ПОСЛЕДНЯЯ НАША ИГРА

Когда шесть тюремных месяцев Паруйра кончались, его вернули из больницы в ПКТ. Но он все еще был болен. И тогда произошло необычное в тюремной практике явление: из тюремной камеры его вывели в нашу зону — лечиться в санчасть.

Таких вещей никогда не делалось: заключенный с другой зоны не должен попадать в нашу зону, это нарушение правил изоляции, которых администрация строго придерживается. Более того, Паруй-ру не мешали встречаться с зэками нашей зоны — не мешали даже формальными придирками, мол, не приходите к нему, мол, в санчасть заходить не позволено и т. д. В приемной амбулатории, на скамейке, где днем дожидались больные, возникал целый клуб вокруг Айрикяна: там он принимал гостей. Надзиратели не прибегали, не выгоняли, не записывали в рапорт. Правда, раз Паруйр там же, у скамейки» дал надзирателю деньги за какие-то услуги (как выяснилось потом — не свои, а Шакирова), и это стало известно начальству, но это — мелочи быта, а в общем — жизнь текла, будто начальства на зоне не было...

Мы понимали, что возле скамейки установлена «подслушка», и гебистам опять интересно, о чем говорит и думает Айрикян. Паруйр шел на игру — он, как обычно, был уверен, что выиграет больше, чем проиграет. Как говорят американцы, «бесплатных обедов не бывает», и Паруйр принимал правила жизненной игры. Все важные сообщения передавались им не в «клубе», а на улице, причем самые важные он даже на улице не говорил вслух, а писал палкой на рано выпавшем снегу.

Но что случилось такое, что вновь вызвало особый интерес ГБ к Айрикяну?

Скоро мы это узнали: уполномоченный ГБ капитан Борода рассказал Паруйру, что арестован Степан Затикян, основатель НОП и муж его сестры. За что? Борода сказал: «Тайна следствия». Едва попав под арест, Степан снова стал учителем и старшим братом для Паруйра.

А потом мы узнали — проболтался человек из администрации, может, и по заданию ГБ, — что Степана связывают со взрывом в московском метро. Паруйр не верил в этот слух, не верили и мы все,

 

но я думаю, что игра ГБ велась крупная, чтобы собрать у него хоть крохи информации о Степане.

Однажды на прогулке Паруйр написал: «Мне нужно в Ереван».

Я понимал: в армянской среде он надеялся что-то узнать о родственнике и друге, что-то точное, определенное. Кивнул. Но мы не разрабатывали сценария будущего скетча. Мы любили импровизировать.

Вечером я явился к нему в «клуб». Для затравки сюжета выбрал предыдущую операцию «Помиловка».

Специфика радиоигры заключается в том, что на радио необходимо давать правдоподобную информацию, то есть ту, в которую гебисты способны поверить. В КГБ работают не тупые и глупые люди (хотя, конечно, не великого ума, но он ведь и не обязателен), а нормальные профессионалы. Правда, мы постепенно тоже становимся профессионалами: зэковский университет не хуже некоторых спецшкол. Мне иногда задают вопрос: как зэки могут выигрывать партии у ГБ, ведь ГБ — организация профессионалов, а зэки одиночки-любители. При этом упускают, что зато заключенному нужно знать много меньше, чем преследователю (по пословице «у вора сто дорог, а у сыщика лишь одна») — например, нам не надо владеть техникой слежки на «хвосте», а только умением ее обнаруживать и уходить, что много проще. Словом, «наука побеждать» была вполне доступной, если хочешь учиться. И мне работа с Айрикяном в паре всегда доставляла настоящее удовольствие: мастер!

Начали в тот раз так:

— Паруйр, ты помнишь, что я тебе сказал после первого заявления для Дротенко?

— Конечно. Ты сказал, что это не самое лучшее, что я написал в моей жизни.

— Нет, другое. Я предупредил тебя, что гебисты не удовлетворятся твоим заявлением. Дротенко-то умно работал, добился максимума. Если договорился с тобой — на том им следовало и остановиться. Дротенко умел танцевать на пуантах, а ереванские его коллеги — дуболомы. Тебе нельзя было предлагать вербовку даже косвенным образом.

Читатель видит, в чем заключалась игра: я говорил правду, говорил то, что думал, — следовательно, информация, шедшая на приемник, не должна была вызвать недоверия у слушателя ее, Бороды. Тонкость заключалась не в сказанном, а в том, зачем я это все говорил.

— Они не хотели тебя оскорблять, это у них работа такая, — с жаром «убеждаю» Паруйра. — Обязаны попробовать вербовку. Если бы ты послал их к педерастам, они не обиделись бы: ну не вышло, в работе бывает, но попробовать обязаны. У них свой порядок.

И опять видит читатель: я не лгу, идет ввод в слушателя верной информации.

— Как они смеют со мной об этом заговаривать?

 

— Глупость сделали. Дротенко, тот тебя понимал, а эти были темные...

— Главное, я ведь хотел по-честному договориться, не обманывал, а они...

А это уже начался, между делом, ввод нужной нам информации Тут главное не переборщить, поэтому я сразу перевожу разговор с конкретной темы на общие вопросы:

— В науке есть такое понятие: воздействие инструмента исследования на объект исследования. Когда инструмент, которым наблюдают опыт, так действует, что опыт искажается. Вот И у них: стандарт в методике допроса в Ереване разрушил все, что им подготовил Дротенко в Мордовии...

— Я и сейчас бы стал с ними договариваться, но не могу же на таком уровне, когда оскорбляют...

Игра кончена, теперь будем ждать результатов. Уже отбой, я ухожу, утром его не вижу, я на работе, а вечером — вот вам результат:

—      Прибегал Борода. Очень волновался. Предупредил: готовьтесь к дальнему этапу.

* * *

Это была наша последняя встреча с Айрикяном.

Прошло несколько месяцев. В апреле 1978 года истек мой четырехлетний срок, и повезли меня на ссылку.

Во дворе пересыльной Потьминской тюрьмы, быстро скосив глаза вижу карандашную надпись на стене. Зэковский внутренний телеграф: последняя новость агентства новостей «Дубровлаг».

«Айрикян. Меня увезли в Ереван 31 марта 1978 г.».

Партию у капитана Бороды мы выиграли.