы.

Самые простые вещи, встречающиеся на каждом шагу, могут стать для человека источником научного открытия, толкнуть его ум на изобретение.

Рассказывают, что падающее с дерева яблоко навело великого Ньютона на мысль о всемирном тяготении, а качающаяся люстра в церкви помогла Галилею установить законы качания маятника.

Теперь перед нами открывается интересная эпоха увеличения пятнообразовательной деятельности Солнца. Опять на севере заиграют огни полярных сияний, возбужденно заколеблются магнитные стрелки, увеличится число гроз, бурь и ураганов, усиленно забурлят соки в растениях, невидимо усиливая ход их жизненных процессов,

 

и произойдет немало явлений, которые еще предстоит открыть человеку. Юным наблюдателям открыто широкое поле деятельности.

Но начнем с малого. Закоптим кусок стекла и будем следить за пятнами на Солнце, за их движениями, за их размерами, будем днем записывать наши наблюдения в тетрадь. А там, кто знает, может быть, нам удастся подметить, что в те дни, когда через середину Солнца проползает пятно, пчелы больше собирают меду в полях, вылетая ранее из своих ульев, паук усерднее ткет свою паутину, птички сильнее поют, а стрекозы громче стрекочут...

Будем же наблюдать явления природы, делать открытия и этим облегчать человеку его борьбу за существование».

Наука не остановилась на такого рода допущениях. За ряд десятилетий советские люди проторили пути во Вселенную и научились понимать многие из ее законов.

Сейчас солнечными вспышками и их влиянием на человека и на биосферу Земли занимаются в большинстве стран мира. Например, тема непосредственного электромагнитного или корпускулярного воздействия солнечных бурь на некоторые химические реакции была включена в программу Международного геофизического года, и ученые обоих полушарий интенсивно заняты экспериментальным изучением этого вопроса.

Не только геофизики и астрономы усиленно изучают солнечно-земные связи, но даже химики, физики, биохимики и биофизики координируют свои изыскания в Международном совете обществ и смешанной Комиссии по изучению зависимости между космическими и земными явлениями.